— Костя, теперь ты, — скомандовала Полева. — Подпитывай.
В зелень вплелось алое, рассыпалось искрами. Цвета не смешивались, но изумрудный стал еще насыщенней, гуще и ярче одновременно. Алые искры вспыхивали в глубине, мерцали, заставляя и без того сияющее снадобье переливаться. Фантастически!
— Все, отпускаем, — я моргнула, и в следующее мгновение смотрела на обычную с виду желтоватую густую мазь, без всяких световых эффектов. Ой, это что же, я непроизвольно на аурное зрение переключилась? Похоже на то. И отчего-то хочется глотнуть восстанавливающей настойки. Ну а раз хочется, не нужно себе отказывать.
Отхлебнув и ощутив прилив сил, я передала фляжку Полевой, а та, отпив в свою очередь — Косте. Ну а дальше все было просто. Обработали ожоги задремавшей после второй дозы успокоительного Анюте, вернулись в кухню и до приезда врачей пили чай, сбрасывая нервное напряжение. Недолго, кстати, пили — то ли я не заметила, как за работой время прошло, то ли гнали они сюда под мигалкой на максимальной скорости. А может, то и другое.
Задержались мы на пасеке до вечера, и все это время меня мучило непонятное напряжение. Наверное, близко к сердцу приняла — все-таки вовремя мы здесь оказались, кто знает, как закончилось бы все, не попади почти к самому началу Данилкиного выброса сильный и умелый огневик, да еще с опытом работы с детьми. Полева, наверное, о том же думала, потому что ругала деда Павла, Анюту, деревенских и себя заодно:
— Могли бы оберегами озаботиться, мало ли, что не знали! Комаровские, конечно, все больше водники с воздушниками, но по нашим краям и огневиков чуть ли не бессчетно наследило, в любом шпаненке вот эдак кровь предков проснуться может. Спасибо, живы остались. У Ани-то родители — как она, слабый дар, направление — травники и садоводы. Думали, и дитя тот же дар унаследует, а вон как. Угораздило девку с латентным огневиком окрутиться. И ведь не знал парень, что такое наследие в себе носит.
Обережник, знакомый мне по курсам Иван Семеныч, кивал и поддакивал. Он, как и мы прежде, расположился на кухне, разложив по столу какие-то камушки, деревяшки, нитки, бусины, кусочки кожи и прочий мелкий хлам из серии «мечта рукодельницы». Что-то передвигал, складывал так и эдак, водил рукой, нашептывая наговоры, щурился, проверяя аурный рисунок. В его действиях я вовсе ничего не понимала, но смотрела с любопытством, все-таки обережный дар и у меня обнаружился, вот только развивать его пока некогда. Но когда-нибудь и этим займусь, хотя бы по минимуму…
Меня, кстати, Иван Семеныч узнал, поддел беззлобно Полеву:
— Ишь, первой успела перспективную ученицу ухватить. Теперь пока еще к нам дойдет, вашему делу подолгу учатся.
— Кто как, иным и пары месяцев хватает, — фыркнула Александра Ивановна. — Азов нахватаются и бегут свою честную копейку сшибать. Но Марина не из таких, это верно. Скоро не ждите.
— На азы, может, и скоро загляну, — призналась я. — А то, знаете, когда вроде ничего и не делаешь, а вдруг что-то обережное получается, с этим нужно хотя бы разобраться.
— Что это у тебя получалось такое? — изумилась Полева. Пришлось рассказывать историю знакомства с Сабриной Павловной; Иван Семеныч, кстати, добавил и от себя, именно он, как оказалось, оценивал связанную мной шаль на силу и направление случайного наговора.
— Девчонка — талант, сама своей силы не знает. Учить надо.
— Научусь, для себя хотя бы, — в который раз пообещала я. — Просто с травками мне интересней, а еще в обережном искусстве многое на рукоделие завязано, а я только вязать и люблю, и то так, для души.
А дед Павел нагрузил медком всех: и Александру Ивановну, и нас с Костей, и обоих врачей, и Ивана Семеныча. Нам с Полевой, конечно, и прочие полезности достались, а Костю и вовсе записали в Данилкины почетные крестные. Любимый мой и сам был не против:
— Ко мне ведь учиться пойдет, а пока буду приезжать, проверять, как дела. Потенциал у пацаненка о-го-го, такого упустить никак нельзя. Чем раньше контролю научится, тем для него же лучше.
В общем, хоть и кончилось все хорошо, тяжелый выдался день и нервный. Отчего-то, когда двинулись обратно в деревню, меня даже поплакать потянуло. Все-таки нужно больше успокоительного с собой брать, для таких вот случаев… Костя рулил одной рукой, второй мягко поглаживая меня по коленке — делился энергией, подпитывал мягким теплом и нежностью. Больше всего мне хотелось сейчас уткнуться носом ему в плечо, и чтобы обнимал и гладил по волосам, по спине, шептал что-нибудь ласковое и успокаивающее.
Ничего, доедем, все будет…
Доехав, я первым делом заварила чай. Успокоительный. Полева, покачав головой, чуть ли не силой усадила меня, сама нашептала что-то над чаем. Ужин, чай и Костины объятия… напряжение отпускало слишком медленно, нужно было отвлечься на что-нибудь. На самом деле хотелось секса, но нельзя — значит, нельзя. Ничего, еще месяц-два подождать…
— Родной мой, как же я соскучилась, — шептала я, подставляя лицо под быстрые, легкие поцелуи. Кажется, все-таки плакала… — Я уже даже целоваться по-настоящему боюсь, сорвусь еще. Как хочу тебя…
Я даже не вслушивалась в ответные Костины слова, достаточно было его голоса, интонаций, дыхания совсем рядом, теплых рук, объятий… Как мне все-таки хорошо с ним рядом, пусть даже без секса, все равно хорошо.
— Спи, малышка. Трудный был день, тебе нужно отдохнуть. Ты у нас умничка, Александра Ивановна тебя хвалит. Точно мастером станешь. И дочку научишь.
— А будет дочка? — сонно спросила я.
— Не сейчас, так в следующий раз. Как же без дочки, верно, милая? Будет умница и красавица, вся в тебя.
Так я и заснула, под его негромкие уговоры, согретая ласковым теплом рук и мягкими волнами силы. Снилось, как гуляем по заросшему цветами полю, я, смеясь, примеряю сплетенный Костей венок, вдалеке бегают мальчишки, а дочурка с уморительно серьезным лицом обдувает пушистые одуванчики.
Проснулась, как от толчка. Темно, тихо, рядом тихо сопит Костя… Живот неприятно тянет — не болит, но… Что?! Мягкая, плавная судорога заставила схватиться за живот. Это что, схватки, что ли? Вот так внезапно?!
— Костя, — затрясла я дорогого муженька. — Проснись, у нас ЧП!
Но все-таки не зря я последние месяцы заморачивалась специальными упражнениями, дыханием, психологическим настроем… Приступ паники тут же, на рефлексе, заставил меня задышать размеренно и плавно, в голове сами собой всплыли слова «настройки к родам». Все будет хорошо. В конце концов, было бы страшней, окажись я одна дома или даже вдвоем с Костей. А тут и Александра Ивановна рядом, и еще куча женщин, и своя акушерка в деревне наверняка есть. Так что, когда любимый супруг открыл глаза и сел, засветив на руке крохотный огонек, я сказала почти спокойно:
— Милый, это, конечно, очень не вовремя и вообще неожиданно, но, кажется, я рожаю. Ты позови кого-нибудь, ладно?
***
Не знаю, как вел бы себя Костя, окажись он наедине с такой проблемой, но я оказалась права — женщины быстро взяли дело в свои руки, моему любимому супругу только и оставалось, что держать меня за руку. И то недолго, пришедшая акушерка выгнала его за дверь: мол, не мужское дело помогать бабе рожать.
Меня та же акушерка спросила только об одном:
— Заговор на легкие роды знаешь?
— П-помню, — пролетепала я, и она рявкнула:
— Так чего молчишь, дурная ты девка. Пой!
Значит, точно, рожаю? Не то чтобы я сомневалась, вообще-то… Семь месяцев с небольшим, надеюсь, с маленькими все будет в порядке…
На виски легки жесткие руки, надавили, морщинистое лицо старухи-акушерки склонилось совсем низко, вплотную к моему, глаза заглянули в глаза:
— Не думай, девочка, не время думать. Пой.
Я вздохнула. Больно не было, но сосредоточиться никак не получалось. А потом… я не поняла, что произошло, но в голове стало вдруг легко и пусто, все мои попытки собраться и сосредоточиться лопнули, как воздушный шарик, а нужные слова сами собой пришли на язык.