— Так-то лучше, — еще услышала я, а потом осталась только мелодия древнего наговора, накатывавшая и отбегавшая, словно волны на песок, и такие же волны ласкового тепла, и почему-то сияние собственной ауры, которое я прекрасно видела с закрытыми глазами. Изумрудно-золотые волны, то ярче, то тише, и алые всполохи в них — в такт с биением сердца. Красиво, но отчего-то тревожно, но если петь, то тревога уходит, сменяясь радостью. Мои дети скоро придут в мир. Наши с Костей…

    Кажется, мне командовали: дыши, тужься, расслабься. Не помню. Как будто, провалившись в транс, я перестала понимать, что происходит вокруг. Как будто привычный мир сменился переплетением аур, сменой тепла, жара и прохлады, воздушной легкости и тяжкого гнета, мешавшего дышать. Но на самой грани ощущений возникла и оставалась уверенность, что все идет правильно. Что я все делаю правильно, и женщины, которые пришли, чтобы помочь родиться нашим малышам, знают, как правильно, и сами малыши тоже, хотя они и поторопились. Но в том, что связано с даром, никогда и ничего не происходит просто так. Поторопились — значит, нужно было, пришла пора.

    А еще отчего-то вспомнилось сказанное Костей после его командировки: «Все случится, как должно», — и собственные тогдашние же мысли о благом воздаянии. Тогда я выкинула их из головы, решив: пусть все идет, как идет, не надо загадывать. Теперь же откуда-то точно знала, что мои ранние роды — благо. Как, почему? Словно сама магия этого мира вложила в голову — не мысль, а именно знание, на уровне инстинкта.

    Рождение первого малыша я почувствовала всплеском почти обжигающего жара, горячей волной, пробежавшей вниз, по ногам, и вверх, по всему телу. На мгновение прервалось дыхание, и тут же я услышала пронзительный детский крик. И довольный голос акушерки:

    — Мальчишка. Слышишь, дочка? — и тут же: — А что это ты замолчала? Там второй на подходе, ну-ка, вдох, и-и…

    И опять — теплые волны, всполохи аур, спокойное ощущение «все идет хорошо», и команды, которые я воспринимаю не разумом, а инстинктом… И снова — обжигающий всплеск, от которого перехватывает дыхание и на этот раз почти уплывает сознание. А потом — холод, принесший смутное воспоминание из прошлой жизни: там самым ярким впечатлением от первых родов почему-то было, как я лежала одна и стучала зубами, когда приложили лед и ушли…

    Тихое хныканье, шлепок и детский рев, теперь двухголосый.

    — Вот тебе твои два богатыря, дочка. Как назовете?

    — Папашу-то пустите, извелся там весь.

    — Эй, девочка, вернись к нам. Знаю, устала, но спать рано.

    — Маришка, родная моя, как ты?

    — Нормально она, счастливый папаша, не паникуй, подпитай лучше. Сильна твоя жена, а все равно выложилась.

    Такое знакомое, родное Костино тепло… Я вздохнула, наконец-то появились силы открыть глаза. Правда, не очень-то мне это помогло. Лица вокруг казались размытыми, в цветной дымке, я словно замерла где-то посередине между обычным и аурным зрением. Четко понимала, что за окном едва занимается утро, видела, кто в комнате — Костя, Полева, бабуля-акушерка и уже знакомая мне деревенская лекарка. И вдруг почувствовала, ощутила, как новорожденных приложили мне к груди, и маленькие начали сосать.

    Теперь я была спокойна и счастлива. Очень-очень счастлива.

    — Отец, чего замер? Имена сыновьям придумали? Нарекай.

    Я умиленно улыбалась, глядя, как Костя берет на руки малышей — он, кажется, всерьез опасался помять таких крох. Мужчины такие смешные, когда им приходится иметь дело с новорожденными!

    — Вот сыновья мои, — негромко сказал он. — Нарекаю старшего — Михаил, и младшего — Антон.

    Прозвучало торжественно, мне даже показалось, что сила полыхнула в крохотной комнатке — или это ветер распахнул окно? Что-то я читала об обряде имянаречения, но что? Не помню. Я тогда только попала сюда, такие знания еще не были для меня актуальны. Надо будет найти ту книгу, перечитать.

    — Вот теперь и поспать можешь, — сказала мне акушерка, и глаза закрылись сами собой.

    Проснулась я, когда малыши захотели есть. И вовсе не от плача, а будто сама ощущала их голод. Завозилась на кровати — хотелось переложить подушки повыше и сесть, но слабость не позволяла. И, будто ощутив теперь уже мое пробуждение, в комнату почти вбежал Костя.

    — Маленькая моя, солнышко, любимая, — он целовал меня, обхватив лицо ладонями, а мне почему-то до ужаса хотелось смеяться. Ох уж эти мужчины! Папочка…

    — Костя, помоги лучше сесть, ну. Что с тобой, что за паника на ровном месте?

    — Но ты же…

    — Родила, — ехидно продолжила я. — Вот уж невидаль. Родной мой, очнись! Я, по-твоему, первая в мире женщина? А остальных детей аисты приносили? Или они в капусте самозарождались?

    — Вот-вот, скажи муженьку, — в комнату вошла Полева и с порога заулыбалась. Мне даже захотелось глаза протереть, так не похоже это было на обычную Александру Ивановну, нашего строгого «монстра». — Еле оторвали его от тебя, все боялся, что подпитки мало.

    — Подпитывал? Спасибо, родной, — я взяла Костю за руку и потянулась поцеловать. — Я отлично себя чувствую. А где мальчики? Они есть хотят.

    — Я боюсь их в руки брать, — признался Костя. — Они такие маленькие!

    — Папаша, — Александра Ивановна одного за другим передала мне детей — они, оказывается, лежали в широкой колыбельке у изголовья. — Ничего, научишься. Держи, Маришка.

    Детишки зачмокали, а Костя вдруг покраснел и смущенно отвернулся. Мы с Полевой весело переглянулись.

    — А ведь вам придется здесь задержаться, — задумчиво сказала Александра Ивановна. — Хотя бы на недельку.

    — Так все же хорошо? — спросила я. Кольнула едва ощутимая тревога.

    — Отлично все, не сомневайся, — успокоила меня Полева. — Разве что практики у тебя не получилось. Но, согласись, лучше ты первое время здесь побудешь, с людьми, которые рады помочь, чем одна дома. Тебе отлежаться нужно, резерв хоть немного наполнить, детишек тоже пока лучше не перевозить. Опять же, вдруг совет понадобится, а здесь у нас опытных женщин хватает.

    — Да я не спорю, — ехать сейчас домой и в самом деле было бы не лучшим решением. К счастью, я вовремя проглотила вопрос, не стесню ли хозяев: в этом мире сомнение в гостеприимстве прозвучало бы почти оскорбительно. — Я только рада буду, правда. Спасибо. А с резервом что?

    — Что-что, два сына-огневика, — усмехнувшись, проворчала Александра Ивановна. — Сама сообразить не можешь, сколько они из тебя тянули?

    — Я хорошо себя чувствовала, — с подпиткой, правда, и с оберегами, тут же сообразила я, но все равно, хорошо же! — Ну, после того раза…

    — Тогда был первый скачкообразный рост энергетики у малышей, а сейчас — второй, — вздохнув над моей глупостью, объяснила Полева. — Были бы хоть травники, а тут еще и конфликт даров. Оттого и родила до срока. А сейчас еще связь не отпала, родиться-то они родились, а аурные каналы вон они, хоть сама, что ли, глянь.

    Перейти на аурное зрение оказалось трудней обычного — похоже, что у меня и в самом деле почти не осталось сил. Но все-таки я увидела — моя аура охватывала детей, в плане энергетики мы трое все еще были одним целым. Только цвета не смешивались: два алых островка в изумрудно-золотистом поле и золотая связь-перемычка. «Экий светофор», — невольно улыбнулась я.

    Один малыш тем временем насосался и заснул, а второй, выпустив грудь, смотрел на меня светлыми голубыми глазенками, как будто что-то понимал.

    — Кто из них кто? — спросила я.

    — Мишка, старший, заснул, — сказал Костя. — А этот серьезный молодой человек — Тошка.

    Тошка сморщился и заревел, как будто возражая против «серьезного». Его братец тут же проснулся, и все мы тут же сумели оценить, как слаженно наши детки умеют плакать вдвоем.

    — Легко с ними не будет, — пробормотала я.

    — Без паники, молодежь, — Александра Ивановна ехидно усмехнулась, перехватила у меня Тошку с Мишкой, и они, словно по волшебству, тут же замолчали. — Так и быть, устрою вам родительский мастер-класс. Зря я, что ли, троих обормотов вырастила. Ты, Марина, поспи лучше, тебе восстанавливаться надо. А ты, великий огневик Константин Алексеев, смотри внимательно. На микроимпульсах умеешь работать?