XII
«Чим, люде добрi, так оце я провинився?
За що глузуєте?» — сказав наш неборак,
«За що знущаєтесь вы надо мною так?
За що, за що?…» — сказав та й попустив патёки,
Патёки гиркiх слiз, узявшися за боки.
ожет, и в самом деле, кум, ты подцепил что-нибудь? — спросил Черевик, лежа, связанный, вместе с кумом, под соломенною яткою.
— И ты туда же, кум! Чтобы мне отсохнули руки и ноги, если что-нибудь и когда-либо крал, выключая разве вареники со сметаною у матери, да и то еще, когда мне было лет десять от роду.
— За что же это, кум, на нас напасть такая? Тебе еще ничего: тебя винят по крайней мере за то, что у другого украл; но за что мне, несчастливцу, недобрый поклеп такой, будто у самого себя стянул кобылу? Видно нам, кум, на роду уже написано не иметь счастья!
— Горе нам, сиротам бедным?
Тут оба кума принялись всхлипывать навзрыд.
— Что с тобою, Солопий? — сказал вошедший в это время Грицько. — Кто это связал тебя?
— А! Голопупенко, Голопупенко! — закричал, обрадовавшись, Солопий. — Вот, кум, это тот самый, о котором я говорил тебе. Эх, хват! вот, Бог убей меня на этом месте, если не высуслил при мне кухоль, мало не с твою голову, и хоть бы раз поморщился!
— Что же ты, кум, так не уважил такого славного парубка?
— Вот, как видишь, — продолжал Черевик, оборотясь к Грицьку, — наказал Бог, видно, за то, что провинился перед тобою. Прости, добрый человек! Ей Богу, рад бы был сделать все для тебя… Но что прикажешь? В старухе дьявол сидит!
— Я не злопамятен, Солопий! Если хочешь, я освобожу тебя!
Тут он мигнул хлопцам, и те же самые, которые сторожили его, кинулись развязывать.
— Зато и ты делай, как нужно. Свадьбу — да и попируем так, чтобы целый год болели ноги от гопака!
— Добре! От добре! — сказал Солопий, хлопнув руками. — Да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли! Да что думать! Годится, или не годится так — сегодня свадьбу, да и концы в воду!
— Смотри ж, Солопий, через час я буду к тебе, а теперь ступай домой; там ожидают тебя покупщики твоей кобылы и пшеницы!
— Как, разве кобыла нашлась?
— Нашлась!
Черевик от радости стал неподвижен, глядя вслед уходившему Грицьку.
— Что, Грицько, худо мы сделали свое дело? — сказал высокий цыган спешившему парубку. — Волы, ведь, мои теперь?
— Твои, твои!
