— Союзник?

— Англия, — рассчитывал Карл.

Но король упустил из виду одно обстоятельство: «добрая старая Англия» привыкла загребать жар только чужими руками. Слов нет, Англии было крайне неприятно развитие новорожденных морских сил России. С целью поддержать равновесие сил на севере она хотела бы видеть Швецию более сильной, но опять-таки при одном непременном условии — чтобы это сделалось посредством других.

Парламент, как и следовало ожидать, не оказал своему королю (он же курфюрст ганноверский) той помощи, какую он желал бы получить в борьбе за свои континентальные интересы. Больше того, — принудив Георга ограничиться только «дипломатическими средствами», лорды парламентарии заставили своего короля играть жалкую и постыдную роль в отношении взятой им под свое покровительство Швеции. Выполняя волю парламента, Георг обобрал свою доверчивую союзницу, выхватил из-под рук датчан Бремен и Верден: обещал Карлу «соответствующее вознаграждение на восточном берегу Балтийского моря» и… конечно, не дал ему ничего.

Только новые трехлетние военные бедствия «выиграла» Швеция от союза с Англией. Английские дипломаты, «делающие шведскую политику», утешали Карла, рекомендовали ему не спешить с заключением мира с царем.

— В России растет возмущение, — старались уверить они шведского короля. — И к тому же между Россией и Турцией вот-вот должна вспыхнуть война.

Шведы роптали, но какое дело было Карлу до народа?.. Он готовился к тому, чтобы себя «прославить в веках».

…Нашелся, однако, человек, довольно искусный, чтобы убедить упрямого Карла в необходимости мира с Россией. Это был барон Герц, немец, долго служивший Голштинскому герцогу, а затем перешедший на службу к шведскому королю.

Проницательный, ловкий, вкрадчивый, хитрый делец, неистощимый в средствах к достижению задуманных целей, Герц «заслужил такое доверие короля, что стал по произволу управлять всем в Швеции, — доносил Петру Остерман. — Король, как государь войнолюбивый, сам мало имеет попечения о своих интересах и единственное удовольствие находит в том, чтобы каждый день с кем-нибудь драться, или, когда нет к тому удобного случая, верхом скакать. Герц, знал королевский нрав… создал ему вновь войско, для чего не только почти все ремесленники, но и из крестьян один из двух взят в солдаты. Этим Герц получил кредит у короля; но легко понять, — заключил Остерман, — в каком „кредите“ находится Герц у всего разоренного им народа!»

У шведского народа «кредит»? Мог ли ценить «сие обстоятельство» Герц — «человек умный, но при том чрезвычайно гордый и много о себе думающий», как характеризовали его русские дипломаты? «Не знаю, — доносил Остерман, — отыщется ли еще другой человек, в этом отношении ему подобный: Герц ищет одного — прославиться — и для достижения этой цели ни себя, ни трудов, ни имения своего не жалеет».

Герц вступил в переписку с лейб-медиком Петра — Арескиным. Переписка эта, конечно, не оставалась тайной для царя. Кроме того, Герц имел несколько свиданий с русскими резидентами; Петр, без сомнения, знал также и о содержании этих бесед.

Окончить тяжелую, разорительную войну, но не иначе как достигнув цели, для которой она была начата, то есть приобретя берега Финского залива и Балтийского моря, — этого желал Петр. И надежда на мир, казалось, начинала осуществляться. Выяснилось, что между Швецией и Россией не было непреодолимых разногласий. Для их разрешения уже съехались уполномоченные обеих сторон на Аландские острова, но… неожиданное, чрезвычайное происшествие заставило прервать переговоры о мире.

«Король шведский, — доносил ранее Остерман, русский уполномоченный на Аландском конгрессе, — по его отважным поступкам когда-нибудь или убит будет, или, скача верхом, шею сломит».

Случилось первое.

В декабре 1718 года Карл был убит, поражен в висок пулей под стеной осаждаемой им в это время норвежской крепости Фридрихсгал.

Наследника он не оставил.

«Всегда сыщется голова, которой придется впору шведская корона, — полагал он при жизни. — Довольно с меня держать в повиновении народ, пока я жив. — говорил он, — могу ли я надеяться, что он будет мне послушен и после моей смерти».

Сейм избрал королевой сестру Карла, герцогиню Гессен-Кассельскую Ульрику-Элеонору.

«Какую позицию в вопросе о мире займет новое шведское правительство?» — ломали головы русские дипломаты. Тем более что вслед за известием о перемене правления депеша из Стокгольма извещала о казни барона Герца, казни почти без суда, якобы для успокоения всеобщей ненависти к нему. Правда, сообщая в свою очередь о казни Герца, шведские дипломаты старательно оговаривались, что королева не хочет, чтобы этот акт был истолкован как вызов или угроза по адресу кого-либо. Но независимо от желания королевы этот акт именно так и выглядел. Ведь Герц же старался сблизиться и в непродолжительном времени заключить мир с Россией…

Сам Петр не мог думать об этом. Он был повержен в невыразимом горе. Как раз в это время умер его единственный сын — «Петрушенька-шишечка», «свет очей», «радость жизни», наследник престола российского.

Государь заперся в своей спальне, не хотел никого видеть, отказывался от пищи.

«Отсек изменника Алексея, яко гангренный уд, горячо надеялся, что начатое дело будет передано в надежные руки, не будет наследником уничтожено. Уж этот-то сын был бы воспитан не в тех понятиях, как его выродок брат. Не-ет, не в таких!.. И вот… умер!..»

А вблизи своих — жены, дочерей — еще тяжелее. Жуткое, страшнее самого страшного, оцепенение Катеринушки лишает его остатка жизненных сил. Пусть бы плакала она, причитала, в чем-нибудь упрекала его!.. А она, убитая горем, словно окаменела…

Нет сыновей!

Нет ли?

И в груди у Петра, вытесняя горчайшую покорность судьбе, начинает подниматься, все ширясь, волна бурного, злого протеста.

Как нет сыновей?! А сколько выращено преданных, славных птенцов! Они что, чужие?.. Откуда только он их не выискивал! Набирал из свинопасов, из корабельных юнг и сидельцев, из торговых и дворовых людей — не разбирал ни веры, ни рода, ни звания. Неустанно, бережно подбирал и любовно растил до конца преданных, честных и сметливых российских сынов! И набрал, и оперил, и вырастил! И глубоко понимают они новое дело и вершат его со всем тщанием и любовью, смело, напористо, в меру своих сил и способностей.