Дожил он и до славных фельдмаршалов, полководцев — своих!

«Кому бразды передать?.. Есть кому! Есть сыны, что будут неослабно заботиться о величии, пользе Отечества до последнего своего издыхание. Есть!..

Но и многое еще нужно через колено ломать! Хватило бы сил. Ведь зверем считают и так! — И Петр хрустел пальцами, дергал головой, и напружившаяся, жилистая шея его змееобразно двигалась в будто жавшем воротнике. — Да, кто поперек дороги стоял, к тому жалости не было. Так!.. Ну, да и меня не много жалели!.. Знаю, как ненавидят! Бородачи небось до смерти рады: умер сын — бог наказал, считают, поди, за „безвинную смерть“ старшего-выродка!..»

А в мозгу неотступно сверлило:

«Ладно, все это так… Но дальше-то, дальше-то что?»

И… странно — отчаяние начинает укреплять его. Он начинает тверже, смелее, решительнее шагать. Злобный укор кому-то за все. что он вынес. как бы начинает вливать в него новые силы, наполнять все его существо какой-то особенной, стойкой решимостью — идти до конца!

В дверь спальни стучались.

— Отопри, государь! К тебе пришел сенат! Дело не терпит отсрочки! — взывал Яков Федорович Долгорукий. — Россия не может по причине горести государя видеть дела остановленными, — выговаривал за дверью этот непреклонный старик. — Начни снова заниматься делами или дай России другого царя!..

— Какого царя?! — рявкнул Петр, рванув дверь. — Что случилось?

И сенаторы, отпрянув от порога, глянув в очи Петра, в которых как в зеркале отражалась судорожно-напряженная воля, поняли сразу:

«Государь взял себя в руки. Теперь… Все как надо пойдет. Только… строже. Поблажек не жди».

Петр понимал, что донельзя напрягает народные силы, однако «раздумье не должно, — как он говорил, — замедлить ход государственных дел». И поэтому, никого не щадя, всего менее себя, он настойчиво и упорно продолжал идти прежним путем к своей цели, видя в ней благо для отечества своего.

Однажды, крейсируя со своей эскадрой между Гельсингфорсом и Аландскими островами, он в темную ночь был застигнут жестоким штормом. Ориентировка была утеряна окончательно. Где берег?.. Отчаяние начало овладевать экипажем ведущего судна. Тогда Петр с несколькими матросами бросился в шлюпку и. не слушая офицеров, на коленях умоливших его не подвергать себя смертельной опасности, сам взялся за руль. В кромешной тьме долго билась утлая шлюпка, борясь с разбушевавшейся грозной стихией. Дошло до того, что выбившиеся из сил матросы уже было опустили руки, но Петр встряхнул гребцов грозным окриком:

— Чего боитесь?! Царя везете!..

Он благополучно провел шлюпку до берега, развел огонь, чтобы показать путь эскадре, согрел горячим сбитнем полумертвых гребцов, а сам, весь мокрый, лег и, накрывшись парусиной, заснул у костра.

— Не отражается ли в этом эпизоде, — говорили о Петре, — вся его бурная деятельность?

— И в политике, — замечали русские дипломаты, — он зачастую поступал как на море.

Петербург отстраивался не по дням, а по часам. Иностранцев уже поражала своей красотой Невская першпектива — длинная, широкая аллея, вымощенная камнем, с веселыми рощицами и опрятными лужайками по сторонам. Работали першпективу пленные шведы, они же и чистили ее ежедневно, а каждую субботу производили генеральную уборку. За чистотой на Невской строго следил сам генерал-губернатор.

Заканчивалось строительство Литовского канала — от реки в селе Лигове к бассейнам, что были сооружены на Бассейновой улице. Отыскались великие умельцы водопроводчики. Сметливые мастера отбирали длинные, прямослойные сосновые бревна, высверливали их, потом выжигали. Получались отличные деревянные трубы. Вершина одной такой трубы вставлялась в комель другой, а в местах стыка для прочности мастера скрепляли эти трубы железными Обручами. Так был проложен надежный водопровод, по которому из водоемов Бассейной вода подавалась прямиком в Летний сад. Для напора воды у Летнего сада на реке Безымянный Ерик были воздвигнуты три водонапорные башни. И водопровод начал действовать.[59]

Летний сад и Летний дворец государя были самой оживленной и нарядной частью Санкт-Петербурга. В саду галереи для танцев, зверинец, фигуры из басен Эзопа, масса фонтанов, почему и рукав Невы, Безымянный Ерик, питающий их, был назван Фонтанкой.

Одно плохо: частые дожди мешали праздникам, которые государь любил задавать в Летнем саду. Праздновались здесь именины царя и царицы, дни «преславных викторий».

Торжество обычно начиналось в пять часов, после обеда. На обширном плацу, возле сада, выстраивались гвардейские полки: Преображенский и Семеновский. Сам царь угощал офицеров, подносил им в больших деревянных чашах пиво, вино.

В саду, у одного из фонтанов, помещалась царица с семьей, дамами. В отличие от простого двора царя, состоявшего из одних денщиков, двор Екатерины великолепием не уступал дворам германским. Придворные дамы с изумительной для иностранцев быстротой переняли европейское обращение. И одевались они, как надо щеголихам первой руки: были на них и декольтированные бальные платья из штофного шелка с лионскими и брабантскими кружевами, и фижмы с крылышками, и мудреные прически французские с локонами по плечам. Личика набеленные, нарумяненные, улыбки лукавые, брови — соболь сибирский, и мушка.

— Ах, этот сад! — вспоминали после, всю зиму, красавицы петербургские. Вздыхали: — Сколь же он для утех и веселья способен!.. Аллеи темные, деревья кудрявые, шпалеры из акации да из сирени густые, а за шпалерами куртины с вишеньем, с малинником да со смородиной…

— После торжества-то, бывало, парочки по саду разбредутся…

— И не говори, моя дорогая! Послушаешь, бывало, — там шепчутся, тут вздыхают, да то и дело чмок да чмок, чмок да чмок!..

— Ох, всяко, всяко бывало!..

— Вот и попробуй теперь, — ворчали древние мамки-няньки, — загони опять таких-от сорок в терема!..

Зимой тоже весело было, но… не то: только танцы. Раз в неделю — и это уж обязательно — вечером вдоль берега Невы мчится вереница карет. За Царицыным лугом тянется ряд маленьких одноэтажных домов, принимающих все более и более благообразный вид по мере приближения к Адмиралтейству, так что находящиеся недалеко от этого здания хоромы Апраксина имеют уже два этажа.