Дашенька резвилась, как козочка. Сашенька рядом! А что нужно еще?.. «Синеглазенький!..» — и сладостно приливали к ее сердцу все девичьи мечты, радости, нежность, ожидание стыда и счастья. Милый! Родной! Как хотелось целиком раскрыть перед ним всю свою душу, и любоваться им, и приникнуть к нему, как к источнику…

И как это люди не замечают, что жизнь так прекрасна!..

А часть гостей вовсе не спала, иные притыкались по углам столовой на сене, иные — на лавках, в сенях, на веранде.

Борис Петрович, просыпаясь, каждый раз подолгу сидел на постели, свесив волосатые ноги, зевая, почесывался, вращал выпуклыми глазами, морщил лоб, силясь решить трудный вопрос: какими судьбами он здесь очутился?.. Но надо было тянуться за молодыми — во всем. И Борис Петрович старался не отставать от молодежи даже в увеселениях.

— Хочу жить! Люблю жить! — вскрикивал Меншиков, распахивая настежь окно в спальне, отведенной фельдмаршалу. Вздыхал: — Эх, Франц Яковлевич! Как он. покойный, это умел!.. Посмотри, Борис Петрович, какая благодать-то кругом!

И Шереметев, всовывая ноги в огромные ладьеобразные туфли, храня на лице выражение человека, не совсем еще ясно себе представляющего, зачем все это нужно, вынужден был соглашаться:

— Н-да-а… Хор-рошо!..

Среди ореховых, сиреневых и ольховых кустов все громко пело, стрекотало, жужжало. Повсюду стоял смутный, непрерывный шум весенней жизни.

Перевесившись из окна. Александр Данилович шептал:

— Ну, разве не благодать! — Оборачивался к Борису Петровичу: — На что лопухи — и те по росе дивно пахнут!

Однако не долго пришлось Александру Даниловичу побыть вместе с любезной его сердцу Дашенькой.

11 мая было получено известие о серьезной болезни Петра.

«Я бы давно уже был у вас, — писал Петр Меншикову из Москвы, — только за грехи и бесчастье мое остался здесь… К болезни присоединилась еще тоска разлучения с вами; долго я терпел, но ныне уже вяще не могу: извольте ко мне быть поскорее».

Но это письмо уже не застало Меншикова в Витебске. Он спешил к больному Петру.

Полмесяца «государя била чрездневная лихорадка», и к войскам он мог выехать только 31 мая.

Вдоль и поперек исходил Карл Польшу, гоняясь за армией Августа. Опасаясь окончательного разгрома своего незадачливого союзника, Петр решил его поддержать. Нужно было выбрать район сосредоточения русской армии, который позволял бы действовать по тылам шведов, отвлекая их от Саксонии — основной базы, откуда польский король черпал средства для ведения боевых операций. Оценив обстановку, Петр 'остановился на Полоцке, в районе которого к весне 1705 года и были сосредоточены главные силы русской армии. В главный штаб армии были назначены: генерал-фельдмаршал в звании главнокомандующего — Огильви, генерал-от-инфантерии — князь Репнин и генерал-от-кавалерии — Меншиков, после Нарвской победы он был сразу произведен в чин генерал-поручика.

Выгнав саксонцев из Польши, Карл встал со своей двадцатичетырехтысячной армией под Варшавой. Что замышлял шведский король — разведать не удалось.

На военном совете решили: Шереметеву двинуться к Друе, откуда, подготовившись, атаковать Левенгаупта, — носился слух, что его корпус стоит под Митавой. Огильви и Меншикову, с главными силами, перейти в район: Гродно, Сосредоточение главных сил у Гродно осложняло операции шведской армии на западном направлении и, кроме того, позволяло Петру вести войну на чужой территории. Нужно было соорудить вокруг Гродно укрепленный лагерь, принять срочны: меры по обеспечению армии продовольствием на зимнее время…

— А где расположить войска на зимних квартирах, сами решите, — предложил Петр Огильви и Меншикову.

Меншиков рассудил: зимовать армии в Гродно.

Огильви считал: зимовать можно только в селении Меречи.

— Меречи я осматривал, — говорил Меншиков, обращаясь к Огильви. — Ничего хорошего нет. Место неподходящее: от Гродно далеко… И как спасти провиант, собранный в Гродно, если неприятель подступит туда, а полки будут в Меречи?

Поджарый немец быстро тараторил, переводил, наклонился к самому уху фельдмаршала. Огильви слушал, но ухом не вел, беспрестанно крутил кончик блеклого уса, тщетно стараясь пощекотать им ноздрю. Меншиков дергал переводчика за рукав.

— А в Гродно, передай ему, — кивал на фельдмаршала, — место, где полкам стоять, благоугодное… За Неманом, против города… С двух сторон, — поднял два пальца, поднес рыжему немчику к носу, — ров превеликий. — Мотнул влево рукой: — Здесь река… можно безопасно от неприятеля ополчиться…

Наконец, ласково улыбаясь, фельдмаршал заговорил. Александр Данилович независимо откашлялся и, притворяясь рассеянным, стал слушать: «Что-то скажет эта старая грымза?»

— Фельдмаршал полагает, — снова затараторил толмач, — что русское войско слабо, что король может запереть его в Гродно. В тылу болото — Полесье. Как отступать?

— Сразу и «отступать»! — выкрикнул Меншиков. — Да там такие места!.. Натуральная крепость!.. Что может сделать Карл, хотя бы со всею армией пришел? Разве апрошами вздумает приближаться?.. И тогда ничего не достигнет, только себя изнурит… Гродненская фортеция, — хлопнул ладонью о стол, — передай ему… зело крепка и безопасна, притом и замок весьма может ее защитить!..

Огильви поставил руки на стол и, соединяя ладони, смотрел, ровно ли приходятся пальцы один к другому.

— Я все осмотрел, — проскрипел он ровно, бесстрастно, — и… — снисходительно улыбнулся, — другого, более удобного и выгодного места я не нашел.

Итак, договориться не удалось.

«По указу вашему, 28 августа, — доносил Меншиков Петру, — я выправил полки в поход из Вильно в Гродно. Фельдмаршал Огильви, поехав оттуда, на пути полкам препятие учинил и велел им стать в Меречи, в 11 милях от Гродно. Но я приказал им втай сюда приближаться, идя по 20 верст в сутки… И то, я, рассуждаю, зело не рад он моему приезду и все делает вопреки мне».

Петр согласился с решением Меншикова. Огильви было подтверждено идти к Гродно.

А после взятия Митавы и сам Петр прибыл в Гродно. Вскоре туда явился и Август.

Встретил Петр своего непостоянного, колеблющегося союзника радушно, торжественно: выстроил войско для смотра, приказал расстелить на пути короля знамена, захваченные у Станислава Лещинского, потом задал обед; после они состязались в стрельбе из гаубиц, пушек.