– Может, нам придётся использовать более непосредственные методы, советница, если мы хотим проработать весь список подозреваемых в отпущенное нам время.

– Возможно, удастся обнаружить какие-нибудь улики, – сказала она.

– Клингоны не ищут улик, клингоны добиваются признаний. Это гораздо более эффективная система.

Коференц-зал был уставлен столами: два длинных по бокам и третий, покороче, посередине. Столы образовывали три стороны прямоугольника; вентурийцы сидели с одной стороны, торлики с другой. Посол Ворф сидел за маленьким столом, в центре; справа от него сидела Трой, слева – доктор Зир. Брек стоял за их спинами, как надлежит телохранителю. Ворф заметил, что в помещении было так тесно от телохранителей, что яблоку негде было упасть.

Обводя взглядом организованное им же собрание, Ворф чувствовал, словно выпустил из бутылки джинна, отнюдь не будучи уверенным, что сумеет с ним справиться. Понадобилась вся сила убеждения Трой, чтобы склонить доктора Зир помочь им. У Ворфа не нашлось подходящих слов. Пикарду следовало назначить послом Трой – она больше подходила для этой роли.

Нет, он справится. Капитан верил в него. Трой верила в него. Это трусость – так беспокоиться. Он был клингонский воин и мог предстать перед смертью с радостью в сердце. Он предстанет перед этой враждебной толпой и обратится к ней с не меньшей отвагой.

Наклонившись к Трой, он тихо спросил:

– Что они чувствуют, советница?

– Баша против этой конференции. Думаю, только вмешательство Таланни заставило торликов явиться. Новый вентурийский лидер, генерал Ханни, не верит в возможность мира, но пришла из уважения к памяти Алика. Она питала к нему глубокое уважение.

– То есть обе стороны хотят продолжать войну.

– Оба лидера хотят, – мягко поправила Трой.

Кивнув, Ворф откинулся на спинку стула. Он настоял на этой встрече с целью убедить орианцев, что даже после убийства мир возможен. Нет, нужен, необходим. Ворф должен был заставить их понять, что прочный мир был их единственным шансом на спасение. Он глубоко вздохнул и поднялся.

Телохранители разом зашевелились, и по залу прошёл шум, подобный шелесту ветра в колосьях. Руки потянулись к оружию, но никто оружия не вынул. Ворф знал, что Пикард пожелал бы подать пример и оставил бы свой фазер в комнате, но на Ворфе лежала также забота о безопасности Трой. Независимо от его теперешнего титула, он по-прежнему начальник службы безопасности. Кроме того, орианцы уважали силу.

– Я пригласил вас на эту встречу, чтобы говорить о мире.

– Мы уже видели, как Федерация говорит о мире, – сказала генерал Ханни с нескрываемым презрением и гневом.

Ворф обернулся к вентурийскому лидеру.

– Виновность капитана Пикарда не доказана. И виновность зелёных тоже.

– Вы витаете в облаках, посол Ворф, если верите, что зелёные невиновны, – сказал Баша.

Ворф перевёл взгляд на лидера торликов.

– Я вижу, Вы верите в виновность Пикарда не больше, чем я.

– Он виновен. Если бы не он, ни один из зелёных не смог бы и близко подойти к генералу Алику, – ответил Баша.

– Да, – сказала Ханни, – Пикард всё это очень хорошо подстроил.

Ворф подавил желание повысить голос. Вместо этого он заговорил медленно и спокойно, надеясь, что ничем не выдаёт, каких усилий ему это стоит.

– Посол Пикард ничего не подстраивал. Он невиновен. Я недостаточно хорошо знаю зелёных, чтобы утверждать их невиновность, но в невиновности капитана Пикарда у меня нет ни малейших сомнений.

– Ничего другого Вы и не сказали бы. – сказал Баша. – Он ваш командир.

Ворф набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его. Это был замкнутый круг.

– Что бы вы ни думали о Пикарде или зелёных, об их виновности или невиновности, причины, по которым вы пригласили посла Федерации, остаются неизменными.

– Мы приглашали посла Федерации не для того, чтобы он убивал наших лидеров, – сказала Хании. – С этим мы справляемся сами.

Ворф заставил себя не обращать внимания на её слова. Опёршись руками о стол, он начал снова.

– Ваша планета по-прежнему умирает. Если ваш мир погибнет, не спасутся ни вентурийцы, ни торлики. Вы стоите на грани вымирания, или же после ареста Пикарда это изменилось? – Ворф обвёл глазами комнату, стараясь встретиться взглядом с как можно большим числом лидеров. Некоторые были в масках, и он не мог видеть выражения их лиц, но это было неважно. Он всё равно смотрел на них.

– Разве от ареста Пикарда и зелёных ваш вода стала чище? Ваш воздух снова сделался пригодным для дыхания? Разве их арест исправил тот вред, который столетия войны нанесли Ориане? Вернул к жизни ваших детей?

Генерал Ханни отвела глаза. Баша устремил взгляд прямо на Ворфа, и на его золотистой коже проступила краска гнева. Таланни тоже смотрела на него, но с надеждой, словно умоляла продолжать.

– Сколько из вас, находящихся в этой комнате, потеряли своих детей; потеряли не на войне, но от болезней, уродств. Яд, который вы выпускали в воздух, в землю, в воду – каждый год он убивает больше из вас, чем война. Каждый год умирает больше детей, чем солдат.

– Это неправда, – закричал кто-то.

– Это правда, – прокричал в ответ Ворф, и голос его эхом отдался в комнате. – И я могу доказать это. Доктор Зир. – Он сел, чтобы хрупкая женщина не казалась рядом с ним крошечной.

Она встала, почти нервно оглядела собравшихся.

– Вы знаете, кто я. Многие из вас были моими пациентами. Я баюкала вас, когда вы были слишком искалечены, чтобы жить вне контейнеров.

– Мы знаем и уважаем Вас, доктор Зир, – сказал Баша. – Мы хорошо знаем Вашу работу. Вы спасительница наших детей, и мы благодарны Вам.

– Если вы действительно благодарны, слушайте его. – Зир указала на Ворфа. Он предлагает вам возможность мира. Шанс, что наша раса не вымрет.

– Мы не знаем доктора Зир, – сказала Ханни. – Мы уважаем наших врачей, но её имя нечего не значит для нас.

– Я торлик по рождению, но я также орианка. Если вы сейчас ничего не сделаете, я успею увидеть гибель всей нашей расы. Яд в воздухе не различает, какая на нас форма. Яду всё равно, кто прав, кто виноват. Он убивает однинаково всех. И чаще всего убитыми оказываются дети. – Она обернулась к Ханни, указала на неё. Телохранители беспокойно зашевелились.

– Сколько нормальных детей родилось у вентурийцев в этом году?

– Не знаю.

– В прошлом году?

– Не…

– За последние пять лет, последние десять лет, сколько?

– Я не знаю.

– Вы знаете; возможно, не точную цифру, но знаете. Мы все знаем. – Ей голос громко звучал в затихшей комнате. – Я думала, мне уже всё равно. Я заботилась о детях, потому что им было больно, но я знала, что это безнадёжно. Наша раса была обречена, мы убивали себя своими руками. А потом я встретила посла Федерации и его целительницу. Они вернули мне что-то, что я потеряла. Нет, что-то, от чего отказалась. Надежду. Они вернули мне надежду. Надежду, что у нашего мира, у нас, есть шанс.

– Это трогательная речь, – сказала Ханни, – но она ничего не меняет.

– Это верно, – сказала доктор Зир, – ровным счётом ничего не меняет. Если вы оба не начнёте мирные переговоры здесь и сейчас, ничего не изменится, и через каких-нибудь десять лет не останется ни торликов, ни вентурийцев. Мы все вымрем.

– Вы преувеличиваете, доктор. – сказал Баша.

– Нет, генерал Баша, не преувеличиваю. Уродства детей становятся всё хуже. Большинство женщин даже не могут забеременеть. Те, кто могут, либо не донашивают ребёнка до положенного срока, либо рожают чудовищ, о смерти которых я молюсь, потому что спасти их я не могу. Я видела рождение чудовищ, которые до сих пор снятся мне в кошмарах. Мы убиваем своих детей. Без детей мы вымрем как раса, мы все. И не важно будет, кто прав, кто виноват, кто победил, кто проиграл. Лечить будет некого, потому что мы отравили Ориану. Это планета умрёт, и воюющие остатки нашей расы умрут вместе с ней.