С о м о в. Что вам нужно?

Ф ё к л а. Анна Николаевна спрашивает: придёт к завтраку кто-нибудь?

С о м о в. Да. Двое.

Ф ё к л а. А что готовить?

С о м о в. Ну... Всё равно!

Я р о п е г о в. Что у вас есть?

Ф ё к л а. Курочка есть хорошая.

Я р о п е г о в. Опять курочка! Побойтесь бога...

Ф ё к л а. Нет уж, покорно благодарю, боялась, да перестала! Телятина есть.

Я р о п е г о в. Фёкла Петровна, - неужто бога-то не боитесь?

Ф ё к л а. Нет, Виктор Павлыч, весёлый человек, не боюсь! Я - старушка неверующая, мне бог столько судьбы-жизни испортил, -- вспомнить горестно! Так чего же готовить? Мозги есть.

Я р о п е г о в. Мозгов у нас своих избыток.

Ф ё к л а. А - не хватает завтрак заказать.

С о м о в. Послушайте, идите к жене...

Ф ё к л а. Почивает ещё.

С о м о в. Ну... Вы мешаете нам!

Ф ё к л а. Так я - ушла. А опоздает завтрак, уж не моя вина. [Уходит.]

С о м о в (раздражён). Удивляюсь, как ты можешь болтать с этой дурой!

Я р о п е г о в. Это, брат, замечательная старуха! Жизнь её - сплошная драма, но она рассказывает её в юмористическом тоне!

С о м о в. Ах, пошли ты её к чёрту!

Я р о п е г о в. Нет, ты попробуй, вообрази драму в юмористическом тоне...

С о м о в. Послушай, ты нарочно дразнишь меня?

Я р о п е г о в. Тебя вот оцарапало простодушие Терентьева, и ты уже готов! Воспринимаешь жизнь трагически.

С о м о в. Брось болтать чепуху, Виктор.

Я р о п е г о в. У тебя, брат, кислая дворянская закваска, а у меня: дед - дьякон, отец - унтер-офицер...

С о м о в. Ах, не говори пошлостей...

Я р о п е г о в. Ну, брат, классовая заквасочка - не подлость, это ты бухнул зря!

(Пауза.)

С о м о в. Геологи чересчур много открывают. Рентабельность этих открытий весьма сомнительна. Протасов сравнивает геологов с девицами, которые, торопясь выйти замуж, слишком декольтируются.

Я р о п е г о в. То есть хотят угодить властям? Я слышал, что последний доклад его - насквозь антисоветская пропаганда.

С о м о в. Чепуха! Просто он - как всегда - грубовато говорил...

Я р о п е г о в. Вообще у вас тут атмосферочка ядовитая. Это - что? Воздействие шахтинского процесса?

С о м о в. Ядовитости - не замечаю, а "самокритика" сильно растёт. Ну, разумеется, и шахтинское дело нельзя забыть. Кроме того, разлад в Кремле...

Я р о п е г о в. Возбуждает надежды?

С о м о в. Говорит о том, что товарищи трезвеют.

Я р о п е г о в. Гм? Так ли? По-моему, лучшие из них - неизлечимые алкоголики от идеологии. Идеологии у них - девяносто процентов.

А р с е н ь е в а (входит на лестницу). Лидия Борисовна дома?

С о м о в. Да. У себя. Пожалуйста...

Я р о п е г о в. Это - что?

С о м о в. Учительница, подруга жены по гимназии.

Я р о п е г о в. Какая... гм! Партийка?

С о м о в. Не знаю, не знаю! Слушай, Виктор, к завтраку приедет Богомолов...

Я р о п е г о в. Настраиваюсь благоговейно.

С о м о в. Он, вероятно, начнет говорить о фабрике Лисогонова, о её восстановлении, расширении и так далее. Я - решительно против этого. Не вижу смысла реставрировать и обогащать мелкие предприятия туземцев. Ты знаешь мою точку зрения: ориентация на европейца, на мощность... Советская власть должна вернуться к концессиям, иначе...

Я р о п е г о в (закуривая). И так далее. В общем - гениально.

С о м о в. У Богомолова - личные причины, какая-то старая связь, даже, кажется, родство с Лисогоновым. (Гудок автомобиля.) О, чёрт! Кто это?

Я р о п е г о в. Терентьев. И этот, новый, его заместитель.

С о м о в. Не очень приятная фигура.

Я р о п е г о в. Интересный парень, кажется.

[Входят Терентьев и Дроздов.]

Т е р е н т ь е в. Почтение строителям!

(Дроздов молча пожимает руки.)

С о м о в. Добрый день, Иван Иванович...

Т е р е н т ь е в. День - хорош, да вот из Москвы - нагоняй нам. Читали?

С о м о в. Нет. Где?

Т е р е н т ь е в. А - вот!

Я р о п е г о в (Дроздову). Курите?

Д р о з д о в. Спасибо.

Я р о п е г о в. Охотник?

Д р о з д о в. Балуюсь. А - как вы догадались?

Я р о п е г о в. Видел вас в лесу с ружьём.

Д р о з д о в. Ага! (Отходит в дальний угол террасы.)

С о м о в. Ну, это пустяки!

Т е р е н т ь е в (вздыхая). Самокритика, конечно...

С о м о в. Да, загибают...

(Лидия, Арсеньева - выходят из комнаты.)

Л и д и я. Может быть, ты позовёшь товарищей к себе?

С о м о в. Да. Пожалуйте, Иван Иванович.

Т е р е н т ь е в (пристально и удивлённо смотрит на Арсеньеву, зовёт). Борис - идём!

(Трое ушли. Яропегов остался, сидит на перилах.)

Л и д и я (звонит). Да, очень скучно! .В городе все недовольны, живут надув губы, ворчат, сплетничают на партийцев, рассказывают старые московские анекдоты.

А р с е н ь е в а. Город затхлый.

Л и д и я. И ни одной шляпы к лицу нельзя найти.

А р с е н ь е в а. А ты сама сделай.

Я р о п е г о в. Зато - легко потерять лицо.

Л и д и я. Вы зачем тут подслушиваете? Знакомьтесь: Виктор Павлович Яропегов, Екатерина Ивановна Арсеньева.

Я р о п е г о в. Весьма рад!

Л и д и я. Я - не умею делать шляп. И вообще ничего не делаю.

Я р о п е г о в. Это - лучше всего гарантирует от ошибок.

Л и д и я. Жалкая ирония. Вот вы, инженеры, делаете и всё ошибаетесь, и вся ваша деятельность - ошибка.

Я р о п е г о в. Совершенно так же думает Анна Николаевна. С её политико-эстетической точки зрения в сельском пейзаже церковь гораздо уместнее, чем фабрика.

(Дуняша - в дверях.)

Л и д и я. Кофе, Дуняша, кофе! И хлеба. Вы ужасно медленно спешите на звонки.

Д у н я ш а. Наверху была. [Уходит.]

Я р о п е г о в. Вы, я слышал, учительница?

А р с е н ь е в а. Да.

Я р о п е г о в. Совершенно не похожи.

А р с е н ь е в а. Это - порицание или комплимент?

Я р о п е г о в. Комплименты говорить вам я не решаюсь, да и времени для этого много требуется.

А р с е н ь е в а. Мне приятно, что вы дорожите временем.

Л и д и я. Ты, Катя, осторожнее с ним, он отчаянный ухажёр, как теперь говорят.

(Дуняша приносит кофе.)

С о м о в (кричит). Виктор!

Я р о п е г о в. Пардон (извините (франц.) - Ред.) [Уходит.]

А р с е н ь е в а. Кто это?

Л и д и я. Приятель мужа, был женат на сестре его, овдовел. Очень талантливый, забавный, пьяница, немножко - шут, нахал и бабник. Вот, если хочешь замуж...

А р с е н ь е в а. Нет, спасибо! После такой характеристики расхотелось.

Л и д и я (смеётся). Ты удовлетворена жизнью?

А р с е н ь е в а. Нет, конечно. Я даже и не представляю, как можно быть удовлетворённой в наше время.

Л и д и я (подумав). Это ты сказала что-то серьёзное, я не понимаю!

А р с е н ь е в а. Очень просто понять. Людей, для которых жизнь была легка и приятна, - не может удовлетворить то, что она разрушается, а те, кто разрушает, - не удовлетворены, что разрушается она не так быстро, как хотелось бы.

Л и д и я. Вот какая ты стала... философка! И тебе искренне хочется, чтоб старая жизнь скорее разрушилась?

А р с е н ь е в а. Да.

Л и д и я. Как просто! Да, и - всё! Но ведь ты сказала, что не партийка?

А р с е н ь е в а. Я сочувствую работе партии.

Л и д и я (вздохнув). Ты была такая... независимая! Не понимаю, как можно сочувствовать, когда все против партии.

А р с е н ь е в а. Все, кроме лучших рабочих. И ведь вот муж твой и его друг...

Л и д и я. Ну-у, муж!.. Он скрепя сердце, как говорится...

А р с е н ь е в а. Разве?

Л и д и я. А Яропегов, он, знаешь, едва ли вообще способен чувствовать, сочувствовать. Он такой, знаешь... пустой! Вот он - независим. Сочувствовать - значит, уже немножко любить кого-то, а любовь и независимость не соединяются, нет!