Это был тот самый обрыв, у подножия которого буквально из-под земли незадолго до этого вылез удивлённый лесник Молчанов.

Его появление Козинский проморгал. И только когда Архыз, а за ним и Саша стали подниматься к оленям, они очутились в поле зрения беглеца. Он быстро лёг на землю. И здесь люди!

В следующее мгновение он узнал Молчанова. Теперь Козинский неотступно следил за Сашей. Проводил до оленьей тропы, понял, что лесник не рискнул спуститься за оленями, наконец догадался, что Молчанов в ловушке. Он так и не мог понять толком, как лесник очутился в коварной впадине и зачем таскает в руках неудобный фонарь? Стрелять в него? Мог, конечно, спокойно уложить мальчишку, было за что, но тратить патрон, привлекать внимание… Когда же Саша отослал Архыза и стал одолевать стену, Козинский понял, что недруг его сам идёт в руки.

Перегнувшись у края стены, браконьер с любопытством наблюдал за действиями Саши.

Скатку и винтовку Козинский оставил в кустах, перебрался метров на двадцать в сторону и оказался точно над Сашей. Огляделся, выбрал камень побольше. Не надо никаких выстрелов. Опустит сверху камень — и все. Отыщут голубчика не скоро. Да что скажут, когда отыщут? Несчастный случай…

Саша взбирался очень медленно и осторожно. Карабин висел у него за спиной, фонарь — на боку.

Стена не везде подымалась отвесно. Сланцевые и известняковые столбы, разрушенные временем, осыпались, кое-где стояли уступами. Встречались выемки, полочки, карнизы. На них росли кусты вереска, калины и самшита. Иногда нависала какая-нибудь плита, и Саша с опаской косился на неё, а одолев, лёгким толчком сваливал непрочную преграду вниз. Самый верх стены зарос березняком и жестколистным падубом. Его прочные ветки свисали вниз. Браконьер сидел в этих кустах, и, когда Саша запрокидывал голову, чтобы посмотреть, много ли ему осталось ещё, он подавался назад. Пусть залезет повыше, падать красивей…

Вниз Саша старался не смотреть. Хоть и не очень высоко, а все же неприятно. Пустота.

Подъем не получился строго вертикальным. Иногда Саше приходилось идти по карнизу пять — семь метров в сторону, где открывалась более удобная лестница. Тогда менял место и Козинский. Саша поднимался все выше. Вот между ним и верхом стены осталось шесть, пять, наконец, четыре метра…

Ещё остановка и короткий отдых. Внимательно осмотрев стену, Саша увидел в двух шагах левей метровой ширины полочку, а над ней нависшую глыбу. Когда-то отсюда вывалился камень и сделалась ниша. Отдохнуть в ней, посидеть? Нет уж, надо вылезать, наверху спокойней. Он распластался по стене, запрокинул голову и… застыл в этой неудобной позе.

Прямо над ним, широко расставив ноги в потрёпанных кирзовых сапогах, стоял Владимир Семёнович Козинский. На носках сапог блестели отполированные железные набойки. Саша отлично разглядел по три шурупа на каждой набойке. Шляпки у них стёрлись. Всего-то метра полтора от его широко расставленных напряжённых рук.

Молчание. Саша не отводил глаз от спокойного, даже холодного лица браконьера, а сам с горечью думал, что снять карабин ему не удастся. Не успеет. Для этого надо хоть немного отвалиться от стены назад, вскинуть руку. Как тогда удержишься?

Козинский усмехнулся. Носок левого сапога ритмично подымался и опускался, словно отсчитывал время, которое осталось жить Молчанову. Раз, два, три, четыре… Наверное, он все-таки увидел в глазах юноши испуг, это развеселило его. Козинский наслаждался своим положением вершителя судьбы.

— Дайте руку, — хрипло сказал Саша, как сказал бы любому человеку, обязанному помочь другому в беде.

— А может, лестницу? Или верёвку?

Голос не сулил ничего хорошего. Саша понял это и ещё раз коротко глянул влево, где каменная ниша. Единственное спасение… Он снова задрал голову, а сам переставил ногу левей и осторожно передвинулся.

— Стоять на месте! — Козинский угрожающе поднял камень. — Бросай карабин!

— Я не могу, — сказал Саша. — Руки заняты.

— Ах, не можешь! Ну ладно, полетишь вместе с карабином. Так сказать, при исполнении служебных обязанностей. Но прежде поговорим минуту-другую. Надеюсь, ты понимаешь, что заслужил?

Саша молчал. Он прикидывал, успеет ли увернуться от камня. Или сорвётся? Если бы преступник хоть на секунду отвлёкся, обернулся, что ли…

— Так вот, Молчанов, по твоему доносу я получил пять лет. Ты мне сломал жизнь. И моему сыну тоже. За тройку поганых оленей. За сотню рублей. Теперь за мной охотятся, как за диким зверем, я не могу появиться в своём доме, не могу увидеть семью. А все из-за тебя. Ты просишь подать руку? Да я потом прокляну себя, если это сделаю! Я поступлю иначе. Ты понимаешь? Вспомни последний раз свою мамашу, погляди на небо и…

Саша молчал. Лицо его побелело, глаза гипнотизировали человека наверху. Снизу Козинский казался непомерно высоким и каким-то странно вытянутым. Большие ноги, а над уменьшающимся туловищем маленькая голова. Динозавр, вставший на дыбы.

Вдруг беглец сказал:

— Если я тебя вытащу, даёшь слово написать прокурору, что оболгал меня перед судом и все такое? Говори. Быстро говори, мне надоело!

Не сводя с Козинского глаз, Саша облизал пересохшие губы. Он слышал, как гулко билось его сердце. Всей грудью прижался он к стене, хотел войти в неё.

Он сказал:

— Если я подымусь, то первое, что сделаю, это отправлю тебя под конвоем.

Лицо браконьера потемнело. Он поднял камень на уровень груди. Сейчас…

Саша не слышал никаких звуков. Но именно в эту секунду сзади Козинского, там, где у него остался свёрток и винтовка, довольно ясно раздался звон котелка, покатившегося по камням. Звук этот был настолько отчётлив, неожидан и страшен для Козинского, что он невольно оглянулся. Лишь на половину секунды.

Но и этого было достаточно. Саша метнулся влево, посыпалась щебёнка, он чуть было не потерял равновесие. Камень, с силой брошенный Козинским, ударил уже по пустому месту. Молчанов съёжился в нише, надёжно укрытый известняковым навесом.

С минуту все было тихо. Саша клацнул затвором и, выставив карабин, спустил курок. Выстрел вспорол тишину, сверху упала срезанная пулей веточка. «Теперь кто кого», — со злостью подумал он и прислушался.

Тишина.

Медведь довольно скоро отыскал след человека и пошёл по этому следу, подзадоривая себя воспоминаниями о вкусных вещах, которыми можно попользоваться.

Лобик проявлял максимум осторожности. Человек имел ружьё, запах его слышался не менее явственно, чем запах слегка уже подпорченного мяса. На покинутых стоянках медведь тщательно исследовал место, где стояло ружьё и лежал свёрток с мясом. Дистанцию он соблюдал вполне достаточную, а когда ветер приходился от него, забегал вперёд, чтобы не терять из виду человека, который в свою очередь мог сделать засаду, если бы только догадался, что его преследуют.

Выслеживание продолжалось долго.

Пещера, которую отыскивал беглец, надеясь устроить в ней долговременную базу, все не попадалась; вот тогда Козинский покинул лес и поднялся на альпику, чтобы оглядеться. Лобик, оставаясь незамеченным, последовал за ним.

Браконьер лежал в кустах, рассматривая окрестные горы. Неподалёку сонно дремал упрямый Лобик.

Браконьер крался по возвышенности, выслеживая Сашу на альпийском склоне. И Лобик за ним.

Козинский задержался у отвесной стены. Ситуация для Лобика более чем подходящая. Это был первый случай, когда браконьер оставил свёрток и винтовку, чтобы подкрасться к обрыву и встретить своего врага.

Осторожный Лобик несколько раз становился на задние лапы, чтобы лучше разглядеть человека поверх кустов. Но он не особенно надеялся на зрение, нос ему подсказывал точнее. Медведь подкрался наконец совсем близко к соблазнительному свёртку. Однако ещё повременил, и, только когда в отдалении раздался голос Козинского, Лобик решил действовать. Он схватил свёрток всей пастью и стал пятиться назад. Котелок, привязанный к свёртку, болтался в воздухе. Метров десять Лобик шёл без происшествий, но внезапно выронил ношу, и тогда металлическая посуда звонко ударилась о камни. Именно этот звук отвлёк внимание преступника на каких-нибудь полсекунды. На одно мгновение. И мгновения хватило, чтобы Саша ускользнул от гибели.