Лобик долго шёл по следу человека, догнал его и был удивлён той осторожностью, с которой человек устраивал себе ночлег. Костерик развёл совсем маленький, сварил мясо — тут обоняние не подвело медведя, — а спать лёг не у костра, который вскоре погас, а несколько дальше, у камней, прикрытых густым, кучно разросшимся ильмом. Свёрток положил рядом с собой, ружьё под руку. Медведь лежал метрах в тридцати. Ближе подойти опасался, хоть и очень хотелось утащить свёрток, в котором находилось мясо. Когда ему надоело лежать, он отошёл к кострищу и обнюхал котелок. Лобик сунул в него морду, вылизал, но котелок вдруг плотно приклеился к ушам; он в испуге рванул его лапой, посуда слетела, и над камнями загремело. Тотчас щёлкнул предохранитель. Козинский уже сидел, выставив винтовку перед собой. Лобик отбежал. Козинский уже не спал до зари, а едва посветлело, ушёл с этого, как ему показалось, опасного места.

Лобик потянулся за человеком, конечно, на приличном расстоянии.

Как же обрадовался Александр Сергеевич, когда к нему на приют нежданно-негаданно приплелись Котенко с Сашей!

— Вот уж кого я, само собой, не ждал не ведал! А вы так мне нужны!

И тут же, пока шуровал в печке и грел чай, рассказал о новой встрече с Козинским и куда тот ушёл. Словом, предупредил: опасный человек рядом.

Котенко и Молчанов переглянулись.

— Ты Хобика встречал? — спросил Сергеич у Саши.

— А как же! Вот, Архыз привёл. Он как идёт в горы, так друзей находит. И ко мне их. На доклад…

Утром ещё до солнца зоолог ушёл налегке.

Саша походил по лагерю, спросил у Сергеича, были или нет туристы, и в душе порадовался, что не проходили. Значит, пойдут. Может быть, и Таня. А потом расспросил о пещере и стал собираться.

— Ты это… не больно расхаживай, знаешь ведь… — Сергеич боялся за него.

Саша выразительно поднял карабин, показал на Архыза. Нашёл фонарь, заправил его и пошёл в указанное Сергеичем место.

Не спеша спустился вниз, обогнул каменный выступ горы, врезавшийся в низкорослый буковый лес, и вскоре очутился у начала распадка. Тут и надо искать пещеру.

Только теперь Саша понял, почему никто не нашёл пещеры раньше: как раз над входом разлопушился большой куст.

Архыз запрыгнул на плоский камень. Саша осторожно поставил фонарь и забрался следом за ним. Из пещеры тянуло унылым запахом остывшего очага. Он зашёл за остатки костра, достал спички, проверил, хорошо ли загораются смолянки[3] , которые всегда носил в мешочке вместе со спичками, и зажёг фонарь.

Коридор шёл на подъем, камни под ногами были гладкими, отполированными. Во время дождей сюда сбрасывалась вода из вертикального хода, она и сгладила камни. Дальше под ногами захрустел грубый песок — тоже след воды.

Начались повороты, углубления, в стенах то и дело возникали чёрные трещины, уходящие в неизвестность.

Саша испугался тьмы, жуткой тишины лабиринта, нависших камней. Хватит на первый раз. Подтянув овчара, он полез через каменные завалы к далёкому, слабому свету. Оскользаясь на мокрых камнях, между которыми капала, дзенькала, журчала невидимая вода, он пробирался следом за овчаром. Ужасно неудобный ход, и все наверх, временами очень круто.

Свет приближался; под ногами сделалось грязно, на камнях появилась глина, слизь, потом мох и зеленые водоросли, как на дне пруда; свет фонаря стал незаметным, и наконец Саша увидел прямо над собой кусок неба с белым облаком посредине в окантовке рваного чрева пещеры. Ещё усилие, другое, и он, отжав собаку назад, высунул голову наружу.

Ярко, до боли в глазах, светилось рассеянное небо. С одной стороны некруто подымалась возвышенность, на ней редкий березняк и пихтарник, поляна, покрытая зелёным вейником. С другой — чёрная стена, до неё всего метров пять — семь, а ещё в две стороны как будто пустота, обрывы за приподнятым краем. На расстоянии вытянутой руки среди глыб сланца и красноватого мрамора журчал прозрачный ручей, струйки его попадали в тот колодезь, из которого выглядывал перепачканный Саша. Дыра находилась едва ли не посредине русла ручья. Это он сейчас незаметный. А когда дождь? Тут, наверное, такой водоворот, что все гудит и воет, вода всасывается вглубь с бешеной скоростью.

Вторая неожиданность подстерегала его на лугу: в сотне метров от них под берёзами лежала шестёрка оленей. Они спокойно дремали, свесив уши.

Сзади завозился овчар, он рвался наружу. Саша пригнулся к нему, успокоил. Задул фонарь, снял с головы шапку и осторожно высунулся уже с биноклем.

Линзы приблизили оленей. Ровесники Хобика, молодняк с двумя ланками. Ему удалось хорошо разглядеть их, потому что два оленя поднялись и стали лениво играть.

Серо-коричневая шерсть их лоснилась, лежала ровно. Рога у них поднялись сантиметров на тридцать, но оставались пока ещё в буром футляре и с тупыми шишковатыми концами. Влажные чёрные носы резко выделялись на светло-коричневых мордочках.

Красивы, благородны и молоды. Более прекрасных животных Саша ещё не видел. Он вспомнил, как покойный отец говорил ему об оленях: «Сколько же зла принесли люди несчётным поколениям этих красивейших в мире животных, если боязнь человека стала уже выверенным, запечатлённым инстинктом…»

Архыз настойчиво просился из ямы. Ему надоело. Не дождавшись разрешения, он прошмыгнул под рукой Саши и показался наверху. В тот же миг олени исчезли.

— Эх ты, хищник, — сказал Саша беззлобно. — Вот и спугнул. Пойдём глянем, куда они ушли.

Они медленно направились к тому месту, где крутая стена сливалась с пологим склоном.

Молчанов только сейчас заметил особенность этой загадочной ложбины. У неё не было выхода. Замкнутая впадина. Ручей рождался тут же, на склоне, а через семьсот метров пропадал.

Но эти наблюдения вскоре были вытеснены другой заботой: как отсюда выбраться? Впрочем, за оленями, как же ещё!

Следя за ними, Саша вышел на верхнюю точку склона и остановился, присвистнув от удивления. Склон обрывался почти отвесной стеной, метрах в сорока ниже стоял пихтовый и берёзовый лес, а там, где противоположная отвесная сторона впадины сходилась с пологой, — там зияло ещё более чёрное и глубокое ущелье.

А олени?

У них тут была своя тропка — узкий карниз сантиметров в тридцать над головокружительной бездной. Да если бы сплошная тропка! А то ведь она в двух местах прерывалась. Саша успел увидеть, как олени легко и бесстрашно перепрыгнули трехметровый провал, скакнули ещё, ещё и очутились на более спокойном откосе в тени густого леса. Ему тут не пройти.

Экая незадача! И времени уже много. Всего-то отсюда до эштенского балагана от силы два-три километра. Но это по прямой. Неужели опять придётся лезть в чёрную дыру подземною хода?

Он покачал фонарём. Керосина на донышке. Пещера отпадает.

Обследовав стенку на другой стороне ручья, Саша решил выбираться наверх.

Он начал было карабкаться в одном месте, но вернулся. Неудобно. Подумал. Написал записку: «Нахожусь от приюта на северо-восток километра три, во впадине с отвесными стенами. Если через два часа не приду, выручайте. Нужна верёвка. Архыз вас приведёт». Привязал записку к ошейнику, сказал «иди», и овчар помчался на оленью тропу. Он-то пройдёт! А сам стал взбираться в другом месте.

Если бы он видел, кто ждёт его наверху…

Козинский бродил по этому району в надежде отыскать пещеру, где уже побывал однажды. Удобное и безопасное для него логово. Но он сбился, запутался среди звериных троп.

Оставшиеся мясо и соль Козинский увязывал вместе со спальным мешком, а скатку эту и котелок забрасывал себе за спину. Неудобная ноша. Будь проклят воришка-медведь, утянувший привычный рюкзак!

Достаточно поплутав по лесам и распадкам на подступах к Эштенскому нагорью, беглец рискнул подняться выше, чтобы с высоты оглядеться и вспомнить, где пещера. Он ступил на каменистое плато, покрытое мхом, редким щетинником и кустами вереска. Прошёл к высшей точке на местности и… очутился перед обрывом.