— Что ж, можете пойти к вашему нанимателю, — с холодным презрением произнес Кен Эдвардс, — и сказать, что, хотя вы и неплохо отработали его деньги, это ни на йоту не изменит моих планов. Я как и прежде не намерен менять условия контракта. Понятия не имею, чего он хотел достичь, заплатив вам за то, чтобы вы переспали со мной, — мрачно и не совсем искренне продолжал Кен. — Но все, что ему удалось, — это обеспечить мне ночь довольно посредственного с профессиональной точки зрения секса. Если он думает, что сможет как-то использовать это против меня…

Кен с подчеркнуто безразличным видом пожал плечами, пристально следя при этом за реакцией Грейс на свои циничные заявления.

Женщина сильно побледнела, и ее взгляд при иных обстоятельствах он назвал бы затравленным.

Грейс изо всех сил пыталась разобраться в этой разрастающейся путанице и понять, о чем же говорит Эдварде. Она запрещала себе думать сейчас о жестокости его обидных замечаний. Горьким переживаниям она будет предаваться потом, когда останется наедине с собой. Но его ссылки на Грегори Купера и ее предполагаемую связь с ним были полным бредом.

Она открыла было рот, чтобы сказать об этом, но ей помешало сердитое восклицание Кена:

— Не знаю, кто вы и почему не можете найти более достойного способа зарабатывать себе на жизнь…

Не обращая внимания на последнюю часть замечания, Грейс, словно утопающий за соломинку, уцепилась за слова о том, что он ее не знает.

Если он не знает, кто она, для нее, безусловно, нет никакого смысла просвещать его на сей счет. При некоторой доле везения ей, возможно, удастся спасти свою гордость и репутацию, если случившееся останется между ними.

Грейс сразу же отвергла мысль о необходимости объяснить Кену истинную цель своего прихода. Как теперь она сможет уговаривать его принять участие в судьбе ее школы?

Груз новой вины навалился на ее и без того согбенные плечи. Она не только предала себя, свои ценности, она также предала свою школу, и своих учеников. И, что было еще хуже, Грейс по-прежнему не могла понять, как это случилось. Да, она слишком много выпила, но разве одно это…

Она вдруг вспомнила свою реакцию на Кена Эдвардса, когда впервые увидела его вчера вечером в вестибюле отеля. Конечно, тогда она не знала, кто он. Только… только сразу почувствовала к нему непреодолимое влечение…

Оцепенев от полной неприемлемости того, что совершила, от стыда и отчаяния, Грейс стояла неподвижно и невидящим взглядом смотрела перед собой.

Отсутствие какой-либо реакции и ее затянувшееся молчание — всего лишь отработанный прием, который она привыкла использовать в своих играх с мужчинами, решил внимательно наблюдавший за ней Кен. Что же касается потрясения и муки, которые он заметил в ее взгляде раньше… Что ж, он уже имел возможность убедиться в ее актерском мастерстве!

— Я должна идти. Позвольте мне пройти.

Мягкий, с придыханием, голос заставил Кена тут же вспомнить ее ночные мольбы. Что, черт возьми, с ним творится?! Не может же он все еще хотеть ее!

Хотя Кен даже не пошевелился, Грейс шагнула к двери со всей решительностью, на какую была способна. Мне уже случалось, напомнила она себе, во время практических занятий в колледже входить в класс, полный разбушевавшихся подростков, не показывая при этом своего страха. Я конечно же смогу «взять наглостью» одного-единственного обыкновенного мужчину. Только почему-то слово «обыкновенный» в применении к нему вызвало у нее мрачный смешок. Этот мужчина не обыкновенный ни в чем. Этот мужчина…

У нее есть кураж, думал Кен, видя, с каким спокойствием она смотрит мимо него на дверь. Но ведь выбранная ею профессия, несомненно, предполагает умение уйти красиво.

Удерживать женщину силой было противно его принципам, пусть даже и ужасно не хотелось отпускать ее, не получив подтверждения правильности его мнения о ней и о человеке, ее нанявшем.

Еще мгновение — и их тела соприкоснулись бы, вздрогнув, поняла Грейс, когда Кен наконец освободил проход. Судорожно вздохнув от облегчения, она схватилась за ручку двери.

Кен подождал, пока она ее повернет, а потом мрачно напомнил:

— Купер, возможно, считает это умным ходом, но можете передать ему от моего имени, что это не так. О, и всего пара слов предостережения для вас лично: любая попытка придать огласке случившееся этой ночью обернется против вас же, и в десятикратном размере.

Грейс ничего не сказала. Она просто не могла говорить. Это был самый болезненный, самый постыдный опыт, который ей случалось когда-либо переживать.

Но Кену Эдвардсу все казалось мало. Когда она шагнула в коридор, он придержал дверь и грубо схватил ее за руки. Грейс словно током ударило.

— Конечно, если бы вы были поумнее, то обратились бы Туда, где могли бы получить наивысшую цену.

Грейс не удержалась и помимо собственной воли хрипловато спросила:

— Что… что вы имеете в виду?

Улыбка циничного удовлетворения, появившаяся на губах мужчины, заставила ее вздрогнуть, как от удара.

— Только то, что меня удивляет, почему вы не попытались продать мне свое молчание за гораздо большую сумму, чем та, которую платит вам Купер за ваши услуги.

Грейс не верила собственным ушам.

— Я… я не… — инстинктивно попыталась защититься она, но, тут же передумав, тряхнула головой и негодующе выпалила: — Никакие деньги не в состоянии компенсировать мне то… то, что пришлось пережить этой ночью! — И прежде чем Кен успел сказать или сделать еще что-нибудь невыносимо обидное, вырвалась и побежала по коридору к лифту.

Горничная в униформе отеля остановилась в противоположном конце коридора как раз в тот момент, когда Грейс вылетала из номера Кена, но, поглощенная своими переживаниями, та ее не заметила.

Кен в яростном недоумении смотрел, как она уходит. За какого же дурака она его принимает, если думает, что он купится на этот старый трюк? Многозначительные отметины и царапины на его теле свидетельствовали о совершенно обратном тому, что сказала эта женщина.

К облегчению Грейс, никто не обратил на нее внимания, когда она проходила по вестибюлю отеля. Служащие, несомненно, привыкли к тому, что гости приходят и уходят, когда им заблагорассудится.

Она вышла навстречу яркому утреннему солнцу и заморгала, ослепленная его сиянием. Первое, что я сделаю по приезде домой, решила Грейс, выезжая на шоссе, ведущее к городку, — это приму душ. Потом напишу Кену Эдвардсу письмо, в котором изложу просьбу не закрывать фабрику. Ни в коем случае я не пойду больше ни на какие личные контакты с ним! И третье… В-третьих, я наконец высплюсь и после этого постараюсь крепко-накрепко забыть о том, что произошло между нами…

Грейс открыла парадную дверь своего маленького коттеджа. Одного коттеджа из восьми, стоящих в ряд и построенных в прошлом веке, с крохотными живописными садиками, выходящими на улицу, и гораздо более просторными лужайками на задах. Заперев за собой входную дверь, она поплелась наверх…

Ее разбудил телефонный звонок. Грейс спросонья потянулась к телефонной трубке и с ужасом увидела, что на часах уже больше десяти. Обычно в это время субботнего утра она уже делала закупки на неделю в супермаркете, после чего обычно завтракала с друзьями. По счастью, на этот раз у нее не было назначено никаких встреч, так как большинство друзей отправились в отпуск с семьями.

Поднося телефонную трубку к уху, она невольно напряглась, хотя и знала, что это не может быть Кен Эдварде — ведь ему даже неизвестно, кто она такая, слава Богу! Легкий холодок возбуждения, пробежавший по телу, быстро сменился чем-то, что она никогда не позволила бы себе назвать острым разочарованием. Звонил кузен Фил.

Нет ничего удивительного в том, что ее травмированные пережитым чувства отказываются реагировать адекватно.

— Наконец-то! — радостно воскликнул Фил. — Я просто умираю от любопытства! Ну, как все прошло с Эдвардсом?