Штурмбаннфюрер СС Кеслингер завтракал. Дитрих постарался на славу: хату для штурмбаннфюрера нашли опрятную, хозяйку выставили в сарай. На стене висел портрет Сталина в рамке — не успели убрать, но Кеслингеру он не мешал.

Штурмбаннфюрер доел омлет, положил вилку, промокнул губы салфеткой и задумался: выпить рюмочку коньяка или же не пить. Коньяк был настоящий французский, он сам купил его в Гренобле. Нет, пожалуй, с утра не стоит… Чертова Россия. Или это называется Белоруссия? Ах, все равно — Россия… После Франции, после зеленых виноградников и парижских мостовых — сюда, в грязь и кровь.

Глинобитные хижины. Коровье дерьмо. Дороги, которые язык не повернется назвать дорогами. И противник, который воюет совсем не так, как остальные. Кажется, это будет совсем другая война, не французский вояж и не прогулка по Люксембургу и Бельгии.

За окном ревели моторы: парни Фогеля гоняли по улице нелепый русский танк, чудовище с пятью башнями.

Подобные Кеслингер видел у французов, но русский был еще идиотичнее.

Пожалуй, надо сфотографироваться на его фоне, решил штурмбаннфюрер, пока они не начали расстреливать танк из пушки. Танкисты любят проверять, где броня тоньше и куда вернее бить.

В комнату вошел Дитрих.

— Приятного аппетита, штурмбаннфюрер, — сказал он.

— Я уже позавтракал. Неплохо, неплохо…

Уберите эту усатую образину со стены, — кивнул Кеслингер. Дитрих поспешно снял портрет и сунул его за шкаф.

— Что нового? — поинтересовался Кеслингер, заметив, что адъютант что-то хочет сказать, но не решается.

— Я не хотел вас беспокоить за завтраком, — сказал Дитрих. — Привели пленного.

— Пусть допрашивает Циммер. Или Хазе.

Это их работа, — поморщился Кеслингер.

— Тут другое, штурмбаннфюрер. Это русский генерал. И, осмелюсь сказать, странный генерал.

— Странный? Надеюсь, у него не две головы? — Кеслингер улыбнулся, и Дитрих облегченно вздохнул. — Ну хорошо, давайте вашего странного генерала сюда.

Кеслингер сдвинул в сторону тарелки и сел на табурет. Двое автоматчиков ввели пленного, и у штурмбаннфюрера поднялись брови.

— Это генерал? — спросил он, оборачиваясь к Дитриху. — Это же мальчишка!

— Тем не менее это русский генерал-майор, — развел руками Дитрих. — Мы проверили документы. Вот, возьмите, тут все бумаги и личные вещи.

— Я могу сесть? — спросил генерал на отличном немецком.

— Разумеется, — кивнул Кеслингер. — Эй, дайте ему табурет и проваливайте! Дитрих, я вас позову, если понадобится.

Генерал сел на лавку у стены.

Действительно, генеральская форма, звездочки в петлицах, пустая кобура не ремне. Левая рука его была перевязана грязным окровавленным бинтом, босые ноги сбиты в кровь. Невысокий, худощавый, светловолосый. Арийский тип, подумал Кеслингер. Как интересно смешивается кровь. Вполне мог бы маршировать под Триумфальной аркой вместе с парнями Кеслингера, тогда еще гауптштурмфюрера. Но молод, как молод! Что за маскарад?!

Русский внимательно смотрел на штурмбаннфюрера, словно изучая.

— Сапоги, разумеется, отобрали, — раздраженно констатировал Кеслингер. — Извините, герр генерал, эти солдаты… Значит, переводчик нам не нужен. Откуда знаете язык?

— Изучал, — туманно ответил генерал. — Я знаю несколько языков.

— Хорошо. Меня зовут Кеслингер, штурмбаннфюрер Кеслингер.

— Эсесовец, — понимающе кивнул генерал.

— Эсесовец, — согласился Кеслингер. — Ваши сведения об СС, разумеется, подсказывают, что я вас тут же начну пытать? Разочарую вас: поверьте, не собираюсь. Более того, не люблю.

Не буду покрывать гестапо, но СС — не совсем то, чему вас учили в Академии Генштаба. Как вас зовут, герр генерал?

— Силантьев. Андрей Силантьев.

— Сколько вам лет? Я не склонен подозревать вас в розыгрыше, не время и не место, к чему это вам. И все-таки? Вы слишком молодо выглядите.

— Двадцать восемь, — сказал генерал.

На вид ему вряд ли можно было дать и двадцать два, и Кеслингер покачал головой:

— Странно. В вашем возрасте — и такое звание…

— А сколько лет было Рычагову, Смушкевичу, Голованову, Черняховскому? устало спросил генерал. — Вас это не удивляет? У нас была солидная чистка в армии, вы должны знать. По-моему, в Берлине это по большей части и состряпали. Убрали много ненужных людей, но зацепили и действительно специалистов… Тем не менее, в результате талантливая молодежь продвинулась в чинах.

— Так вы, значит, представитель этой самой талантливой молодежи. Похвально. Хотите коньяку? Сигарету?

— Не употребляю.

— Вот как? — удивился Кеслингер. — Хотя почему бы и нет. Наши познания о русских привычках и традициях сродни вашим познаниям об СС. Вы командовали корпусом? Дивизией? Штабист?

— Представитель Ставки. Специальный представитель.

Кеслингер хмыкнул. Специальный представитель Ставки — это что-то новое. Или генерал врет? Молод, очень молод. Капитан, ну, подполковник… И то если летчик, они продвигаются в званиях быстрее. Но генерал? Впрочем, русские есть русские. Не исключено, что ему доверяет сам Сталин, например. Отсюда и звание.

Штурмбаннфюрер повертел в руках документы, пощелкал предохранителем генеральского пистолета.

— Я советую вам отдохнуть, генерал. С вами будут обращаться хорошо, это я вам гарантирую. Вечером продолжим беседу. Не вижу смысла передавать вас сразу в чужие руки. Если честно, мне просто нечем заняться, а вы можете если захотите — стать интересным собеседником. Уверяю, никакие военные секреты мне не нужны — их будут выуживать у вас позднее. Русским осталось воевать не больше месяца, так что любые секреты просто теряют смысл.

Генерал сощурился, словно хотел что-то возразить, но промолчал.

Кеслингер вызвал Дитриха и, кивнув на Силантьева, сказал:

— Обращаться хорошо, обед — как для меня. И верните генералу сапоги, Дитрих.

— Мы нашли фортепиано, штурмбаннфюрер! — сказал Дитрих, неумело скрывая радость.

— Фортепиано? В этой дыре?

— В школе, штурмбаннфюрер. Эти идиоты танкисты уже успели погасить несколько сигарет о клавиши, но инструмент цел. Сейчас его должны привезти… Кажется, уже привезли.

За окном рыкнул останавливающийся «бюссинг» и солдаты загомонили, сгружая громоздкий инструмент.

— Осторожнее! — прикрикнул Дитрих, когда они внесли фортепиано в комнату. Кеслингер поставил табурет и откинул крышку.

В последний раз он сидел за клавишами в Магдебурге, три месяца тому назад. И уж никак не ожидал, что в этой глуши найдется хоть какой-то инструмент. Штурмбаннфюрер осторожно взял аккорд, другой… В принципе, на таком дерьме он еще не играл, но многое в жизни нужно делать в первый раз. Уже то, что в этой дыре нашлось фортепиано, есть маленькое чудо. Его даже, кажется, настраивали!

Любовь к музыке Кеслингеру привил дед.

Он помнил его слова о том, что хороших офицеров у рейха много, но значительно меньше у рейха хороших офицеров, которые умеют играть на рояле. Штурмбаннфюреру трудно было судить, что далось ему лучше — военное искусство или же музыка. Иногда казалось, что музыка.

Особенно во время войны.

Даст бог, после всей этой заварухи можно будет оставить службу и заняться исключительно музыкой.

Кеслингер с сожалением захлопнул крышку — нужно было ехать в штаб дивизии и возиться с этим ослом Фогелем.

Впрочем, туда и обратно можно обернуться за два часа, если не тратить времени на ерунду и если не появятся русские самолеты. Если у них еще остались самолеты.

Как и планировал Кеслингер, поездка к Фогелю заняла совсем немного времени. Правда, полковник приглашал остаться и пообедать, что в принципе было не лишним — хорошие отношения складываются обычно за рюмками и тарелками — но Кеслингер вежливо отказался, сославшись на срочные дела. Фогель, кажется, не особенно переживал, да и черт с ним, думал штурмбаннфюрер, трясясь в своем «хорьхе» по пыльному проселку.