Фатальность - это вечный, незыблемый, необходимый, установленный в природе порядок, или необходимая связь действующих причин с производимыми ими действиями. Согласно этому порядку тяжелые тела падают, легкие тела поднимаются" сходные вещества притягиваются, противоположные отталкиваются; люди объединяются в общества, видоизменяют друг друга, становятся хорошими или дурными, счастливыми или несчастными, необходимым образом любят или ненавидят друг друга сообразно способу их взаимного воздействия. Отсюда ясно, что необходимость, управляющая движениями физического мира, управляет также всеми движениями мира духовного, в котором, следовательно, все подчинено фатальности. Двигаясь - часто помимо своего ведома и даже вопреки себе - по предначертанному нам природой пути, мы уподобляемся пловцам, вынужденным плыть по уносящему их течению. Мы считаем себя свободными на том основании, что то соглашаемся, то не соглашаемся следовать увлекающему нас потоку; мы считаем себя господами своей судьбы потому лишь, что вынуждены шевелить руками из страха утонуть. ("Рок ведет за собой добровольно подчиняющегося и влечет сопротивляющегося". Сенека).

Ложные представления о свободе вообще основаны на том, что, с одной стороны, существуют события, признаваемые нами необходимыми, потому что мы видим их постоянную и неизменную связь с известными причинами, действию которых ничто не может помешать, или потому, что мы замечаем, как нам кажется, цепь причин и следствий, порождающих эти события; с другой же стороны, нам кажутся случайными события, причин, связей и способов действия которых мы не знаем. Но в природе, где все связано, не существует действия без причины, и в физическом мире, равно как и в духовном, все происходящее является необходимым следствием видимых или скрытых причин, которые должны действовать согласно своей сущности. Для человека свобода есть не что иное, как заключенная в нем самом необходимость8.

Глава 12. РАЗБОР УТВЕРЖДЕНИЯ, ЧТО СИСТЕМА ФАТАЛИЗМА ОПАСНА.

Для существ, вынужденных по своей природе постоянно стремиться к самосохранению и счастью, необходим опыт; без него они не могут открыть истины, которая, как мы сказали, есть лишь познание постоянных отношений, существующих между человеком и действующими на него предметами. Сообразно нашему опыту мы называем полезными те предметы, которые доставляют нам постоянное благополучие, а приятными - те, которые доставляют нам более или менее длительное удовольствие. Сама истина является предметом наших желаний лишь потому, что мы считаем ее полезной; мы боимся ее, когда думаем, что она может повредить нам. Но может ли в действительности истина вредить? Возможно ли, чтобы правильное знание отношений или вещей, которые человеку важно знать в интересах обеспечения счастья, оказалось для него злом? Разумеется, нет. Ценность истины и ее права основаны на ее полезности. Она может иногда быть неприятной отдельным индивидам, противореча их интересам, но она всегда будет полезна человечеству в целом, интересы которого вовсе не тождественны интересам людей, обманутых собственными страстями и считающих выгодным вводить в заблуждение других. Таким образом, польза является пробным камнем для систем, взглядов и поступков людей. Она есть мерило того уважения и любви, которыми мы обязаны самой истине. Наиболее полезные истины более всего достойны уважения. Наиболее важные для человечества истины мы называем великими. Но есть и другого рода истины, которые мы презираем и называем бесплодными. Их полезность сводится к развлечению нескольких лиц, идеи, образ мысли, потребности которых не сходны с нашими.

Сообразно этому мерилу и надо судить об установленных в этом произведении принципах. Те, кто поймет, как необъятна цепь бедствий, порожденных ошибочными учениями суеверия, поймут и то, насколько важно противопоставить им более истинные теории, почерпнутые из природы и основанные на опыте. Лица, заинтересованные или считающие себя заинтересованными в установленной веками лжи, с ужасом будут смотреть на преподносимые им истины. Наконец, те, кто не видит бедствий, причиняемых теологическими предрассудками, сочтут все наши принципы бесполезными или бесплодными истинами, пригодными в лучшем случае, чтобы развлечь на досуге нескольких праздных философов.

Не будем удивляться разнообразию суждений, которое мы находим у людей: так как их интересы, а также их понятия о полезном никогда не бывают одинаковы, то они осуждают все то, что не согласно с их собственными взглядами, или пренебрегают этим. Постараемся выяснить, исходя из этой точки зрения, найдет ли бескорыстный человек, свободный от предрассудков и чувствительный к счастью всех представителей нашего вида, полезным или опасным учение фатализма. Посмотрим, в самом ли деле оно представляет собой бесполезное умозрение, неспособное оказать никакого влияния на счастье человечества. Мы уже видели, что это учение должно было доставить морали и политике истинные и реальные мотивы, необходимые для того, чтобы привести в действие волю людей. Мы видели также, что оно должно было простым образом объяснить механизм человеческих поступков и явления человеческой души. С другой стороны, если наши идеи только бесплодное умозрение, они не могут представлять интереса для счастья человеческого рода. Человек независимо от того, считает ли он себя свободным или признает необходимость вещей, в обоих случаях всегда следует наклонностям своей души. Человека могут сделать добрым разумное воспитание, добродетельные привычки, мудрые теории, справедливые законы, правильно распределяемые награды и наказания, а не хитроумные рассуждения, которые в лучшем случае способны оказать влияние лишь на лиц, привыкших мыслить.

В соответствии с этими соображениями нам легко устранить возражения, постоянно выдвигаемые против системы фатализма, которую люди, ослепленные религиозными учениями, называют опасной, достойной наказания, способной нарушить общественный порядок, разнуздать страсти, привести к смешению представлений о пороке и о добродетели.

Действительно, нам говорят, что, если все поступки людей необходимы, мы не только не вправе наказывать тех, кто совершает дурные поступки, но не должны даже сердиться на них. Утверждают, будто в этом случае последним нельзя вменять что-либо в вину, будто законы, присуждающие их к наказаниям, несправедливы,- одним словом, будто люди не могут ни быть виновными в чем-либо, ни иметь какие-либо заслуги. Я отвечу на это, что вменять какой-нибудь поступок в вину кому-либо - значит считать его виновным. Поэтому, если даже согласиться с тем, что этот поступок произведен существом, вынужденным совершить его в силу необходимости, вменение в вину все же может иметь место. Связываемые нами с каким-нибудь действием заслуга или вина зависят от благоприятных или пагубных результатов этого поступка для лиц, которых он касается. И если предположить, что человек, совершивший какой-либо поступок, действовал в силу необходимости, все же его поступок является хорошим или дурным, заслуживающим уважения или презрения всех тех, кто чувствует на себе его влияние и чью любовь или гнев он способен вызвать. Любовь или гнев представляют собой свойственные нам способы бытия, которые могут видоизменять человеческие существа. Если я сержусь на кого-нибудь, то я рассчитываю вызвать в нем страх и отвратить его от того, что мне не нравится, или даже наказать его за это. Кроме того, мой гнев необходим, он является следствием моей природы и моего темперамента. Болезненное ощущение от упавшего на мою руку камня неприятно мне, хотя оно вызвано причиной, лишенной воли и действующей в силу необходимости своей природы.

Рассматривая поступки людей как необходимые, мы все же не можем не отличать у них того образа жизни и действий, который подходит нам и который мы вынуждены одобрять, от образа жизни и действий, который огорчает и раздражает нас и который мы вынуждены в силу своей природы порицать и избегать. Отсюда ясно, что система фатализма ничего не изменяет в положении вещей и не приводит к смешению понятий добродетели и порока. Наша природа всегда возмущается тем, что ей противоречит. Есть настолько раздражительные люди, что они приходят в ярость даже от бесчувственных и неодушевленных предметов, хотя сознание того, что мы бессильны видоизменять последние, должно было бы удержать их от этого. Родители часто совершенно напрасно сердятся на своих детей и наказывают их: ведь это существа, которые еще ничего не испытали или на которых они сами очень плохо воздействовали. В жизни мы очень часто встречаем людей, наказывающих других за поступки, причиной которых были они сами.