Я продолжал хранить молчание, чувствуя, что ещё не все сказано.

- Вам следует иметь в виду, что мы осведомлены о том, что некоторое время назад вы связывались с американцами и предлагали им свои услуги.

Здесь я прервал его. - В то время, когда я связывался с американцами, я не работал на Службу безопасности. Я не предлагал американцам моих услуг, а только сказал им, что если у них есть здесь представительство разведывательных служб и их заинтересует моя информация, то я мог бы предложить им мои услуги при условии согласия на это австралийского правительства.

Я говорил, конечно, несколько дольше, понимая в то же время, что спорить в такой ситуации означало напрасно терять время. В конце концов, он был только посланцем. Однако я задал ему ещё один вопрос, так как все ещё помнил о положительной реакции на мое обращение Йинда.

- Скажите, решение полковника Спрая окончательное ?

- Абсолютно окончательное.

Такой развитие событий меня просто потрясло. Я обратился к главе государства, и его полномочный представитель, судя по всему, сразу разобрался в существе этого вопроса, проявил понимание моей позиции и, по крайней мере, дал мне основания надеяться, что вопрос будет решен благожелательно. Я обратился к единственному доступному для секретного агента апелляционному суду и обнаружил, что его вердикт не обязателен для исполнения государственными служащими, с которыми я был связан отношениями сотрудничества.

Тот факт, что полковник Спрай оказался способен небрежно бросить мне "проваливай", со всей очевидностью свидетельствовал о том, что он не представлял себе сложности сложившейся ситуации. Полковнику Спраю легко было распорядиться, чтобы я немедленно прекратил всю мою агентурную деятельность, но для меня выполнить его указание было очень не просто. Я сплел плотную паутину и в некоторой степени сам запутался в ней так же, как и другие.

При определенной изобретательности я, несомненно, мог бы постепенно выпутаться из этой ситуации, но чем больше я думал об этом, тем яснее мне становилось, что мои контакты с Петровым и советским посольством следует продолжить. В какой-то степени моя позиция определялась моим самолюбием, но также было и твердое убеждение, что, исходя из национальных интересов страны, было просто необходимо довести до логического завершения тот план, который я разработал и реализовывал.

Мои соображения по поводу отношений с Петровым и важности их доведения до логического результата частично отражены в следующем моем письме:

Генеральному директору Агентства по разведке и безопасности..

Уважаемый сэр,

Мне сообщили, что моему сотрудничеству с вашей Службой положен конец. У меня складывается впечатление, что, действуя таким образом, вы поставили ведомственное высокомерие выше государственных интересов и принципа честности в отношениях. Однако теперь это полностью дело вашей совести.

Исходя из моего долгого и разностороннего опыта негласной агентурной работы, а также непосредственного знания советских методов разведывательной деятельности и советского менталитета, я хочу изложить здесь несколько пунктов конструктивной критики, которую я искренне надеюсь вы воспримете с тем же чувством, с которым она мною вам высказана.

1. "Работа в составе команды!" Это выражение я очень часто слышал от ваших сотрудников и в ходе выполнения моих обязанностей я остро понял её необходимость именно потому, что её то, как раз, и не было.

Как я указал в моем заявлении от мая месяца об отставке, мне постоянно мешали в работе и вызывали раздражение затяжки, с которыми Служба относилась к моим запросам. Вы придерживались принципа не отвечать на любые, даже предполагаемые вопросы, хотя они и не затрагивали внутренней безопасности вашей Службы. Такое отношение послужило причиной большого числа моих личных и, в том числ,е финансовых трудностей, так как зачастую я был вынужден принимать решения на месте, исходя из обстановки, и брать на себя обязательства (например в вопросе об аренде квартире), не будучи уверен в том, что получу на это ваше согласие.

Бюрократические методы работы в вашей Службе мешают действиям в составе команды и глушат инициативу. Я полагаю, что немалое число ваших агентов после некоторого периода сотрудничества с вами начинают идти по линии наименьшего сопротивления, упуская многие появляющиеся возможности.

Любой настоящий агент должен играть отведенную ему роль круглые сутки. Но, что происходит в выходные дни и в нерабочие часы (с 9 часов вечера до 5 часов утра)?

Я, например, мог переговорить с курирующим меня оперработником только в том случае, если оставлял ему номер телефона того места, где я предполагал находиться, чтобы он мог туда позвонить.

В большинстве случаев это невозможно. А наиболее существенная часть моей агентурной работы проходила по вечерам и выходным дням. Тем не менее, я так и не получил домашнего телефона моего куратора (мистера Норта) и очень часто оставался без так нужного мне совета оперработника.

Работа в составе команды? Ну давайте обратимся к истории с доктором Бекетом. В результате моей нелегкой работы, возможность успешного зондирующего подхода к Петрову оказалась вполне реальной. Тем не менее, без всякой консультации со мной подход был сделан через доктора Бекета. Был выбран самый неподходящий для этого человек, который своими неуклюжими действиями разрушил всякую надежду на успех этого дела. Если бы перед тем, как инструктировать доктора Бекета, вы воспользовались бы моими знаниями менталитета советских людей и, в частности, Петрова, результат был бы совсем иной. И всего-то, что вам требовалось, так это часовая беседа с человеком, который мог оценить все "за и против" предполагаемого мероприятия.

Вот вам и работа в составе команды.

2. Атмосфера подозрительности; соблюдение такта.

Я считаю, что агентурную работу в борьбе с советским коммунизмом лучше всего могли бы вести ученые и крупные специалисты своего дела без всякой политической окраски, так как представители этих двух профессиональных групп пользуются наибольшим уважением в Советском Союзе, а советская агентура у нас в стране тратит на их разработку больше всего усилий.

Если ваш агент художник или известный ученый, и вы доверяете ему поддерживать оперативные связи с агентурой потенциального противника, то такое же доверие должно присутствовать и в личных отношениях с ним сотрудников вашей Службы.

Вероятно вы согласитесь с тем, что настоящий агент вынужден в какой-то степени становиться "агентом-двойником" в техническом значении этого слова, поскольку он старается стать полезным и нужным противнику для того, чтобы завоевать его доверие. Однако его лояльность всегда остается на одной стороне, и он не позволит себе отклонится от пути, ведущего к конечной цели. Тем не менее, я согласен с тем, что все вышесказанное не означает, что можно ослабить бдительность и пренебречь возможностью превращения агента в "агента-двойника". Однако наличие такой возможности ни при каких обстоятельствах не должно порождать атмосферу подозрительности. Недопустимо давать агенту почувствовать, что его тоже подозревают, и поэтому в отношениях с тем, кого я называю опытным агентом, требуется избегать подозрительности и соблюдать, по возможности, больше такта.

В заключение я хотел бы выразить мою признательность и высокую оценку профессионализму и чувству такта, проявленному по отношению ко мне вашим сотрудником Нортом. До него господа Барнуэлл, Галеган, Браунли, Ист, Скотт и другие своим благожелательным отношением и практическим содействием также в значительной мере помогли мне в личном плане и в работе.

Перечитывая это послание, я понимаю теперь, как часто выражение "двойной агент" неправильно используется и интерпретируется, причем иногда даже людьми, чье знание политики должно было бы дать им боле четкое понимание значения этого выражения.

Любой агент должен делать вид, что сотрудничает с противником, и чем успешнее он делает это, тем более создается впечатление, что он работает под руководством противника. Иногда, с согласия своих кураторов, ему приходится передавать противнику информацию и случается, что обстоятельства вынуждают его принимать от противника денежное вознаграждение.