______________

* 1 Название этой долины произошло от протекавшей по ней реке Риндаку, впадающей в Мраморное море, в Кизике. Hoffm. L. v. Lopadium.

** 2 Лопадион или Лопадиум - город при реке Риндаке в Вифинии, в древности называвшийся Аполлониею и отстоявший на один день пути от горы Олимпа. Hoffm. L. v. Lopadium.

*** 3 Это укрепленное место находилось в Лидии, или в Малой Азии. Так определяет его положение Пахимер (Lib. 9, с. 8).

**** 4 Филомелион или Филомелиум - город великой Фригии (Str. I. 13), пограничный с северною Галатиею и истоком реки Меандра, в 4 тыс. шагах от Апамеи. Hoffmann. Lex.

***** 1 Об Адрианополе азийском географы не упоминают; но ничто не препятствует полагать, что в Ликаонии действительно было какое-нибудь местечко, основанное Адрианом и получившее его имя, которое однакож скоро было забыто и заменено другим.

6. Так расположено было войско персидское. Царь же, стоя под Каваллою, по какому-то непонятному побуждению, сильно желал идти на султана, только не мог тотчас догадаться, где он находился, и для того на короткое время приостановил свое движение. Потом воин-{44}ская опытность помогла ему узнать (ибо в подобных случаях он был сообразительнее всех), что султанова фаланга стоит на правой стороне города,- и он тотчас, взяв знаменоносца за ремень, направил его в ту сторону. Смотря на этот поступок, римское войско недоумевало и чрезвычайно дивилось, как царь столь непредусмотрительно решается на опасность, направляясь против такой непреоборимой силы. А оно робело от того, что неприятельское войско нигде не показывалось, и потому думало, что находившиеся с султаном воины составляют только передовой отряд его армии, самая же армия вероятно скрывается за гребнем горы. Видя их изумление, он слегка улыбнулся и сказал: "Мужи-римляне! Хитрость варваров не должна возмущать вашего духа. Из того, что при предстоящем нам неприятельском отряде не видно знамен, не заключайте, будто они находятся где-нибудь в другом месте со всем войском. Я думаю, что у персов нет иной части сил и что свои знамена держат они скрытно между кустарниками, чтобы пугать нас представлением своей многочисленности. Итак, не представляйте с боязнью, будто варвары многочисленны, а лучше презирайте их слабость; потому что истина не имеет нужды в прикрасе. Я иду сразиться с наличными неприятелями, а вы должны следовать за мною с прочими войсками, чтобы не обмануться нам уловками врагов". Сказав это, самодержец пошел на врагов и сам, заняв место на левом фланге по-{45}зиции, центр своей армии противопоставил тому неприятельскому войску, которое состояло из большого числа отличнейших неприятельских полков. Тогда персы, потерявшие смелость еще в прежних сражениях, видя блеск римских мечей, начали оставлять строй и отступали без всякого порядка, спеша один пред другим уйти оттуда. Говорят, что в числе этих беглецов находился и султан. Увлекаясь преследованием их, римляне потеряли много времени. Так было в этом месте. Другое же римское войско, шедшее, как сказано, в тылу царя, нечаянно наткнувшись на засады, сперва поколебалось, потом обеспокоиваемое и с тыла теми неприятелями, которые составляли гарнизон Иконии (ибо заметив, что преследование увлекло самодержца далеко от Иконии, они также воодушевились и сделали вылазку), и с фронта врагами, расположенными, как сказано, за городом, начало уже приходить в замешательство. Услышав об этом, царь с наивозможною скоростью послал часть бывших при нем войск, под начальством Пиррогеоргия, человека весьма энергического, который впоследствии почтен был достоинством примикирия 1* двора, и Ху-{46}руна, принадлежавшего к числу царских министров и чиновников от порфиры 2**. Но и их помощь не могла восстановить утомленное уже войско и удержать его от замешательства. Тогда царь, как человек в нужде находчивый и метко угадывавший, что надобно делать, увидел, что в настоящем случае надобно употребить скорее сметливость, чем силу. Посему, призвав к себе тотчас одного из воинов, по прозванию Вембициота, по происхождению адрианопольца, приказал ему снять с головы шлем и, подняв его к верху рукою, бегать везде и вслух всего войска объявлять о взятии в плен султана. Когда это было сделано, римское войско вдруг воодушевилось и, сильно ударив на неприятелей, отразило их. Так-то иногда одно мудрое распоряжение бывает сильнее многочисленных рук и мужество одного человека выходит крепче многих щитов. Но в то время ночь прервала сражение, и царь ночевал на поле битвы. Поутру он пошел оттуда к Иконии и стал там лагерем. Обошедши же этот город, увидел он, что приступ к нему был труден; притом ежедневно увеличивался слух, что западные народы, оставив отеческие обычаи, угрожали своими толпами рим-{47}ским пределам. Посему он должен был отказаться от осады, полагая, что для этого требовалось и должайшее время и большие приготовления, чем какие были сделаны. Итак, опустошив и уничтожив все, попадавшееся под ноги, он отступил оттуда. Говорят, что римляне в то время много издевались над предгородними могилами персов и выкопали множество трупов; но царь и в эти дни сильного раздражения воинов, не переставая быть великодушным, повелел отнюдь не оскорблять праха султановой родительницы и говорил, что кто имеет хоть немного здравого смысла, тот уважит угнетаемое несчастием благородство. Немало участия выразил он также и в письме, которое написал и послал к супруге султана. Письмо было следующего содержания: "Хотим довести до твоего сведения, что раб царского нашего величества, султан, жив и на этот раз избежал от рук войны". Прочитав это, она приготовила и хотела подарить царю около двух тысяч овец, весьма много быков и значительное количество из съестных припасов; но, когда римское войско стало, как сказано, истреблять огнем предместья города, - этот подарок не достиг своей цели. Так шло дело. Начиная же отступать, царь опять писал султану, и содержание его письма было таково: "Много и часто отыскивали мы тебя, но до сих пор не нашли. Ты всегда бежишь и ускользаешь от нас, как тень. Итак, чтобы не сражаться с тенью, мы теперь возвращаемся на-{48}зад; весною однакож придем к тебе с большими средствами. Позаботься же, чтобы тогда не предаваться уже недостойному тебя бегству и не скрываться от нас".

______________

* 1 Примикирий, или, по латинскому произношению, примицерий, есть имя достоинства. Им выражалось то, что лицо, украшенное этим достоинством, занимало первое место на восковой таблице чинов, относившихся к известному роду службы. Следовательно, примикирий есть не иное что, как officii princeps. А так как роды службы всегда были различны; то примикирии являлись во всех рангах, не только гражданских, но и духовных. Hoffm., L. V. Primiceriatus и Primicerium.

** 2 Чиновник от порфиры (прc tc лovрyidoc пnрetac teлwv) - лицо, исправлявшее почетную придворную должность, т. е. заведывавшее облачением царя во время торжественных его выходов. Титул a veste regia впоследствии принимаем был отрешенно и значился в дипломах, как имя достоинства или сана. Carol. du Fresne n. ad h. I.

7. Таково было содержание сих писем. Между тем многочисленные силы персов, обитавших выше Иконии под управлением Танисмана, пришли на помощь к султану и соединились с ним. Возгордившись этим войском, султан не хотел теперь, как прежде, бежать, но построив свою армию, задумал сам напасть на римлян, остановившихся в одном месте, которое на наречии варваров называлось Чивриличимани. Это место было недоступно больше, чем всякое другое, и не легко проходимо не только для военного строя, но и для небольшого числа путешественников. Здесь один отряд римлян трудился уже над проведением ограды стана; а царь, подстрекаемый юношеским жаром, желал незадолго пред тем совершившееся вступление свое в брак, по обычаю 1*, ознаменовать каким-нибудь подвигом в сражении; ибо латинянину, недавно введшему в дом {49} жену, не показать своего мужества почиталось немалым стыдом. Итак, он устроил в двух ущельях отдельные засады: в одной из них находились люди, близкие ему по крови и много иных родственников вместе с мужьями его сестер; а в другой залегли два военных отряда, которыми управлял Николай 2**, по прозванию Ангел, человек с сильною рукою и непоколебимым мужеством. Всем им царь приказал оставаться в покое, пока не увидят его помчавшимся на неприятелей; а сам только с братом Исааком и доместиком восточных школ Иоанном 3***, которые едва упросили его взять их с собою, выехал в поле и, увидев там нескольких римлян, рассеянно собиравших фураж, скрыл свое вооружение, чтобы по нем не быть узнанным от персов, и ожидал, когда они, по всей вероятности, нападут на фуражиров. Но так как персы ни откуда не показывались; то царь, подозвав к себе одного воина, родом тоже перса, по имени Пупаку 4****, впрочем человека храброго и отважного, приказал ему ехать вперед и внимательно высмотреть, не наступают ли они откуда-нибудь. Пупака поехал и вскоре возвратился с изве-{50}стием, что видел персов, но не более восьми человек. После того царь, оставив прочих, как сказано, в засадах, сам с братом и доместиком быстро поскакал вслед за путеводителем Пупакою. Родственники же царя, находя себя пренебреженными, были так раздосадованы этим, что каждый из них и все вместе поклялись страшными клятвами не ходить более с царем в сражения, хотя бы даже стал он приказывать. Между тем царь еще не успел встретиться с виденными Пупакою персами, как их собралось уже человек до восемнадцати. Несмотря на то, он все сгорал нетерпением сразиться с ними. Но так как, по дальности расстояния, ему нельзя было вдруг напасть на них; то, боясь, чтобы они, всегда легкие на бегу, не ушли, он придумал следующее: - приказал Пупаке, бывшему ближе всех к персам, чтобы он, как скоро заметит их наступление, обратился в бегство и скакал изо всей силы, пока не доскачет до царя. Пупака так и сделал. Когда варвары начали преследовать его, он пустился бежать, впрочем не слишком ускорял бег, но всегда как будто подавал персам надежду схватить себя, и таким образом влек их за собою до самого царя. Однакож и чрез это царь не достиг своей цели. Персы, лишь только увидели его, сперва в один миг ускакали, а потом, соединившись с другими пятидесятью, которые шли позади, сделались, при мысли о своей многочисленности смелее, и уже думали, как бы противустать {51} наступающему царю. В эту минуту окружавшие царя очень не одобряли его намерения, говоря, что и без того уже они далеко оставили за собой войско; но он, не теряя нисколько времени, пустился на неприятелей во весь галоп. До некоторой поры рядом с ним скакал и севастократор, но наконец, задерживаемый усталостью коня, не мог уже далее за ним следовать, а потому, поколебавшись духом и отчаявшись в спасении, усердно умолял брата позаботиться о его жене и детях. Но царь сделал ему выговор, и обвиняя его в малодушии, сказал: "Так ты полагаешь, любезнейший брат, что, пока я жив, дозволю врагам наложить на тебя руки? Нет, не думай этого и не произноси столь недостойных меня слов". Когда же тот прибавил: "Подожди только меня - и я последую за тобой против варваров", царь отвечал: "После схватки я, даст Бог, скоро приду к тебе. Теперь же у меня иное на уме: мной овладело сильное желание показать свое мужество". Сказав это брату, он полетел на врагов. Так было здесь с царем. Между тем помещенные, как сказано, в засадах немедленно послали от себя одного из чиновных лиц, по прозванию Котерц, осведомиться, в каком положении его дело; а царь этого посланного тотчас отправил к пославшим с приказанием, чтобы они с наивозможной скоростью сами шли к нему. Потом он сделал перевал через ближайший холм и встретился с целым персидским отрядом, состоявшим из пятисот {52} человек, позади которого невдалеке со всем войском шел султан. Как скоро увидел он этих неприятелей, тотчас бросился на них с копьем наперевес и многих поверг на землю, а прочие будто онемели и стояли как вкопанные. Между тем как это происходило, появились вблизи и силы римлян, которые прежде, как сказано, скрывались в засадах, а теперь шли к царю по упомянутому его требованию. Заметив это, персы отделили один отряд своего войска и велели ему зайти в тыл царю, чтобы не допустить к нему наступающих римлян, ибо думали, что теперь-то попал он в их сети. Так действовали персы; а царь, опершись на воткнутое в землю копье, отдавал приказ Пупаке, который тогда находился при нем, чтобы он строго наблюдал, как бы персам в самом деле не удалось отрезать римлян от ближнего холма и таким образом поставить его в совершенно безвыходное положение. Но Пупака, советуя противное тому, чего хотелось царю, говорил: "Полно слишком отважничать, государь, полно! Не видишь ли, какой беде можем мы подвергнуться? Подумай, наконец, о собственном спасении". Высказав это и еще больше этого, он не мог, однако же, убедить царя и пошел исполнять его приказание. А царь между тем, так как бежать ему было нельзя, не обесчестив себя, вопреки внушениям Пупаки снова наскакал на врагов и, убив одного из них, а на прочих наведя страх, воспользовался этою минутою и {53} поднялся на один пригорок, куда в то же время подоспели к нему несколько римлян и впереди всех Иоанн, которого как братнего сына впоследствии почтил он достоинством протосеваста. Спасенный таким образом, он прекратил свои нападения, тем более что и конь его был весь в пене и совершенно задыхался. Что же касается до доместика Иоанна, то во все время, пока царь схватывался с неприятелями, он оставался назади и, боясь, как бы при наступлении врагов с разных сторон в большем и большем числе не остаться ему без всякой помощи и не попасть в их руки, для личной своей безопасности придумал неблаговидный предлог: говорил то есть, что место, где он стоял, было самое выгодное и что поэтому войска, шедшие на помощь к царю, должны всего лучше собираться здесь. Удержав таким образом при себе немалое число воинов, спешивших, как сказано, из лагеря к царю, он под охранением их и сам прибыл к нему. Тут Иоанн и многие другие римляне стали укорять царя и свои укоризны простирали почти до дерзости. Мне же всякий раз, когда подумаю о том, приходится удивляться, как это случилось, что царь в тот день среди стольких опасностей не был ни ранен, ни убит. Потому ли казался он для этих варваров неприступным, что еще прежде, в частых и геройских подвигах, являл им опыты своего мужества, или просто хранил его Промысл Ему одному доведомыми способами,- утверждать на-{54}верное не решаюсь; скажу только со своей стороны, что подобных поступков не одобряю. Так, не могу я хвалить и отчаянной смелости Александра1*****, когда успехи его рассматриваю независимо от случайностей и порывов юношеского возраста. Юность есть что-то неодолимое, а как скоро к ней присоединяется сила и крепость - она бывает еще неодолимее. Но об этом пусть всякий думает и говорит, как ему угодно. Итак, когда окружающие осыпали царя укоризнами, он сказал: "Теперь не в этом дело; в настоящую минуту надобно подумать о том, как бы нынешний день не был днем гибели для большого числа римлян: ведь их много идет, и все они у нас назади". Сказав это, он счел нужным, чтобы одни из его воинов сели в засаду в ближайшем ущелье с целью помочь идущим назади римлянам, а другие тихим шагом отправились в лагерь. Так это и сделано. Тогда сам царь с небольшим числом находившихся при нем людей поехал вперед, а Николай, о котором я уже упомянул, оставался позади - в засаде с двумя фалангами, вверенными ему еще при начале движения на персов. Но не слишком далеко отъехал царь, как вдруг, проезжая мимо одного ущелья, видит наступающих на него персов и тотчас делает следующее распоряжение: сам {55} с небольшим числом людей становится по одну сторону ущелья, а другим приказывает перейти через ущелье и устремиться прямо на неприятеля. Едва только эти последние сошлись с варварами, как о начинающемся деле узнали и те, которые сидели в засаде, и, узнав о том, поспешно прибежали на помощь. Тут Николай, о котором сейчас было упомянуто, ударил одного перса копьем, но не мог выбить его из седла, потому что удар, по местному положению, случившийся из-под горы, был не так силен. Потом, чтобы недолго озабочиваться отражением неприятелей, царь приказал окружавшим скакать изо всей силы к ущелью, но не переходить через него, и персы, заметив это, тихо отступили. В то же время подоспели к царю и предводимые Котерцем стрелки, которых он, как сказано, посылал на помощь к остававшимся назади римлянам. С этими стрелками царь снова устремился на неприятелей, но они, сверх чаяния, поворотили коней и начали бежать. Тогда, смотря на бегство их, он сказал окружавшим: "Не теряйте бодрости: к нам идут силы всего лагеря"; а так как некоторые не верили словам его, прибавил: "Персы столь нечаянно показали нам тыл вовсе не оттого, будто гонит их страх. До сих пор мы все были слабее их. Они бегут, конечно, потому, что им с высот можно видеть то, чего мы пока не видим". И предсказание царя точнейшим образом оправдалось самым делом, ибо стоявшие в лагере римляне, узнав, {56} что царь находится в крайне затруднительном положении, быстро пошли к нему на помощь. Рассказывают, что в это время царский дядя по отцу Исаак, севастократор, находясь в лагере и узнав об обстоятельствах самодержца, то есть что он находится в крайней опасности, прибежал в царскую палатку и, войдя внутрь устроенной там из занавесы походной церкви, ждал, чем дело кончится, потому что мысленно собирался царствовать. Это желание давно уже, как сказано, овладело им; с ним оно росло, с ним воспитывалось и от него как отцовское наследие перешло к его детям. Но об этом речь будет впереди.