______________
* 1 Обычай после брака совершать какой-нибудь подвиг мужества или отваги в продолжение средних веков господствовал во всей западной Европе, и преимущественно между аристократами Бургундии и Германии. Поэтому-то, вероятно, Киннам и упоминает здесь о латинянине. Поприщем таких подвигов нередко бывала арена, на которой охотники боролись со зверями; а иногда для выказания мужества придумываем был повод к международной войне, и производились набеги на пределы соседнего государства. Car. du Fresne not. ad h. I.
** 2 Может быть, брат Константина Ангела, о котором см. ниже.
*** 3 Здесь разумеется, конечно, тот самый Иоанн Аксух, о котором упоминает Никита в записках о Иоанне (n. 11, 12) и Мануиле (L. 1, n. 1 и пр.).
**** 4 Пупака был племянник иконийского вельможи Солимана. См. ниже.
***** 1 Здесь указывается на похвалы отваге Александра, высказанные Курцием: "Fatendum est, cum plurimum virtuti debuerit, plus debuisse fortunae, quam solus omnium mortalium in potestate habuit".
8. Царь - возвращаюсь к тому, на чем остановилось мое слово,- с прибытием стоявшего в лагере войска, ободренный его многочисленностью, тотчас поскакал на неприятелей и, лично совершив подвиги мужества, в стройном порядке возвратился в лагерь, а встав поутру, отправился в путь. Между тем персы, где-то недалеко стоявшие также лагерем, видя, что римское войско расположилось на невыгодной местности, напали на него с обеих сторон и нанесли ему сильное поражение, так что у римлян пало множество пехоты, и причина тому была следующая. В римском лагере находился человек с отличными воинскими способностями, по прозванию Критопл, командовавший в то время пехотой. Отделившись от армии, он вздумал схватиться со следовавшими по пятам его персами, но, одолеваемый многочис-{57}ленностью неприятелей, принужден был предаться беззащитному бегству и, лишившись немалого числа своих воинов, едва спасся и сам. Узнав об этом, самодержец вверил свою фалангу брату и многим другим своим приближенным, сам же с небольшим числом воинов спешил поддержать пострадавшую часть войск. Став посреди, он призвал их к мужеству и повел против персов. Но персы, заметив это, устранились от боя с римлянами. Несмотря, однакож, на то, царя сильно заняла забота, каким бы образом восстановить бодрость римского войска, ибо упомянутое событие с пехотою начало мало-помалу ослаблять в нем мужество. В самом деле, ничто так не может потрясти душу, как взгляд на льющуюся вблизи кровь соотечественников. Наконец он вынимает из-за пазухи свиток, в котором поименно значились все полки, и посылает каждому из них предписание, что должно делать в таких бедственных случаях; ибо в это время значительная часть строевых воинов, отказавшись ежедневно ходить в сражения с неприятелями, оставила ряды и, не заботясь о многократных повелениях царя, перешла в армейский обоз; так что, хотя многие в тот же день были за то телесно наказаны, других это нисколько не удержало от подобного поступка. Известно, что кто слишком привязан к жизни, тот всегда забывает о мужестве. Когда, таким образом, составлявшие задний отряд постоянно уходили и соединялись с {58} теми, которые шли впереди, вся тяжесть битвы падала на царя и подавляла его. Несмотря на то, по своей воинской опытности, он успевал отражать неприятелей и оставался невредимым. Потом некоторым казалось, что лучше остановиться там где-то лагерем и не ходить далее, но царю это вовсе не нравилось, потому что теперь, пока в войске нет еще замешательств и мятежей, римлянам выгоднее воевать, чем немного подождав или даже в следующем году, когда они будут, может быть, поставлены в крайнее затруднение. Он говорил, что в настоящее время гораздо полезнее вести войну наступательную, потому что, если удастся им прогнать неприятелей, они изберут любое место для лагеря и остановятся не в какой-нибудь теснине. Сказав это, хотя и видел он, что не все принимают его слова, однако же, оставив смотреть за лагерем Чинкандила и Синопита, также Критопла и многих других военачальников, сам схватил царское знамя и, с окружающими себя во всю прыть понесшись на врагов, изумил их настойчивостью своего нападения и заставил обратиться в бегство. Тут началось блистательное преследование: гонясь за неприятелями по пятам, римляне многих положили на месте, а некоторых взяли в плен, и в том числе Фаркусу, знатного перса, который во время стола подавал султану бокал своими руками. Римляне зовут его Пинкерной. В войске варваров находился некто, по имени Гаврас, произошедший {59} от римлян, но выросший и воспитанный в Персии и потом какими-то судьбами около того времени получивший сатрапию. Римляне в этот день и его умертвили и даже возвратились в лагерь с отрубленной у него головой. Но так как наступила уже глубокая ночь, царь оставил дальнейшее преследование и, с трофеями возвратившись в лагерь, нашел римлян в смятении и среди величайших беспорядков, оттого что все тяжести обоза находились еще на вьючных животных. Поэтому он быстро объехал весь лагерь и каждому полку указал приличное место. При всем том многим воинам пришлось ночевать на конях, ибо, по крайней тесноте места, не было никакой возможности сойти с них. Так провели они ту ночь. А когда взглянуло на землю солнце, царь приехал в середину войска и, по обычаю управляющих армиями полководцев, сказал следующее: "Храбрые воины! Я призываю вас к мужеству,- не потому, чтобы замечал в вас трусость или какое малодушие. Римлянам ли упадать до такой низости и посрамлять славу отцов!.. Нет, я только исполняю правило военачальника и хочу оградить вас безопасностью на время будущее; ибо непредвиденно наступающее бедствие может возмутить и мужественную душу. Итак, знайте, товарищи, что нам сего дня предстоит сражение поважнее прежних - это будет заключительный и последний бой. Поэтому надобно приготовиться хорошо,- как ради прежних подвигов, так и для того, чтобы не унизить {60} доблести, уже доказанной нашими делами, и быть виновниками величайшей пользы для нас самих; ибо как прежняя неудача обыкновенно поправляется последующей удачей, так и последующая неудача уничтожает прежнее успешное дело. Посему, чтобы и с нами не случилось чего-нибудь такого, любезнейшие, нужно каждому сколько возможно более держаться строя, хорошо зная, что, когда правила тактики у нас будут строго и ненарушимо соблюдаемы и каждый станет помогать другому, нам останется только побеждать, слава наша упрочится и непременно перейдет в потомство; а если, напротив, у нас в какой-либо степени произойдет взаимное разделение, то будьте уверены, что враги легко одолеют нас. Разломайте одну сторону стены в осажденном городе - и неприятели без труда вступят в него; то же должно сказать и о лагере. Не без цели, конечно, еще древними выдуманы эти засады и полковые построения, передовые и задние фаланги, правый и левый фланги, равномерность и однообразие воинских отрядов. Ведь лагерь - тот же город, а в городе нужны и ворота, нужны и стены, нужны и рвы и другие приличные городам принадлежности. Так надобно и нам запастись этим, тем более что мы теперь среди земли вражеской и блуждаем далеко от римских пределов". Сказав все это, царь построил свое войско и повел его прямо к озеру, которое в древности называлось Склиром, а теперь известно под именем Пунгусы. По {61} этому пути выйдя на равнину и, вместо прежней теснины, расположив свое войско на просторной местности, он приказывает одному из воинов громким и внятным голосом позвать к себе какого-нибудь перса. Воин исполнил это приказание, и, когда перс явился, царь сказал ему: "Вот что передай султану: великий государь объявляет тебе через меня: вот мы пришли к самой Иконии и обошли всю твою землю, сильно желая наказать тебя, особенно за все твои проступки перед нашим величеством. Но ты всегда уходишь, как беглец, перебегая то туда, то сюда, и не осмеливаешься до сего дня стать против нас лицом к лицу. Теперь мы идем отсюда восвояси, но тебе надобно приготовиться - в той уверенности, что с наступлением весны мы снова нападем на тебя с большими военными средствами". Дав персу это поручение и подарив ему панцирь, какой носят военные сановники, чтобы видно было, что он послан царем, самодержец отпустил его. Выслушав такую речь, султан не замедлил прислать послов с просьбой о мире. Царь взвешивал всю важность этого дела и не пренебрегал им, хотя под разными предлогами и уклонялся от мира, откладывая со дня на день дать послам решительный ответ, пока, думаю, не получил достоверных известий о событиях, которые, как сказано, готовились на Западе.