ГЛАВА Ш

Кучер в васильковой шубе и глазетовом кушаке. - Будуар госпожи среднего сословия.

- Добродетельный человек с огромным ртом

Прошел день, другой, третий; офицер с серебряными эполетами не является и не шлет денег. По прошествии четырех дней Петр Александрыч написал письмо к офицеру:

"Мне крайняя нужда в деньгах, а из деревни я еще не получил. Сделай одолжение, mon cher ami, пришли сто рублей, которые ты намедни проиграл мне. Что новенького? Вчера я был у Бобыниных. Молодецки иду на приступ, все говорил с ней о любви. Ах, женщины! женщины! что, если б не было на свете женщин? Моя Катишь меня с ума сводит. В ожидании ста рублей tout a vous

П. P.

Петр Александрыч запечатал письмо и написал на конверте:

Monsieur de Anisieff.

- Кучеру новую шубу принесли-с, - сказал Гришка.

- Принесли?

Петр Александрыч вдруг оживился и вскочил со стула.

- Вели же ему поскорей одеться и прийти сюда.

Кучер явился в светло-васильковой шубе, отороченной кошкой. Его сопровождал портной с ярко-пунцовой шапкой в руке: на шапке лежали глазетовые и парчовые кушаки.

У Петра Александрыча разбежались глаза. Прежде он бросился к кучеру, потом к портному; и шуба хороша, а шапка прелесть, и кушаки блестящие!

Шуба сшита удивительно.

- Застегни-ка, Васька, ее на все пуговицы да надень шапку.

Петр Александрыч обошел кругом кучера.

- Славно!..

"Какой бы только кушак выбрать? (его взяло раздумье) парчовый ли с цветами или просто глазетовый золотой?"

- А кушаки, любезный, какие моднее? - спросил он у портного в нерешительности.

- Это уж, батюшка, все самые княжеские, самые последние. Какой вам приглянется; по-нашему, все единственно, что тот, что другой.

- Ну, я возьму глазетовый; только знаешь, любезный, надобно его сложить пошире, на два пальца еще прибавить, так он будет виднее. Сложи-ка теперь… Вот так…

Портной подал счет барину и начал повязывать кучеру кушак.

Барин, не смотря, бросил счет на стол и подумал: "Блесну же я теперь перед

Катериной Ивановной! Пущу же я ей пыль в глаза! Кучера не у многих и аристократов так одеты".

- Васька, смотри же, беречь платье. Я сейчас поеду: поди поскорей, заложи, да все новое и сбрую новую…

Кучер ушел.

- А касательно счетца-то-с? - заметил портной.

- Да! да!

Петр Александрыч взял счет со стола и начал его внимательно рассматривать.

- Двести девяносто пять рублей?

- Точно так-с.

- Хорошо, любезный, хорошо…

- Сейчас пожалуете?

- Нет… то есть… не сейчас… у меня, вот видишь ли, и есть деньги, но один приятель взял до вечера. Завтра пришлю… на днях непременно.

"Охотничий кафтан!" - подумал Петр Александрыч, садясь в сани с сияющим лицом.

У тротуара на Английской набережной он вышел, а саням приказал ехать за ним, не отставая.

Прогуливаясь, он беспрестанно оглядывался назад.

- Васька, держись прямее! у тебя какая-то странная посадка.

Кучер выпрямился.

- Послушай, братец, спусти кушак немного пониже…

Навстречу Онагру попался Дмитрий Васильич.

Дмитрий Васильич шел с Владимиром Матвеичем Завьяловым, с тем самым, который известен был в некоторых средних кружках петербургского общества под именем прекрасного человека. Они с жаром о чем-то рассуждали.

- Мое почтение, Дмитрий Васильич! - сказал Онагр.

- А! что вы, гуляете?

- Гуляю-с.

- Это не ваш ли такой блестящий кучер?

- Мой-с.

- Мотаете, молодой человек, мотаете! А маменька жалуется на неурожаи… До свиданья!

Петр Александрыч поморщился.

"Что ему за дело, мотаю я или нет? Однако кучера-то он не мог не заметить: видно, эффектно одет. Не съездить ли мне к Катерине Ивановне? теперь, верно, у нее никого нет.

Поеду!.."

В дверях будуара Катерины Ивановны он встретился с господином очень высокого роста, плечистым, худощавым, но крепкого сложения, с лицом смуглым и с черными усами.

На этом господине был темный сюртук, застегнутый на все пуговицы, крепкий, волосяной галстук и казацкие широкие шаровары.

Этот господин посмотрел на Онагра, подернул бровями и расправил ус.

Онагр с чувством собственного достоинства застегнул пуговицу своей желтой лакированной перчатки и ответствовал усачу величавым взором, в котором выразилась вся бесконечность светской гордости.

"Что это за человек? - подумал он, - я его встречаю в третий раз у Катерины

Ивановны; как можно принимать таких?"

В будуаре г-жи Бобыниной царствовал полусвет. Цветные стекла вполовину закрывали окна; между окон стояла массивная горка с амурами, огонек тлелся в камине.

Она в широком пеньюаре сидела на штофном диване, в одном из тех грациозных положений, о которых так хорошо рассказывают русские светские повествователи.

Она одна!

Медленно, неохотно приподнялась она от эластической спинки дивана, увидев

Онагра…

- Pardon! - сказала она молодому человеку, прикоснувшись двумя пальчиками к пеньюару, - что я так принимаю вас; я не совсем здорова, но для коротких знакомых можно позволить себе, я думаю, эту небольшую вольность.

Онагр поправил свою голубую жилетку и подумал: "Браво! да она, кажется, очень неравнодушна ко мне!"

Он отвечал:

- Помилуйте, мне гораздо приятнее, что вы… только не обеспокоил ли я вас?.. Сейчас на Английской набережной видел Дмитрия Васильича…

- Право?

- А как ветрено сегодня, вы не можете себе представить, - такой резкий ветер с моря.

- Неужели?

- Вот у вас очень тепло: бесподобное изобретение камин. Не будете ли вы в середу у

Калпинской?.. Там иногда бывает приятно.

- В середу… что у нас сегодня?

- Суббота.

- Да, я непременно у нее буду…

"Как бы придраться, чтоб поговорить о любви?" - подумал Онагр, перевертывая шляпу.

- Ваш будуар, - начал он, осматривая потолок и стены, - убран с большим вкусом; это маленький храм… Из него выйти не хочется…

Онагр пристально посмотрел на свою богиню.

- И этот полусвет, - продолжал он, - так располагает к мечтаниям, к лю…

- Господин Иконин, - сказал слуга.

"Черт возьми! - подумал Онагр, - я только было расходился, чудесные фразы пришли в голову, а тут кого-то нелегкое принесло, как нарочно".

- Проси, - сказала Катерина Ивановна слуге, накидывая на себя шаль и поправляя волосы.

- Кто это такой Иконин?

- Один отличный старичок, добродетельной жизни, немножко странный, впрочем, он имеет важное место на службе.

В комнате показался человек небольшого роста, пожилой, с коротко подстриженными волосами, с большими карими глазами и с огромным ртом, в вицмундире с пуфами на рукавах. Он молча подошел к ручке Катерины Ивановны, потом голова его покачнулась на неподвижном туловище, как у автомата; потом рот его раздвинулся до ушей, а веки захлопали - то была улыбка.

- Как я рада вас видеть, Филипп Иваныч! - сказала ему хозяйка.

- Покорно благодарю-с.

- Милости прошу садиться.

Катерина Ивановна придвинула для него стул к дивану.

При взгляде на Онагра голова добродетельного старичка с огромным ртом снова покачнулась. Он сел.

Полминуты безмолвия.

- Как вы в своем здоровье-с?

- Слава богу!

- А супруг ваш-с?

- И он слава богу; его нет дома.

- На службе-с?

- Кажется.

- Много, я полагаю, занятий-с у Дмитрия Васильича?

- Очень много.

За сим последовала минута молчания, после которой добродетельный старичок с огромным ртом вынул из кармана две тоненькие брошюрки нравственного содержания.

- Вот-с я вам принес-с. Прекрасные речи-с, весьма красноречиво написанные. Не угодно ли-с, я вам прочту.

- Сделайте милость, Филипп Иваныч: вы знаете, что я люблю все нравственное.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: