Сколько ей лет? Наверно, она тоже не так уж молода, если пять лет назад окончила университет. Не меньше двадцати семи, а может, и чуть побольше…

У нее красивый выпуклый лоб, маленькое лицо с умными живыми глазами, и зрачки то чуть заметные, то огромные, в зависимости от настроения.

Обычно Анико старательно поддерживала разговор, иногда ей это удавалось, иногда нет, и тогда она пользовалась банальными, привычными штампами. Но это пустяки, на это никто не обращал внимания, все сглаживала ее детская, наивная улыбка.

Ведь именно Анико создала такую приятную для него атмосферу в Будапеште, в ней была причина прелести этих дней. Если он переоценивает ее роль в спокойном и успешном течении переговоров, то любой может подтвердить, что всюду, где она появлялась, воцарялось душевное спокойствие, лица присутствующих светлели, и она невольно становилась центром внимания. Но если он ожидает от нее чего-то большего, если питает в глубине души какие-то надежды, то определенно это его ошибка, ослепление, ожидание чуда.

«Жизнь иногда подобна плохому роману», — сказал однажды Нейтек во время какой-то вечеринки в объединении, уже сильно подвыпивший, глядя на него отсутствующим взглядом приторно ласковых глаз.

Это изречение он явно не сам придумал, вероятно, где-то от кого-то слышал и с удовольствием повторял, но звучало оно довольно остроумно и что-то в нем было. Жизнь иногда, хочешь не хочешь, похожа на роман, но часто бывает намного интереснее и удивительнее, чем самый лучший из них.

Хотя бы такой персонаж, как этот Нейтек. Вдруг он ни с того ни с сего всплывал в памяти и бесцеремонно занимал все мысли, беспокоил и надоедал, от него никак не удавалось отделаться. Возникал он в такие моменты, когда меньше всего Бендл думал о нем, — чтобы опять напомнить о себе, о вчерашнем дне, навязчиво пытаясь испортить сегодняшний.

И сейчас вот опять откуда-то из глубины памяти вынырнуло воспоминание о том, как Нейтек стоял перед ним и настойчиво, с невинно-слащавой улыбкой спрашивал:

— Слушай, Бендл, по всей видимости, ты знаешь о нашем объединении куда больше, чем другие… Я удивляюсь, почему ты не заглядываешь в будущее… Почему ты не заботишься о дальнейшей своей карьере?

— Зачем? — удивился тогда Бендл. — У меня и так работы выше головы, и забот тоже. Зачем еще взваливать новые? А должность меня вполне устраивает. Стараюсь свои обязанности выполнять как можно лучше.

— Подожди, ты меня не понял. Я думаю о нашем старике, о том, что он того и гляди уйдет на пенсию… Ты бы мог занять его место…

— Я? Что это тебе взбрело в голову! Нет, меня это совсем не волнует. Тут другие этим интересуются.

Только позже до Бендла дошло, что одним из претендентов, а может быть, самым главным, был как раз сам Нейтек. Поэтому он и задавал наводящие вопросы, поэтому так осторожно прощупывал его…

Вдруг показалось, что пошел дождь, затих уличный шум, город приготовился ко сну.

Да нет, никакого дождя нет, это машины поливают тротуары, мостовые и зеленый газон посреди улицы.

Освежающие веера воды как будто смывают не только пыль, но и всю усталость прожитого дня, приносят хоть некоторое облегчение.

Утром Бендл чуть не проспал.

Когда спустился к завтраку, торопясь на совещание, портье передал ему телеграмму и сказал, что не хотели будить его ночью. Бендл прямо в вестибюле с волнением несколько раз подряд прочитал:

Председатель комиссии Домокош устроил обед в честь своего партнера из Праги.

Обед, можно сказать, был прощальный, потому что сам Домокош в тот же день уезжал на переговоры в Софию и потому что в течение двух, самое большее трех дней комиссия должна была уже представить итоги переговоров.

На обеде присутствовали: гость, хозяин, его заместитель Шимон, который должен вести заключительную стадию переговоров в отсутствие Домокоша, представитель министерства внешней торговли и, разумеется, незаменимая Анико. Как обычно, единственная женщина.

Домокош всех их усадил в служебную машину и отвез сразу же после заседания в клуб журналистов. В заранее заказанном кабинете их ждал накрытый стол, украшенный цветами. Здесь все было в народном стиле: вдоль стен стояли витрины с вышивками, над ними висели разрисованные керамические фигурки и тарелки.

Сразу же, после первой рюмки, установилась непринужденная атмосфера, у всех было хорошее настроение. Первым слово взял хозяин, который все время поддерживал беседу на должном уровне. Он рассказывал о своих поездках в Словакию и Чехию, о посещении Праги, шутил, смеялся, пытался даже говорить по-чешски и совсем сносно вдруг запел народную словацкую песню.

Они знали друг друга уже несколько лет, но вначале знакомство это было, как говорится, шапочным. Год назад они провели первые совместные переговоры, где обсуждался один из вариантов сотрудничества, который потом был принят за основу долгосрочного соглашения.

Домокош был старше Бендла и, конечно, опытнее. Седой элегантный человек лет шестидесяти, всегда изысканно учтивый, он совсем не изменился с тех пор, как они в последний раз, год назад, встречались в Праге, так же доброжелательно относился к Бендлу и старался быть полезным ему. Казалось, они только вчера расстались.

— Мы хотели после окончания переговоров отвезти вас на Балатон, — сказал Домокош, — хоть ненадолго, хоть на прогулку: подышать воздухом, выкупаться, проветрить немного голову, освежиться. Но, как видите, к сожалению, ничего не получается, вы так спешите домой…

Он говорил быстро, разумеется, по-венгерски, Анико на одном дыхании переводила.

— Я-то не спешу, — совершенно искренне ответил Бендл. — Это у нас там спешат. С удовольствием побыл бы здесь еще.

Домокош, довольный, усмехнулся.

— Вижу, Будапешт вам понравился.

— Да. Это один из немногих городов, где я бы хотел жить…

— А где еще?

— В Праге, Ленинграде, Париже, Будапеште — в них что-то есть общее.

Сказав это, он понял, что мысль не завершена, и, прежде чем перейти к другой теме, повернулся к Анико и попросил:

— Скажите им, пожалуйста, что город для меня — это не только дома, улицы и переулки, а и люди… Если есть кому позвонить, с кем встретиться, если знаешь, где лучше всего пообедать, выпить чашку кофе, в каком табачном ларьке купить билеты на трамвай или метро, — тебе уютно в городе…

— Думаю, в Будапеште вы все это уже знаете, — подхватил Домокош.

— Да, кое-что в этом городе я уже знаю.

— Как я в Праге, — продолжал Домокош. — Прага для меня тоже город, где я бы мог жить…

— А я там пять лет была так счастлива, — поддержала его Анико.

Обед был великолепный, подавали большей частью национальные венгерские блюда. Хозяева и гость выпили не одну рюмку доброго вина и под конец — по чашечке кофе.

Домокош со своим заместителем должны были вернуться на работу, к четырем часам они заказали машину и предложили подвезти Бендла в гостиницу.

Но тот отказался, сказав, что хочет пройтись, ведь этот район города он почти не знает, да и свободный остаток дня ему очень кстати, надо же купить сувениры домашним. Анико решила пойти с ним, хотя бы на часок. Поможет ему сориентироваться в магазинах, а потом где-нибудь по пути сядет в трамвай и поедет домой.

На прощанье они с Домокошем крепко пожали друг другу руки.

Как только Бендл и Анико проводили машину, Анико, стоя в тени низкого кирпичного забора, заговорщически прошептала ему на ухо, словно подбивала на что-то запретное:

— А не заглянуть ли нам хоть ненадолго в Видам-парк?[5]

— Гениальная идея, — одобрил он. — Как это вам пришло в голову?

— Очень просто, — рассмеялась она. — Парк же совсем близко, в двух шагах…

Хотя парк оказался несколько дальше, чем она сказала, но шли они быстро и через несколько минут, перейдя площадь Героев со знаменитым Памятником Тысячелетию, уже попали в густую тень старого парка.