Они шли по дорожкам, усыпанным песком, мимо живописных маленьких озер с белыми лебедями, мимо деревянных павильонов и детских площадок.

Настроение было превосходным — после отличного обеда, а может быть, и от выпитого вина; они чувствовали себя беззаботно-счастливыми, город остался позади, и ради этого дня и этих минут можно было забыть обо всех обязанностях.

— Без вас я бы наверняка здесь заблудился, — сказал он шутливо, взял ее под руку и притянул к себе поближе. Анико подчинилась, пошла совсем рядом, и они чуть не споткнулись на совершенно ровной дороге.

— Давайте заблудимся, — сказала она таинственным приглушенным голосом, точно так же, как недавно предложила ему посмотреть парк.

Заблудиться, правда, было негде, перед ними неожиданно вырос деревянный городок, пестрый хоровод луна-парка: качели, тиры, карусели, автодромы, бесчисленные киоски и павильоны. Всюду в тесных проходах двигался поток людей: девушки, солдаты, мамаши с колясками, студенты, иностранные туристы и главное — дети, больше всего здесь было детей.

И над всей этой толпой разносилась из невидимых репродукторов смесь хриплых голосов и танцевальной музыки. Бендл и Анико смешались с толпой, увлеченные красочным зрелищем, беспокойный людской поток нес их от одного аттракциона к другому. Теперь уже, казалось, было совершенно оправданным, что он сжимал ее руку выше локтя и поминутно привлекал ее к себе, особенно когда они застревали в толчее.

— Народу — как в Праге на день святого Матея, а то и больше, — одобрительно сказал Бендл.

— Или когда со Стромовки народ идет в парк Юлиуса Фучика, — добавила Анико.

Они случайно остановились перед «лохнесским чудищем» — пресловутой каруселью, которая с изобретательностью вытрясает из людей душу. Зазывала услужливо пригласил их подняться по ступенькам наверх, и они, не сопротивляясь, пошли.

— Не знаю, не знаю, что с нами будет после такого сытного обеда, — забеспокоился Бендл.

Но они выдержали эту бешеную езду и остались в полном здравии, тряслись только колени и все плыло перед глазами, когда они неуверенно ступили на твердую почву, которая тоже показалась им шаткой, словно бы кренилась то в одну, то в другую сторону.

Прошли они и по лабиринту и вволю там насмеялись, глядя на свои фигуры, искаженные кривыми зеркалами. Тесно прижавшись друг к другу, катались в зеленом автомобильчике на автодроме, за рулем сидела сначала она, потом он, не обошлось и без столкновений с другими водителями, наконец оба сошлись на том, что зеленый цвет машины, которую они выбрали, конечно же, цвет надежды.

— Если хотите, можно еще прокатиться на американских горах, — предложил он.

— Нет уж, благодарю, у меня и без того голова кружится, — ответила Анико. В шумном потоке людей он все время чувствовал ее присутствие, каждое ее случайное прикосновение и слегка поддерживал ее, пока они пробирались по этому фантастическому городку развлечений.

Наконец они остановились у тира. Стали по очереди стрелять в подпрыгивавшие над фонтанчиком цветные мячики, в музыкальные шкатулки, в жестяных барабанщиков, иногда попадали — иногда нет и смеялись при этом, советовались, проверяли свое умение сосредоточиться и спорили, у кого из них точнее прицел.

Он выиграл несколько роз из вощеной бумаги и плюшевую собачку с кивающей головой и все это подарил ей.

Анико несла свои трофеи в объятиях, шла, словно танцуя, впереди него и совсем неожиданно завернула на тихую тропинку, ведущую в парк. Он шел за ней как зачарованный и чувствовал себя по-мальчишески счастливым и взволнованным, нисколько не сомневаясь, что и она испытывает те же чувства.

Она что-то крикнула ему, но доносившиеся из ближних павильонов шум, гул и голоса заглушили ее слова.

От Анико глаз не оторвешь, с алыми розами в руках она и сама порозовела, посвежела… Вот она остановилась, ждет его.

— Буду вас называть Розмондой, — сказал он с нескрываемым восторгом. — Знаете, наверное, это стихотворение Аполлинера?

— Нет, не знаю, — призналась она. — Вы помните наизусть? Прочтите!

Бендл не заставил себя просить и немного торжественно прочел ей строфу из стихотворения, которое так ему нравилось:

— Великолепные стихи, — вздохнув, сказала Анико.

В аллеях парка зажегся тусклый свет фонарей, издали казалось, что это лампионы, висящие по бокам темно-зеленой арки. Только теперь стало видно, что сыплет мелкий густой дождь.

Они медленно шли по песчаной дорожке и не обращали внимания на дождь. Беззаботное, легкомысленное настроение после выпитого вина, катанья на карусели и стрельбы в тире исчезло. Оба без всякой причины вдруг посерьезнели, притихли, песок мягко поскрипывал под ногами, все глуше и глуше доносился до них шум луна-парка.

— Скажите, что вы обо мне думаете? — удивил он Анико неожиданным вопросом.

Она ответила не сразу, тихо шла рядом, тыльной стороной руки вытирая капли дождя на лице.

— Не знаю… ничего определенного, — сказала она спокойно, совсем серьезным тоном. — По всей вероятности, вы идеальный человек. Такой прямой, ровный…

— Не думал я, что вы обо мне столь высокого мнения.

— Такое впечатление, что вам можно верить, на вас можно положиться. Наверное, вы хороший спутник жизни.

— Вы просто льстите мне. Может быть, вам только так кажется?

— Ничего подобного, — сказала она уверенно. — Я уже немного разбираюсь в людях.

Очевидно, ей трудно было идти по мокрому песку, она ступала неуверенно, и он опять, слегка поддерживая за руку, осторожно повел ее. Анико доверчиво прильнула к нему.

— Вы же вся промокнете! — Он выбирал дорогу то под деревьями, то под навесами уже закрытых павильонов.

— Вы тоже промокнете, — засмеялась она. — А теперь ваша очередь откровенно сказать, что вы обо мне думаете. Все начистоту.

— Это совсем просто: вас ведь все любят, на вас нельзя обижаться или сердиться.

— Нет, это не так.

— Вы ведь легко шагаете по жизни? Правда?

— Да нет…

— И вы хорошо знаете, что вам надо, идете прямо к намеченной цели. И не признаете компромиссов.

— Это уже звучит лучше. Словно гадание по руке.

— А вот ваша личная жизнь мне не совсем ясна.

— У меня нет тайн… обычная жизнь, как говорится, все нормально. Есть у меня и друзья, и поклонники… жизнь как жизнь. Ничего особенного.

— Кажется, я зря спросил…

— Пожалуй, — сказала она с едва заметным раздражением.

— Извините.

— Да не за что… я понимаю, вам хотелось об этом узнать.

Дождь усиливался, деревья промокли и больше не могли укрыть их, но впереди уже виднелась улица и сквер, а за ними станция подземной дороги.

Они бежали под ливнем, увязая в песке аллейки, капли дождя ласково касались их лиц, волос, попадали за шиворот, стекали по рукам. В свете фонарей было видно, что озеро покрылось крупной рябью.

Вдруг Анико остановилась и нерешительно оглянулась. Пока бежали, она растеряла розы. Цветы валялись на песке, едва заметные в темноте.

— Да зачем они нужны! — махнул рукой Бендл.

— Нужны, — заупрямилась она.

И не обращая внимания на дождь, пошла собирать свои восковые розы. Ему ничего другого не оставалось, как тоже вернуться и помочь ей.

Они ехали сказочной подземной дорогой, прозванной «музеем на колесах». Со станции «Варошлигет» на «Площадь Вёрёшмарти». С одной конечной станции на другую. Маленькие, до смешного маленькие вагончики, с деревянными скамейками вдоль стен, с великолепными медными поручнями, с отделкой резного дерева, шумно и весело громыхая, неслись вперед, раскачивались и подпрыгивали под аккомпанемент скрипа дерева, дребезжания стекол, гудения рельсов, а может быть — чего уж никак нельзя было проверить, — и потрескивания ободьев на колесах. Эта первая подземка в Европе с почти четырехкилометровой трассой честно служит, на радость пассажирам, семьдесят пять лет.