— Странный вы человек! — сказала она.

— Возможно, — ответил он. Ему нечего было сказать в свое оправдание.

Когда подошел трамвай, он на прощанье поцеловал ей руку.

И вернулся по затихшим ночным улицам в гостиницу, в свой тесный и не слишком уютный номер.

Бендлу нравился город во время дождя.

Когда он утром встал и приоткрыл окно, дождь еще шел, на улицах поблескивали лужи, и кругом было тихо и чисто.

Все ароматы города, казалось, наполнили воздух, стали резче, определеннее, но над всеми преобладал какой-то незнакомый, диковинный горьковатый запах кожи, может быть, это был запах сморщенной и с годами изношенной кожи самого города…

А не идет ли и в Праге дождь? — подумал он.

Еще до завтрака он решил, что сразу же после обеда, как только закончит свои дела, уедет домой.

Что касается служебной миссии, то можно со спокойной совестью считать ее выполненной, его участие в комиссии засвидетельствовано в заключительном документе, и он уже теперь может доложить о результатах своей работы.

А вот дома бог весть что происходит, судя по телеграмме, присланной Нейтеком. И почему ее отправил именно Нейтек, какое он имеет к этому всему отношение… это уже само по себе не предвещает ничего доброго.

Бендл вдруг забеспокоился, захотелось поскорее узнать, что же там происходит, как все это может отразиться на его работе в объединении, на его судьбе. Человек никогда не знает, что может случиться…

Его неудержимо потянуло домой, захотелось увидеть жену, семью, друзей, Прагу. Ему уже не сиделось в Будапеште.

Сразу после завтрака позвонил Шимону и сообщил, что сегодня днем решил уехать, так как, по его мнению, теперь уже комиссия может обойтись и без него. Поскольку он получил из своего объединения телеграмму с приказом ускорить работу, ему ничего не остается, как подчиниться. О формулировке протокола уже договорились, осталось лишь начисто перепечатать его и потом послать в Прагу. А в основном ход переговоров отражен в примечаниях, он покажет их шефу и представит необходимую информацию.

Шимон был удивлен и никак не мог понять, откуда такая спешка, ничего, мол, не случится, если Бендл уедет завтра или послезавтра, один день ничего не решает. Наконец все-таки примирился, заверив, что обязательно придет попрощаться, нет-нет, долго его не задержит, но должен же он Бендлу перед отъездом хотя бы пожать руку. Придет около двух.

Потом Бендл позвонил тете Лауре. Та, разумеется, еще спала, как же иначе, зачем ей вставать так рано, если все время льет дождь. Ведь известно, шум дождя убаюкивает и утром спится особенно хорошо.

Позвонил он и в диспетчерскую гостиницы, попросил передать в гараж, что через час он хочет забрать свою машину, да, ту сероватую «эмбечку»[7] с пражским номером, после двенадцати он уезжает домой, счет оплатит наличными.

И начал упаковывать вещи.

А как же Анико? — вспомнил он. Разумеется, надо позвонить ей, предупредить о своем внезапном отъезде, попробовать объяснить, почему он так спешит. У него нет причины что-то скрывать от нее.

В бюро путешествий, где она работала, ему строго ответили, что Анико сегодня здесь нет. Она занята. Срочная работа, звоните завтра.

Завтра? Завтра он уже будет весело шагать по Праге.

А не идет ли и в Праге дождь?

Бендл вернулся из гаража и застал в холле гостиницы тетю Лауру. Он узнал ее издали, хотя на ней была совсем обыкновенная фетровая шляпка, похожая на каску, а не та, соломенная, с букетиком бархатных цветов, лицо ее на этот раз выглядело еще круглее, еще добродушнее.

— Я уже целый час тебя жду, — упрекнула она его с нарочитой строгостью. — И вчера вечером тоже сюда приходила, но не дождалась.

— Я сегодня уезжаю. Времени в обрез…

— Ты опять раздражен, — сказала тетя с укором. — Если все начнут так дергаться, весь свет превратится в cvokhaus[8]. Этого ты добиваешься?! Будто бог весть как важно, поедешь ты сегодня или завтра. Садись, отложи все спокойно на завтра и закажи кофе с коньяком. Чувствуешь, какое сегодня с самого утра низкое атмосферное давление?

Он послушно заказал кофе и коньяк и уселся в кресло напротив нее.

— Вы правы, тетя, — признался он, — час, другой — большого значения не имеет.

Тетя закурила свою любимую «Фечке» и внимательно посмотрела на него сероватыми, словно выцветшими глазами.

— Что ты делал все это время, пока мы с тобой не виделись?

— Бегал, тетя, бегал с места на место… сплошная беготня.

— Ну и ну, этот твой образ жизни мне как-то не по душе.

— Понимаю, — сказал он подавленно, — но я иначе не умею и не могу.

— А что, если тебе сменить профессию? Приискать, пока еще не поздно, что-нибудь спокойнее? Что-нибудь вроде должности лесничего или библиотекаря? Что ты на это скажешь? Иначе в один прекрасный день, из-за этой гонки, будет у тебя инфаркт…

— Поздно, тетя, в моем возрасте не меняют профессию.

— В каком это ты таком возрасте? И что же тогда говорить тем, кому скоро стукнет восемьдесят? Никому об этом ни слова, но мне уже в нынешнем году исполнится восемьдесят… Вот это да! А ты совсем еще молодой человек, понимаешь? Молодой, надо только собраться с силами, не сутулиться и немножко поухаживать за девушками.

И засмеялась так заразительно, что и он не удержался от смеха.

— Этого я не могу себе позволить, тетя, ведь я же все-таки женат, у меня семья.

— Знаю, знаю, — закивала тетя. — Раз ты так считаешь, дело твое. — Тетя докурила, допила кофе и коньяк и спросила прямо: — Что же хорошего ты купил своим, если уж так много о них думаешь?

— Еще ничего… — признался он. — Я как раз собирался посмотреть что-нибудь в магазинах.

Тетя сразу оживилась, встала с кресла, взяла зонтик и направилась к выходу.

— Так идем, — приказала она, — все, что надо, купим на рынке.

— У меня здесь машина. Можно подъехать.

— Вот еще, — засмеялась она. — На трамвае быстрей.

По дороге она говорила о том, как важно, чтобы дома, когда приходишь вечером усталый после работы, был покой, чтобы можно было забыть обо всех дневных хлопотах, отдохнуть в кругу семьи и окунуться в ее заботы.

— Но ведь вы живете одна? — прервал он ее неуместным вопросом. — задумался в этот момент о чем-то другом и брякнул первое, что пришло в голову.

— Во-первых, я не живу одна, понятно? — сказала тетя, слегка повысив голос. — У меня везде знакомые и друзья, куда бы я ни пришла, всюду. И соседей много, если что-нибудь понадобится, они с удовольствием помогут. Только вот все время грохают дверьми… И это меня раздражает…

Какая же она обидчивая, улыбнувшись, подумал Бендл.

— Я просто хотел узнать, как вы проводите время вечерами.

— Спокойно, — сказала она. — Всегда спокойно… Заварю себе чаю, усядусь поудобнее в кресло, вытяну ноги, курю и решаю кроссворды или слушаю музыку… по радио. У меня есть и пластинки. Чего еще надо?

— И никогда вам не бывает скучно?

— Нет, никогда. Видишь ли, если человек привыкнет сам к себе, научится выносить свое обременительное присутствие, то потом уже никогда не скучает и ему не бывает грустно…

Рынок оказался огромным сводчатым залом, похожим на ангар или гараж для пожарных машин. Всюду магазинчики, палатки, киоски, маленькие и большие, государственные, кооперативные и частные, с прекрасными товарами: фрукты и овощи, мясо и копчености — в общем, все что душе угодно. Яблоки такие, что глядишь на них, и сердце радуется — отборные, блестящие, а редиска так отмыта, будто, и в земле-то никогда не росла; всюду невероятная чистота, и все ее поддерживают.

По рынку можно бродить с утра до вечера — найдется на что посмотреть, чем полюбоваться. Тетя знала, куда идти, что и где купить, она обежала несколько магазинчиков, пока Бендл стоял поодаль, поговорила с продавцами на своем торопливом венгерском, и за считанные минуты сумка оказалась наполненной покупками.