— Все это возьмешь домой, — сказала она. — Пойдем теперь туда, вон к той палатке, перекусим что-нибудь, и я подсчитаю, сколько ты мне должен.

Пока им жарили аппетитные домашнего копчения сосиски и наливали по кружке белого вина, тетя записала прямо на газете все, что потратила.

Усевшись за шаткий деревянный столик, они с удовольствием принялись за еду. Сосиски оказались на редкость вкусные, таких он еще никогда не пробовал, настроение было чудесное — наверно, молодое вино успело ударить в голову.

— А та колбаса наверху в сумке, — сказала тетя, когда доела сосиски, — в подарок от меня, я ее не засчитала, она для твоей жены.

— Зачем вы потратились, тетя?

— А как же? Ты ведь мне тоже привез подарок, а почему же мне нельзя? И скажи дома: живется мне хорошо, все у меня есть, пенсия приличная. Да я еще иногда и подрабатываю на своем предприятии… Надо иметь кое-что и на праздники, понимаешь? Вообще передай, что я живу лучше всех.

Ему вдруг захотелось сказать что-то приятное.

— Тетя, вы замечательный человек!

— Ты тоже не самый плохой собутыльник, — засмеялась она. — Мы могли бы взять еще по кружечке… да, здесь курить нельзя! А это не для меня.

И как только переступила порог рынка, жадно закурила.

На улице опять шел густой дождь, тетя открыла свой большой сине-голубой зонт, и они оба укрылись под его сводом. Он нес сумку с покупками и зонт, тетя держала его под руку, курила сигарету и шагала легко и весело.

— Давай споем, — предложила она.

— Ради бога не нужно, — 'Испугался он, — я не очень-то умею петь… только мурлыкаю…

— Ну и мурлыкай, мне все равно, — рассмеялась тетя, — знаешь вот эту? — И бодро затянула хриплым голосом:

Он робко начал ей вторить:

Так шли они, распевая под проливным дождем, к трамвайной остановке. Затягивали немного ритм, смаковали, но это никому не мешало, а им двоим и подавно.

Около двух часов дня все было уже упаковано и готово к отъезду. Он ждал Шимона в холле гостиницы и был совершенно спокоен, даже не спешил — смирился с тем, что в Прагу ему до вечера не добраться. Переночует где-нибудь по дороге, утром встанет пораньше и как раз вовремя приедет на работу.

Ровно в два часа Шимон появился в стеклянных вращающихся дверях гостиницы с огромной коробкой под мышкой. А за ним вошла улыбающаяся Анико — хотя ее-то он совсем не ждал. Оба нахлынули на Бендла как половодье и сразу же начали извиняться, что где-то задержались — где именно, он недослышал, да это было и не важно, — и что привезли ему на намять небольшой подарок. И тут же отдали ему объемистую коробку.

— Чтобы вы почаще вспоминали Будапешт.

Они заняли столик в холле. Шимон сразу же заказал кофе и коньяк.

— Нет, извините, но коньяк я пить не стану, — воспротивился Бендл. — Я за рулем.

— Не хотите — не надо, я не заставляю… воля ваша.

Пока не принесли кофе, все молчали. Вдруг оказалось, что говорить и не о чем, все как будто уже сказано, все оговорено.

— Денек вы выбрали не самый удачный для такой дальней дороги, — начал Шимон.

— Ничего, дождик не помеха.

— Хотите еще сегодня успеть в Прагу? — спросила Анико своим приятным, мелодичным голосом, который он за эти дни полюбил и слушал с удовольствием.

— Возможно. Или где-нибудь по дороге переночую, а дальше поеду уже утром, — ответил он с напускным спокойствием. — Там посмотрю.

— Эх! Поехать бы сейчас с вами… — сказала она едва слышно и задорно добавила:

— Разумеется, если вы не возражаете.

— Не только не возражаю, даже наоборот…

Шимон, конечно, по-чешски не понимал, поэтому в те короткие паузы, когда Анико не переводила его слова, она могла сказать хоть что-то от себя.

— Вы рады, что едете домой? — спросил Шимон.

— А как же, я уже соскучился…

— Но в Будапеште вам ведь тоже было неплохо? — вмешалась Анико.

— Нет, конечно, нет…

— Хорошо бы вам в ближайшее время приехать снова, — предложил Шимон. — Желательно, чтобы вы и подписывали договор.

— Я бы с радостью… но это не зависит от меня.

Как только Шимон на минутку отлучился позвонить по телефону, Анико доверчиво наклонилась и нежно положила Бендлу руку на плечо.

— Не грустите…

Он взглянул в ее широко раскрытые веселые глаза.

— Извините меня за вчерашний вечер, — сказал он, — я был невыносим.

— Не выдумывайте, вечер был прекрасный… с чего это вы взяли? Мне, во всяком случае, понравилось. Вот только в самом конце вечера вы… как-то сникли. Но это ерунда…

— Именно за это извините меня. Да и свободного времени у вас много отнял. Отрывал вас от ваших друзей…

— Вы уже это однажды говорили. — Она стала серьезнее, но еще улыбалась. — Что-то подобное я уже слышала. Так вот, пожалуйста, не повторяйтесь, хорошо?

Шимон вернулся.

Они посидели еще немного, обменялись любезностями, поблагодарили друг друга за сотрудничество и выразили надежду, что скоро увидятся.

Потом Шимон и Анико проводили Бендла до машины, положили в багажник огромную коробку, и Шимон крепко пожал ему руку.

Анико посмотрела на него нежными, повлажневшими глазами, поднялась на цыпочки и чмокнула в щеку.

Бендл машинально сел за руль, включил зажигание, медленно, привычным движением выжал сцепление, переключил скорость и поехал. Он сразу оказался в густом потоке машин на главной улице и, прежде чем дали зеленый свет, успел оглянуться и рассеянно махнуть им рукой.

Они стояли рядом под дождем и натянуто улыбались. Казалось, они случайно встретились и тут же разойдутся. Мимо них двигался поток людей в мокрой одежде, цветные зонтики плыли над тротуарами.

Серая «эмбечка» уезжала дождливым днем в длинной веренице машин, «дворники» сновали по ветровому стеклу.

Неужели и в Праге дождь? — снова пришло ему в голову.

Самые неприятные дни лета — холодные.

Когда уже привыкнешь к теплу и даже к жаре, к духоте по ночам, вдруг ни с того ни с сего повеет откуда-то холодом, и станет зябко, как поздней осенью.

Всю ночь, пока он ехал к границе, лил дождь, с полей и лугов несло сыростью, густой туман поднимался на пути. Когда лента шоссе спускалась в низину, туман редел и постепенно рассеивался.

Деревни и городки, через которые он проезжал, напитались влагой от проливных дождей, тракторы пятнали асфальт рыжей грязью с полей, изредка встречавшиеся люди были в непромокаемых плащах или под зонтиками — выходить из дому в промозглую слякоть мало кому хотелось.

И на государственной границе таможенники в тяжелых от дождя брезентовых накидках осматривали машины бегло. Они даже не улыбались, как обычно, должно быть, тоже подумывали о тепле под крышей или о чашке горячего кофе. Почему-то их внимание привлекла большая коробка, которую принес перед отъездом Шимон. Но Бендл и сам не знал, что в ней. Пришлось выйти из машины и под дождем надорвать упаковку. Кофеварка. Большая, красивая кофеварка, сразу на всю семью. Таможенник махнул рукой и шлепнул печать на декларацию.

Когда он подъезжал к Братиславе, дождь кончился, низко над землей висела большая черная туча, а кругом все блестело — мокрый асфальт, крыши, листья. И откуда-то, будто из недр далеких северных гор, тянуло холодом.

Ехал он медленно, не торопясь, ведь у него масса времени.

В Братиславе всюду на улицах было полно луж, и машины разбрызгивали по сторонам фонтаны воды. Сначала он хотел ненадолго остановиться, выпить где-нибудь кофе, позвонить знакомым, но это его только задержало бы. Он решил засветло добраться до Брно и там немного отдохнуть, а главное — как следует поужинать: после того, как они с тетей съели на рынке по порции копченых сосисок, у него во рту не было и маковой росинки. А если почувствует усталость, там и заночует. Спокойно проведет вечер, пораньше ляжет спать и наконец выспится.