— Наконец-то вы здесь. Вас все искали.
— Искали? Зачем?
— Да так… — проговорила она неопределенно. — Постоянно вас кто-то спрашивал.
— А где все? Куда все подевались?
Она поставила чайничек на пол около стола, вышла ему навстречу и тихо, доверительно сказала:
— Все на совещании в конференц-зале. Приехал кто-то из министерства…
— А, черт, — вырвалось у него. — Вы не знаете, о чем совещание?
— Не могу сказать, — ответила она с досадой, хотя, возможно, что-то и знала. — Хотите кофе?
— Нет, спасибо. Может быть, я должен туда зайти…
— Не знаю, стоит ли. Им пора бы уже закончить. Совещание началось в девять.
Он посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать.
— А кто, собственно, меня искал?
— Многие… Больше всего о вас спрашивал Нейтек, ведь вы его знаете…
Он молча кивнул, взял почту и отправился к себе.
Когда он вошел в кабинет, где работал уже долгие годы, и огляделся, все ли здесь по-прежнему, то снова вдруг почувствовал слабость, как в лифте. Должно быть, оттого, что здесь душно, давно не проветривали. Он открыл окно настежь, и вместе с теплой струей воздуха ворвался грохот улицы, заглушивший голоса в коридоре. Видимо, совещание кончилось, люди выходили из конференц-зала и громко разговаривали, но из-за уличного шума ничего нельзя было разобрать.
Следовало бы выйти и поздороваться. Но как они его встретят? Может быть, именно они его в чем-то обвиняли? Кто знает, что о нем тут наговорили в его отсутствие… Сам он вряд ли сможет себя защитить, ведь он понятия не имеет, что произошло, какие слухи о нем распустили. Не может же он выйти в коридор и сказать: «Это неправда!» — если не знает, о чем речь.
С каким удовольствием он встречался с сослуживцами прежде, когда возвращался из командировок! А теперь вот не может себя заставить. Он сидел за столом, превозмогая усталость, и рассеянно просматривал накопившуюся за время его отсутствия почту.
Телефон на столе резко зазвонил.
Звонила Адела. Товарищ Нейтек просит зайти.
Все в нем взбунтовалось. Какого черта Нейтек зовет его к себе? Если хочет что-то сказать, может прийти сам. Нейтек ему не начальник, работает в другом отделе, занят главным образом перекладыванием бумажек и уж никак не может приказывать ему.
Вот сейчас позвонит Аделе и скажет, чтобы она передала Нейтеку: если хочет поговорить, пусть соблаговолит зайти сам.
Но он этого не сделал — не хотел обострять отношения. Да и любопытно, что же все-таки стряслось, пока его здесь не было. Что надо от него Нейтеку?
Бендл не торопясь взял из шкафа мыло и полотенце и пошел в туалет привести себя в порядок. Тщательно вымыл руки, лицо, а причесывался так, будто готовился к очень важной встрече.
Увидев в зеркале свое побледневшее, осунувшееся, измученное лицо, он снова почувствовал дурноту. Пусть подождет, подумал он, освежаясь холодной водой. Наверняка собирается преподнести очередную гадость…
Нейтек тем и отличается, что умеет с особенным удовольствием сообщать людям всякие пакости. Иногда его новости заведомо лживы, они становятся еще более мерзостными от того, что глубоко уязвленная жертва теряет самообладание или сразу сникает. А он не может скрыть своего злорадства.
— Слушай, Бендл, — сказал он недавно, когда они случайно шли вместе по узкому коридору к лифту, — говорят, у тебя шашни с Аделой. Будто вас кто-то видел…
— Глупости. Кто мог это сказать?
— Я так слышал, — улыбнулся Нейтек. — Будь осторожен. Представь, если дойдет до жены, что ты связался с секретаршей…
Разумеется, глупость. Совершеннейшая глупость. Адела уже немолода, живет одна, где-то снимает комнату, наверное, раньше была хорошенькой, но молодость, увы, прошла, и она потеряла надежду выйти замуж. В общем, приятная, скромная, даже немного забитая. Ему жалко ее, и он, возможно, разговаривает с ней дружески, участливо, не больше. И смотрит на нее более приветливо, чем другие.
— Тоже хорош — связался с секретаршей, — ухмылялся Нейтек.
Неприятно и унизительно.
Бендл мог бы на все махнуть рукой и не расстраиваться, если бы не знал, что Нейтек с удовольствием будет разносить этот вздор по всему объединению.
Очевидно, за подобными выпадами он скрывает собственные слабости — прежде всего комплекс неполноценности, который неизбежно должен был у него возникнуть из-за безалаберности в сочетании с завистливостью.
Как все люди, которые не доверяют себе, Нейтек не смеет открыто признать, что совершил оплошность, дал маху, ошибся. Спорит с пеной у рта, лавирует и выкручивается, а если не получается, он становится землисто-серым, еще больше ожесточается, крушит всех и вся без разбору. Взгляд его голубых глаз делается стальным. «Бендл будет говорить, что я манкирую своими обязанностями, — голос его срывается от злости и временами переходит в полное ненависти шипение. — Пусть при всех открыто скажет, может быть, я не выполнил свои обязанности? Тогда где и когда конкретно?.. Пусть он сам подумает о том, кто из нас не проявил должной принципиальности. Кто из нас, неважно, какой пост он занимает, нарушал в ряде случаев установленные сроки»…
Невыносимая демагогия.
Он умеет ловко выйти сухим из воды, обелить себя и сразу ринуться в наступление. Сделав вид, что не понимает критических замечаний, адресованных ему, и только ему, мгновенно парирует, направляя их острие на своего противника — на кого же еще, как не на противника…
Когда Бендл вернулся в свой кабинет, чтобы положить мыло и полотенце, на столе трезвонил телефон, но, пока он подошел, звонки прекратились.
В коридоре он встретил нескольких знакомых, они собрались в столовую, на обед. На ходу поздоровались, и один из них, как только прошел мимо, сказал коллеге:
— Смотри-ка, Бендл уже вернулся…
Он постучался в-кабинет Нейтека, и оттуда сразу же послышался глухой голос:
— Да…
Нейтек, видимо, ждал его. Мгновенно встал из-за стола, вышел навстречу. С преувеличенным усердием потряс ему руку.
— Ну, как съездил? Как все прошло?
— В общем, неплохо, — ответил Бендл. — Пришлось попотеть. Все не так просто, как думают у нас в главном управлении…
Нейтек уже успел расположиться за столом, и его гладкое, лоснящееся лицо, как обычно, растянулось в широкой бодрой улыбке, он будто таял от радости, что видит Бендла. А тот тем временем присел на стул, как случайный посетитель.
Кабинет у Нейтека был тесный — второй стол вряд ли бы здесь уместился — и намного темнее, чем помещения на другой стороне коридора. Единственное окно выходило во двор. К тому же и мебель здесь поставили темную, всюду разбросаны кипы газет, журналов, проспектов и бог знает что еще…
— Жаль, тебя не было, — сказал без какого-либо вступления Нейтек, руки его беспокойно скользили по краю полированного стола. — Здесь вершились такие дела!
— Не может быть, — удивился Бендл. — Вдруг, так неожиданно…
— Вдруг… неожиданно… — досадливо повторил Нейтек. — Как будто ты не знал, что все в подвешенном состоянии. Вопрос только времени — когда и как все это произойдет.
— Если я правильно тебя понял, все уже решено.
— Более или менее.
— А что я мог бы во всем этом изменить?
Нейтек, беспокойно поигрывая карандашом, механически вычерчивал каракули в блокноте.
— Я хотел бы с тобой поговорить до того, как ты пойдешь к шефу… — с явным усилием проговорил он.
— Но я не иду к шефу. Сегодня я к нему не собираюсь.
— А ты бы должен пойти к нему.
Он глянул на Нейтека и понял, что тот нервничает. Неожиданно им овладело чувство отвращения, и это отвращение росло, становилось нестерпимым.
— А зачем я должен идти к нему? Скажи, черт возьми, зачем? — невольно повысил голос Бендл.
— Я не компетентен обсуждать с тобой столь важные мероприятия, — ответил Нейтек уклончиво. — Лучше всего будет, если ты пойдешь к шефу сам… Пока он еще здесь.
— Как это понимать — «пока он еще здесь»?
— Так, как я сказал. Ты понял правильно.