- Как будто у вас в кабаке было иначе. Вся история с театром сочинена твоей компанией, чтобы раззадорить меня и позабавиться на мой счет.

- Однако мне кажется... - Но Мангольф осекся. Глаза у Терра налились кровью и сверкали. Лицо утратило всякую сдержанность. Видно было, что он потерял самообладание. Тогда Мангольф сказал шепотом, волнуясь не меньше его: - В кабаке ты, правда, был одет лучше. Но ненавидят они нас не за бедность одежды, а за богатство духа.

- Угнетая нас, они заставляют нас домогаться власти, - тоже шепотом добавил Терра.

- Нас влечет к власти, - подсказал друг. - Добивайся же успеха!

- Я еще сопротивляюсь, - признался Терра еле слышно. - Я все еще оберегаю свою чистоту. Недавно я узнал о банкротстве отца: и хотя сам же я страстно желал этого, меня, к вечному моему стыду, охватил ужас оттого, что отныне я деклассирован по-настоящему.

Друг утвердительно кивнул. Куда девались жесткость тона и рассудочность, куда - взаимное недоверие. Туча затемнила окно, в тесной каморке нельзя было разглядеть друг друга. Каждый про себя мучительно упивался сходством с другим.

Веселые возгласы и музыка прекратились. Снаружи вспыхнула ссора. Терра пришлось вмешаться. Когда он вернулся, у него была одна мысль - отомстить за миг саморазоблачения. Но Мангольф опередил его:

- Кажется, та девушка, что была здесь, дала тебе денег?

Терра зашатался, как от удара. Он долго запинался, кривился, но потом произнес совершенно связно:

- Раз уж ты накрыл меня, приходится сознаваться. Да, друг твоей юности пал так низко, что поддерживает свое плачевное существование только постыдным заработком шлюхи.

Все это - с утрированным драматизмом. Друг не мог понять, что это значит. Терра, однако, успокоил его:

- Ты такой знаток человеческих душ, что, уж верно, не усомнишься в неподдельности моего отчаяния.

Мангольф между тем собрался уходить. Но тут Терра преподнес свой сюрприз:

- Если можно найти смягчающее обстоятельство для моей гнусности, то ищи его в неизменной нелепости жизни, избравшей именно такого человека, как я, в политические агенты. - И в ответ на молчаливый взгляд Мангольфа: - Этого бы ты никак не подумал, слыша вокруг меня звон и гомон. Но именно такая обстановка, - выразительно заметил он, - желательна господам, руководящим мною. Она отвлекает, усыпляет недоверие. Люди приходят в дружеской компании, катаются по кругу и не подозревают, что в укромном месте готовится донос. Скрытая сущность нашего германского государства, тесно связанного с мировой глупостью, наглядно воплощена здесь. Каждый в отдельности, каким бы свободным в своих действиях он себя ни мнил, существует для следящего за ним невидимого ока лишь в той мере, в какой из него можно извлечь пользу.

Сдвинув брови и опустив уголки рта, Мангольф повернулся, чтобы уйти, но Терра снова остановил его:

- Проверь меня! Я слишком много выбалтываю, только чтобы снискать твое уважение. Ступай в отель "Карлсбад", просмотри у портье список важных гостей. Ты никого не найдешь, тебе скажут, что никого и не ожидают. Но завтра в пять... - Терра делал ударение на каждом слове, - ровно в пять ты увидишь, как по холлу проследует самый могущественный из твоих тайных покровителей. - Терра гипнотизировал его взглядом. Мангольф содрогнулся. Только не заговаривай с ним, - шептал Терра. - Иначе все погибло.

Мангольф подождал дальнейшего, пожал плечами, собрался что-то сказать и молча, словно зачарованный, пошел прочь в торжественной тишине.

Терра, окончательно повеселевший, сел, потирая руки, у своей будки. Мальчик принес ему обед и убежал. Площадь на час опустела, даже большая карусель перестала сверкать и грохотать.

Но в душном воздухе еще пахло людьми.

Едва Терра отставил миску, как услышал сопение и позади него затряслись деревянные половицы. Он оглянулся. Черт побери - атлет! Более сильный из двух, его враг! Терра принял невозмутимый вид и ждал. Силач подходил враскачку, - что ни шаг, то тяжкое сотрясение. Он сопел не только от жары, но и от недобрых умыслов, явно написанных у него на лице.

- Этому надо положить конец! - выпалил он. - Оставишь ты в покое...

- Угодно папироску? - холодно прервал Терра. - Кстати, о ком вы говорите? Я ничего не понимаю.

Силач внезапно снял шляпу. Увидев, что он оробел, Терра приветливо указал ему на стул. Силач послушно сел.

- Господин Хенле, - начал Терра. - Видите, я вас знаю. Я о вас слыхал от вашего друга Шунка.

- Шунк мне не друг, - проворчал Хенле со сдержанной яростью. - Просто мне от него никак не отделаться.

- Это и есть дружба, господин Хенле.

- Политично я не умею выражаться, - все еще сдерживаясь, заявил Хенле. - Я говорю напрямик. Не давайте больше денег Шунку, сударь.

- Я ничего ему не даю.

- Все равно кому вы даете. А попадают они к нему.

- Он человек больной, у него дела плохи.

- Кто болен, пусть проваливает, - решил Хенле, - и не отнимает у меня хлеба.

- Вы, я вижу, дарвинист.

- Я не люблю шуток, - все еще сдерживаясь, но побагровев, прорычал Хенле. - Мы с Шунком вместе держали заведение. Я его оставил у себя, когда он заболел, и не заставлял бороться всерьез, а так, для вида. Но что это за друг, если он бросает меня для какой-то девчонки.

- Вокруг девчонки все и вертится, - заметил Терра.

Хенле, по-видимому, счел эти слова обидными.

- Сами вы вертитесь! - заревел он, как с цепи сорвавшись, и наступил Терра на обе ноги. Терра действительно завертелся и даже упал на колени.

- Собака! - ревел Хенле. - Перестанешь ты давать девчонке деньги?

Терра заслонил лицо локтем; из-под прикрытия он твердо сказал:

- Я буду поступать как мне заблагорассудится.

- Посмей-ка повторить это! - И Хенле ухватил его за плечи. Он изловчился стиснуть их так, что они почти сошлись.

У Терра помутилось в голове, как вдруг женский голос крикнул: "Берегитесь!" Хенле выпустил жертву и отскочил в сторону. Терра оглянулся на голос. Молоденькая девушка стояла на карусели между львом и верблюдом, в протянутой руке у нее поблескивал маленький черный револьвер.

Хенле смиренно повернул назад. Добравшись до края карусели, он сделал прыжок и, очутившись внизу, бросился бежать. Терра вдруг спохватился, что сам он сидит на земле, опираясь на руки, и что рот у него раскрыт. Он закрыл рот, поднялся и почистился, стараясь стушеваться каждым своим движением. "Черт побери, молодая девица была свидетельницей моей трусости перед врагом!" Он не торопился; может быть, она тем временем ушла? Увы, нет, с ней была еще другая, и обе смеялись. Ничего не поделаешь. Стоя посреди своей арены, он отвесил глубокий поклон, потом, подойдя ближе, сказал с достоинством и в то же время шутливо: