Терра оскалил зубы.

- Она думает обо мне, как я о ней, тут уж ничего не попишешь. Ибо здесь пролилась кровь.

Наперсник перестал целовать карточку и с ужасом смотрел на него.

- Капля крови на шее девушки, та капля, что на совести у нас обоих, сиятельная графиня, весит много. Она больше весит, чем ваш умный взгляд, ваша непостижимая гордыня и даже ваше отсутствующее сердце.

Над столом виднелись только глаза наперсника. Затем он совсем сполз вниз, прошмыгнул под столом и скрылся за дверью.

Терра поднялся в ожидании ответа, готовый к бою. А где же наперсник? Тогда он тоже ушел.

Час спустя отправлялся поезд на Берлин, и Терра сидел в нем. Куршмид, его друг до гробовой доски, ждал его там утром, чтобы немедленно ввести в "Главное агентство по устройству жизни". Оно помещалось на Фридрихштрассе, против кафе "Националь". На вывеске стояло: "Главное агентство по устройству жизни, фон Прасс может сделать все".

- И это истинная правда, - пояснял Куршмид, пока они поднимались по лестнице. - Жизнь, или то, что под этим понимает фон Прасс, состоит из добывания денег и наслаждений. Посему он в первую очередь держит консультанта по биржевым делам или тот содержит его. Случается, что акции, которые он рекламирует в своей газете, идут на повышение, но крах они терпят всегда. В обоих случаях он не в убытке. Ну, а уж тут недалеко и до сводничества в крупном масштабе.

- Отдел наслаждений, - заметил Терра.

- Отдел Б доставляет среди прочего и связи с двором, если это уже не сделано отделом А.

- А я?

- Подождите минутку. Мы устраиваем выставки, проводим гастроли, создаем знаменитостей. Здесь, как и на всякой другой бирже, мы привлекаем средства мелкого люда, а это и есть самые крупные. Мы обслуживаем весь мир искусств.

- Мы?

- Я заведую рекламой, - скромно ответил Куршмид. - Хотите занять мое место?

- Я не такой энтузиаст, как вы, и потому вряд ли буду на высоте.

- Фон Прасс не спрашивает рекомендаций. Зато требует, чтобы вы каким-нибудь особо успешным маневром немедленно оправдали свое жалованье за первые пять лет.

- А как он платит?

- Вполне достаточно для того, чтобы вы не сбежали.

- Ну, это, кажется, не совсем так: ведь вы же собираетесь уйти.

Куршмид замедлил с ответом.

- У меня есть для этого личные причины, - признался он и покраснел.

- Моя сестра Леа, - сказал Терра, - говорят, произвела сильное впечатление во Франкфурте в пьесе какого-то Гуммеля, что ли?

- Вы познакомитесь с ним! - радостно воскликнул Куршмид. - Я пробуду здесь еще несколько дней до отъезда во Франкфурт.

Они как раз входили в широко открытую дверь приемной "Главного агентства по устройству жизни". Там стояли два круглых дивана, обитых красным плюшем, посреди которых на задрапированных тумбах красовались серые от пыли букеты бумажных цветов. В такой ранний час на диванах сидели только пожилой бритый мужчина и два молодых, того же типа; они на что-то ворчали. В это время вошла еще дама, красивая и изящная; все они объединились, чтобы возмущаться уже громко.

- Эта комната представляет собой праздничную сторону жизни, - пояснил Куршмид и обратил внимание своего спутника на золотые ленты венков по стенам и на вставленные в богатые рамы портреты знаменитостей обоего пола: их позы выражали полное удовлетворение жизнью. На самом свету стоял небольшой столб для объявлений с многообещающими числами гигантского размера и с изображением танцующих звезд варьете, которые обещали еще больше.

Слева - завешенная стеклянная дверь, прямо видна следующая комната. За деревянной загородкой, охраняющей несгораемый шкаф, кто-то метался из стороны в сторону, как дикий зверь в клетке.

- Господин Зейферт! - крикнул Куршмид через загородку. - Что, придет господин директор?

- Придет, но не тогда, когда вы его ждете, - послышалось оттуда.

Зейферт с быстротой молнии провел рукой по космам волос, переложил связку бумаг, быстро-быстро, как зверь роет засохшую листву, перелистал какие-то записочки на столе и уже снова очутился подле кассы. Рядом в стене было видно отверстие рупора. Куршмид опасливо к нему приблизился и вдруг сорвал с головы шляпу, - из отверстия послышался рычащий голос.

- Отлично, господин директор, слушаюсь, сию минуту, - залепетал Куршмид и поклонился.

Робко и поспешно повел он за собой Терра. Посетители, притихнув, глядели им вслед.

Зейферт сам открыл им загородку и собрался даже полой своего сюртука вытереть гостю стул; физиономия у него была озабоченная и потная, а рот без передышки извергал сведения о господине директоре и стереотипные изъявления вежливости; но Куршмид стремился дальше. Позади кассы, в большом пустом помещении они обнаружили двух инвалидов. Из-за конторки у окна привстал белокурый курносый человек в зеленой куртке. "Народ встает", - произнес он при этом. Посреди комнаты за большим кухонным столом скромный еврей надписывал адреса; он тоже поклонился.

- Элиас, что, есть там кто-нибудь? - спросил его Куршмид.

Но еврей, скорчив унылую гримасу, пожал плечами. Вместо него "народ" поспешил сообщить:

- Нет никого, если только никто не поднялся через люк.

- Идем, - сказал Куршмид.

Они вошли в темную каморку; там днем и ночью при газовом свете, за дощатой стойкой, на которой стояли горшок с клейстером и кружка пива, копошился старик в синем переднике и в очках.

- Дядюшка Ланге, Альма исправится непременно, - произнес мимоходом Куршмид.

Старик взволнованно бросил ему вслед:

- Это вы всегда говорите, господин Куршмид, когда-нибудь так оно и будет!

Дверь, к которой они подошли, открылась беспрепятственно. За ней два шага пустого пространства. Терра хотел пройти вперед, но в темноте натолкнулся на войлочную обивку.

- Черт возьми, откройте!

- С этой стороны нет ручки, - ответил Куршмид.

Терра проворчал:

- Любопытный субъект. Судя по всему, он должен носить железную маску.

- Можете говорить громко, - сказал Куршмид. - Дверь обита войлоком, и к тому же он туг на ухо.

В это время войлочная загородка беззвучно повернулась.

Прямо книжный шкаф с полуоткрытыми дверцами, точно створками ширмы. Слева еще одна, обитая войлоком дверь, справа лестница вниз. "Люк, - решил Терра, - откуда поднимаются".