Прежде Устины молодцы за хлѣбопашцевъ выдаваемы были воеводой своему начальству въ округѣ, а нынѣ новый воевода смѣется и сказываетъ:

— Знаемъ мы какой они хлѣбъ сѣютъ и жнутъ. Тотъ, что мимоѣздомъ подъ руку имъ попадается.

Хаты, избушки, да хибарки Устинова Яра разбросались середи зелени, кустовъ и деревъ. Поселокъ не вытянулся въ рядъ, какъ на Руси православные живутъ, костромичи, туляки или иные какіе. Здѣсь слободы иль улицы нѣтъ. Кто гдѣ примостился, тамъ и спрятался: либо въ чащѣ ельника, либо на пригоркѣ, либо на самомъ пескѣ у берега. А кто залѣзъ выше всѣхъ и со двора его сотня-другая шаговъ подъему.

Строенье тоже плохое; не на долгій, а на короткій вѣкъ кладено и лажено было. Вѣдь не нынѣ-завтра, надо собираться, придется и тягу дать съ насиженнаго мѣста на новыя мѣста, гдѣ поглуше, иль гдѣ начальство сговорчивѣе, гдѣ войску царскаго меньше.

Около иныхъ хатъ есть и огороды. Гдѣ баба есть, тамъ непремѣнно огородъ. Но большая половина молодцовъ холостая, не только женъ, но и любезныхъ нѣтъ. Да и атаманъ къ тому же этого не любитъ. Можно бы сейчасъ въ округѣ скрасть дюжины двѣ красныхъ дѣвокъ и зажить по-христіански, сѣмейно и любовно. Да атаманъ Устя не любитъ этого. Чуденъ онъ. Дѣтей, малыхъ ребятъ любитъ, завсегда ласкаетъ и сластями кормитъ. Махонькихъ чужихъ младенчиковъ на рукахъ няньчитъ, а красныхъ дѣвицъ духу слышать будто не можетъ. Завелась одна такая, ворованная изъ Сенгилея, у молодца Ивана Чернаго, такъ атаманъ велѣлъ прогнать, а то утопить пообѣщался.

Однако въ нѣкоторыхъ хатахъ есть бабы, есть и молодухи и малыя ребята. Кто съ семьей своей пришелъ въ шайку, бѣжавъ изъ города, или изъ села какого, атаманъ запрета не кладетъ. Дочка при отцѣ — иное дѣло.

Самъ атаманъ живетъ хорошо. Хата у него не простая. Онъ въ каменномъ домѣ, будто въ городѣ. Такъ приладилъ онъ себѣ въ развалинѣ жилье, что диво. Половина, что разрушена отъ времени, такъ и осталась, а другую, что еще стояла, поправили, окна да двери приладили и вышло у атамана три горницы. Ни дать, ни взять, Правленье городское какое, или Земскій Судъ, или домъ господскій.

Стѣны бѣлыя, потолки высокіе, окна широкія. Свѣтлицы вышли — хоть самому воеводѣ жить въ нихъ, а не атаману разбойниковъ.

Вокругъ дома подъ окошками и у крылечка, всякая лѣтняя забава — горохъ да бобы, арбузы да тыквы, подсолнухи высокіе, двѣ большія яблони, что сами ужь здѣсь выросли или еще отъ старыхъ временъ остались. Можетъ и впрямь когда тутъ монастырь былъ: пустынники насадили.

У атамана мордовка старая, да злющая, именемъ Ордунья, прозвищемъ Однозуба — все хозяйство ведетъ и обѣдъ стряпаетъ. Она и огородъ и бахчи развела на диво, она и въ горницахъ всему хозяйка. Бываетъ и на атамана наскочитъ со зла и крикнетъ, но атаманъ Устя ей не перечитъ. Она ругается, а онъ смѣется.

По дѣламъ атаманскимъ у Усти въ помощь есть молодецъ Орликъ или Орелка, да онъ все въ разъѣздахъ да въ розыскахъ. А во дворѣ всегда при Устѣ старикъ Ефремычъ, прозвищемъ «князь», изъ солдатъ Пандурскихъ. Ефремычъ на мѣсто якобы эсаула помощника, если надо что кому приказать, взыскать, прослать куда. Онъ же и грамоту знаетъ, одинъ на весь поселокъ.

Если надо кому атамана просить о чемъ, разжалобить — то берися за Ефремыча. Ордунья много можетъ, да она злючая и дура и атаманскихъ разбойныхъ дѣловъ не понимаетъ. А Ефремычъ добрая душа и умница. Его смажешь ласковымъ словомъ, онъ и у атамана словечко замолвитъ, а когда захочетъ, все подѣлаетъ.

Только на «Однозубу» свою да на «Князя» атаманъ и не гнѣвается никогда. Они всегда правы. Правда, что они и свое дѣло знаютъ, и все въ порядкѣ содержутъ. Мордовка горницы и огороды вѣдаетъ, а бывшій Пандурскій капралъ всѣ дѣла по разбойной части ведетъ и по взыску съ виноватыхъ. У него и хранится все на замкѣ: и казна, и порохъ, и свинецъ — самое первое и нужное. Кому что нужно! Деньги всѣмъ нужны. Но для Усти и его молодцовъ порохъ да свинецъ дороже денегъ. Съ ними и денегъ добудешь. А съ одними деньгами да безъ пороху — съ голоду помрешь. Прежде, бывало, топоръ, сабля, ножъ вострый. И довольно молодцу. А нынѣ времена пошли хитрыя. Ѣдетъ купецъ съ товаромъ обозомъ или въ телѣгѣ, или на бѣлянѣ по Волгѣ и беретъ, подлецъ, про запасъ себѣ на дорогу — ружье или пистоль турецкую. Ты на него сунешься, по глупому, съ ножомъ, а онъ тебя по своему, по умному, шаговъ за десять подпуститъ, а то и издалеча… да изъ пистоли своей и ухлопаетъ. Разъ — и готово! Вотъ и приходится молодцамъ тоже заводить ружья да пистоли. И такъ набаловался народъ, что съ одними топорами да ножами иной разъ хоть и не зови ихъ работать. Нейдутъ. Подавай самопалы заморскіе, свинцу на пули.

Ефремычъ ведетъ счетъ всему. И куда ужъ онъ скупъ на свинецъ. Дастъ малость самую, и коли на десятокъ пуль ни одной головы молодецъ не прострѣлилъ — онъ грозитъ самого его застрѣлить. Но это только ради порядка, а то добрая душа. Мухи самъ не тронетъ. Зайцевъ даже не бьетъ, жалѣючи. — Всякое дыханіе да хвалитъ Господа, говоритъ.

Народъ живетъ въ Устиномъ Ярѣ — всякій, со всего міра сгонъ, со всѣхъ сторонъ «сволока». И недѣли не пройдетъ, чтобы новый молодецъ не проявился проситься въ шайку. Народъ въ поселкѣ: и русскіе, и хохлы, и татары есть, и незнаемые… Есть цыганъ, есть молдаванъ, одинъ сказался кипрусомъ. Изъ себя черный, будто сажей вымазанъ. Другой есть совсѣмъ желтый, и волоса и глаза желтые. Сказался изъ такого мѣста, что либо вретъ, либо одинъ Господь Богъ знаетъ, гдѣ такое. Болтаетъ по-россійски плохо, но понять все можно. Сказываетъ этотъ желтый, что тамъ у нихъ, на сторонѣ его, житье хорошее, земли мало, все пруди да заводи, хлѣбъ не растетъ, а жрутъ что попало. И ужъ скучаетъ бѣдняга по родной сторонѣ. Ушелъ бы, говоритъ, да далече, да и не можно. Какъ придетъ домой, его сейчасъ на веревкѣ затянутъ до смерти, потому что головы рубить по ихнему грѣхъ. Питеръ знаетъ, былъ… Изъ него бѣжалъ на Волгу. Либо тоже ограбилъ кого, либо убилъ, хоть и желтый…

Есть въ Ярѣ и казаки — съ Дону и съ Яика, есть и кубанцы. Немало и татарвы всякой, но татарва эта совсѣмъ иная. Мордва, калмыки, башкиры и чуваши въ разбойныхъ дѣлахъ народъ плохой, малодушный и глупый. Украсть что, поджечь, скотъ угнать, бабу ухлопать — это ихъ дѣло. Но биться люто не только съ командой, а хоть бы даже съ мужиками — не ихъ дѣло.

Пистолей и ружей всѣ боятся до-смерти. Какъ не увѣщай ихъ, что пуля безвреднѣе топора — не вѣрятъ. Съ пятью пулями въ нутрѣ люди на Волгѣ живали. А отъ пяти здоровыхъ маховъ топоромъ еще никто живъ не оставался. Но татарва эта на ножъ и топоръ лѣзетъ съ опаской, а коли пальнуть по нимъ хоть дробью или свинчаткой рубленой — такъ и разсыпятся, какъ горохъ. А тамъ трое сутокъ, а то и болѣе, все себя, ходятъ, щупаютъ вездѣ,- нѣтъ-ли гдѣ пораненія, не застряла-ли гдѣ свинчатка. Трусъ народъ, и толку отъ него мало для шайки.

Но есть и татарва другая: киргизы и крымцы. Эти молодцы. Киргизъ лютъ, а крымецъ горячъ. Эти всегда впереди, и ихъ не только ружьемъ, — пушкой не испугаешь. Киргизъ къ тому-жъ хорошъ тѣмъ, что, почитай, не ѣстъ ничего. Чѣмъ сытъ — удивительно. Крымецъ тоже не обжора, но одна бѣда — лѣнивъ и все съ трубкой. Лежать любитъ середь дня и, покуривая, въ небо смотрѣть. А чего тамъ смотрѣть — нѣтъ ничего. Повадка такая глупая.

Пуще всѣхъ не охота въ шайку принимать калмыковъ — ѣдятъ за пятерыхъ, глотаютъ что ни попади подъ руку, и спать тоже горазды. Не разбуди — самъ не проснется. А работать можетъ только изъ-подъ кнута. За то же ихъ и бьютъ, какъ собакъ непоходя. Киргиза и крымца не тронь: ему плюха и та обидна. Пуще русскаго человѣка православнаго на побои обижаются, а вытяни кнутомъ — остервенится и рѣзаться полѣзетъ. Такой нравъ чудной. Первые молодцы въ Устиномъ Ярѣ — все тѣ же казаки. Есть не хуже ихъ русскіе мужички: тверитяне, костромичи, новгородцы, рязанцы, вологжане… но молодцовъ изъ нихъ по одному на десятокъ. Больше все народъ степенный, добрый и богобоязненный. На разбой — охоты въ нихъ мало. А такъ, Бога прогнѣвали, очутились въ бѣгахъ, попали въ разбойнички… Ну, и полѣзай въ кузовъ, коли груздемъ сказался. Атаманъ кормитъ, ну и служи. А то душегубить кому охота? Вѣдь на томъ свѣтѣ тоже спросится. Вѣстимо подъ старость, коли цѣлъ и невредимъ проживешь, надо въ скитъ итти, покаяться и замолить грѣхи свои.