Снова лощины, пригорки, кусты. И тут нас ожидало новое испытание.

След привел на поляну, к одиночной березке. Я предполагал, что Кубик поведет дальше в лес, но он сделал круг по поляне и к моему удивлению снова вернулся к деревцу.

«Чертовщина какая-то! — недоуменно думал я. — Куда подевались нарушители? Не взвились же они в воздух, подобно воздушному шарику. Тут явно хитрость, какую собака не в силах разгадать… А что, если…»

Я повел Кубика по вероятному направлению, и он отыскал чужие следы на лесной дороге.

Уже потом, на допросе, задержанные, сквозь зубы цедя слова, рассказали про свою уловку. «Волчьим шагом», след в след, обошли они поляну, около березки сбросили сапоги и уже босиком вышли на лесную дорогу.

Вот почему мой Кубик не мог вырваться из «заколдованного круга»: человек в обуви сильнее приминает траву, чем босой, и линия запаха при этом острее, гуще, что ли.

Кстати говоря, то был для меня да и для многих моих сослуживцев поучительный урок. После того мы стали тренировать собак-ищеек и по следу людей, идущих босиком.

Но все это было потом, значительно позже, а тогда мне пришлось здорово помозговать над той головоломкой со многими, как говорится, неизвестными.

А следы уводили все дальше и дальше от границы. Устали мы донельзя. Я, что называется, на ровном месте спотыкался, но упорно отгонял мысль об отдыхе. Какой уж там отдых! Где-то недалеко, я хорошо помнил карту, проходит железная дорога. Лазутчики, нет сомнения, рвутся к ней, чтобы как можно быстрее убраться от границы. Подкараулят поезд где-нибудь на подъеме и вскочат на ходу. Если не задержать по горячим следам, то много времени и усилий уйдет на розыск.

Теперь, спустя много лет, сам удивляюсь, откуда только брались силы. А ведь отмахали мы тогда, как было точно установлено и подсчитано, без малого двадцать километров.

Но это, скажу без излишней скромности, случай далеко не исключительный. Есть много примеров куда более разительных. Герой Советского Союза Никита Федорович Карацупа в дни своей молодости, когда служил на Дальнем Востоке, проходил, бывало, по следу бандитов по тридцать и больше километров. Ветеран западной границы Смолин преследовал диверсанта двадцать восемь километров и, несмотря на его хитрости и уловки, настиг и обезвредил.

Но, пожалуй, самым уникальным является, без преувеличения, воинский подвиг пограничника Лобанова. Вместе со своей овчаркой Эльбрусом шел он по следу нарушителя. Местность горная, каменистая. Глубокие ущелья, скалы, колючий кустарник… Эльбрусу приходилось трудновато, особенно на открытых местах, где время и ветер уничтожили запах человека. И тогда Лобанов помогал овчарке. Он видел, что кое-где поверхность камешков темнее, следовательно, они задеты вражеской ногой, замечал, где с валунов сбит лишайник, где сапоги нарушителя оставили царапину…

Горная речушка, холодная и стремительная, снова ущелья и скалы. Эльбрус шел, оставляя за собой пятнышки крови. И тогда Лобанов разорвал свою нижнюю рубаху и перевязал израненные об острые камни лапы четвероногого друга.

Перевязал и, утомленный до предела, пошатываясь, потащился дальше.

Нарушитель имел солидную подготовку, много знал, много умел, но он все же не был железным. Тем более, что за спиной у него был тяжелый, набитый взрывчаткой рюкзак. Дорожка следов виляла из стороны в сторону. Шаги короткие, отпечатки почти сливались в одну сплошную линию…

Лобанов задержал вражеского диверсанта. Задержал — это невероятно, но факт — на сорок пятом километре от начала поиска!

За отвагу и неслыханное упорство отважного следопыта наградили орденом Красной Звезды. Я хорошо знал Лобанова. Самый обыкновенный парень, внешне ничего, ну просто ничего героического. Но какую исключительную силу воли проявил он, выдержку и настойчивость в выполнении служебного долга! Достойный пример для всех нас.

Но вернусь к своему рассказу. Мы миновали прогретое солнцем, жарким южным солнцем мелколесье, островки кустов… В стороне, на небольшой, заросшей вереском поляне заброшенная сторожка, невесть кем и когда поставленная здесь. Обветшалая, покосившаяся набок. Крыша поросла мхом.

«Похоже, никто не живет», — отметил я про себя, и тут же первозданную тишину распороли пистолетные выстрелы. Раскатистое эхо множило их, разносило далеко вокруг.

Я бросился на землю. В тот же миг с моей головы сорвало фуражку, и она откатилась в сторону.

Рядом оказалась большая дубовая колода, и я поспешил укрыться за ней вместе с Кубиком. А пули уже рвали кору колоды, впивались в нее. Ощущение, говоря откровенно, не из приятных.

Бобров притаился чуть поодаль, за пнем.

Я расстегнул еще одну пуговицу на гимнастерке и вяло крикнул, не веря в действенность своих слов, а скорее так, для проформы: «Вы окружены! Сдавайтесь!»

Избушка ответила несколькими выстрелами и затихла. Молчаливая стояла, настороженная.

«Алексей!» — услышал я и поспешно повернул к напарнику голову.

Бобров выразительно показал глазами на брезентовую сумку на поясном ремне, в которой хранились гранаты, и я скорее догадался, чем услышал: «Не уговаривать же их, гадов!»

Я кивнул. Согласен, мол, действуй.

Бобров пополз по-пластунски, тесно прижимаясь к земле. С беспокойством и непривычной нежностью следил я за товарищем и, прикрывая его, короткими очередями бил по маленькому подслеповатому окну.

Оттуда отвечали, но редко и неприцельно. «Только бы не заметили!» — напряженно думал я, когда Бобров, маскируясь в кустах, подбирался к сторожке.

Вот он привстал на одно колено, и звонко разорвалась брошенная в окно граната. «А-а-а!» — всплеснулся и замер на высокой ноте истошный вопль.

Боброва точно пружиной подбросило. Он вскочил на ноги (откуда только силы взялись?) и толкнул дверь. Она не подалась. Тогда он, чертыхнувшись, нажал плечом. Крючок соскочил, и дверь распахнулась настежь.

Бобров глубоко вздохнул, будто ныряя под воду, и неуловимым движением передвинул автомат из-за спины вперед. Протрещала очередь, и он бросился внутрь избушки.

Это рассказывать долго, а все произошло буквально в считанные секунды. Я побежал к нему на помощь, но она не потребовалась.

Ефрейтор вышел мне навстречу, и по выражению его лица я понял: нарушители обезврежены.

Что ж, они получили то, что должны были получить. На огонь будем отвечать огнем.

Я с признательностью смотрел на своего друга и товарища, в груди нарастала теплая волна, с удовольствием расцеловал бы его. Но у солдат целоваться не принято, и я молча, но с чувством пожал ему руку выше локтя.

Послышался рокот автомашины. Он нарастал, приближался. Вскоре мы увидели темно-зеленый заставский газик. Подпрыгивая на ухабах и корнях, он мчался по проселку.

Машина еще не успела остановиться, а капитан Пугачевский, распахнув дверцу, уже бросился к нам. Я собрался было обо всем доложить ему, но он и слушать не захотел. Крепко обнял меня, потом Боброва и сказал совсем не по-уставному: «Вижу, вижу, полный порядок в пограничных войсках. Спасибо, ребята, спасибо, дорогие мои!»

Ваня Мельничук (он приехал с начальником заставы) подобрал мою фуражку у колоды и принес ее мне. Взял я ее, видавшую виды, порядком выцветшую, в руки и — поверите ли? — мороз побежал по коже: в тулье дырка от пули.

«Ну, видно, в сорочке ты, Алексей Сапегин, родился. — подумал я. — На волосок от смерти был, а остался в живых…»