— Есть, но она не умеет грести. Она ещё маленькая…

— Мусенька, Муся! — в отчаянии кричала Люда.

И тут Тулумбасов услышал знакомый голос:

— Кузя! Ко мне!

С ласковым верещанием из кустов можжевельника вышел красно-золотой кузнечик. Немного боком и вприскочку он подбежал к Гоше и остановился перед ним, выпуча круглые, как блюдца, глаза…

— Это он, это он! — зашептал было профессор, но в следующий миг лишился языка от изумления. Мальчик, деловито похлопав кузнечика по бурой спинке, вскочил к нему в «седло», ударил насекомое пятками, понукая, как послушного конька.

— Волшебство! — наконец выговорил Никодим Эрастович, когда с лёгким треском развернулись у кузнечика двухметровые красные крылья и он, подпрыгнув, понёсся вдоль берега, набирая высоту.

Все поняли, что Гоша направляет своего «конька» к лодке. Было заметно, что Кузя не хочет лететь над морем. Ребята видели, как Гоша упрямо заставляет его повернуть к лодке. Сколько до неё? Теперь уже метров сто пятьдесят, а то и все двести. Хватит ли сил у Кузи? А что если он с Гошей не долетит?

Всё ниже и ниже над волнами летел кузнечик со своим всадником. Вот уже скрылся за гребнями волн… Долетит ли?

Это были мучительные минуты. Все на берегу молчали, до боли в глазах вглядываясь в серую даль.

— Лодка! — первым разглядел мокрый до нитки, дрожащий на ветру Костя.

— Лодка! Лодка! — закричали все, прыгая и мечась по берегу.

Да, это лодка. Гоша гребёт, Муська сидит у его ног, а за спиной мальчика торчат, как две антенны, толстые усы Кузи.

Наконец лодка ткнулась носом в песок.

— Муська! Мусенька! — кричала Люда, схватив сестрёнку.

— Гошка! Ура! — орали ребята. Не сразу заметили они, что Кузя еле-еле вылез из лодки и, пошатываясь, пошёл по песку…

В эту минуту ещё два человека появились на взморье.

— Михаил Михайлович! — закричал один из них тоненьким голоском. — Смотрите, смотрите, вот оно!

Но Михаил Михайлович и сам уже увидел гигантского кузнечика. Он скинул с плеча двустволку, прицелился…

Но мушка ружья упёрлась в живую стенку: в один миг ребята заслонили Кузю.

— Разойдитесь, дайте выстрелить! — кричали охотники.

— Не дадим Кузю! — неслось в ответ. — Уходите! Кузя наш!..

— Товарищ профессор! — плачущим голосом обратился к Тулумбасову Ипполит Ионыч, — что же это получается- то? А?

— А получается то, — ответил довольный профессор, — что если кому и давать премию, то юному укротителю Гоше Линькову, а не вам!

Гоша стоял рядом с Кузей, недоверчиво глядя на учёного.

— А вы его не будете… как это? Препарировать? — спросил он.

— Только после его естественной смерти, — заверил профессор. И прибавил: — Сегодня я узнал, что мой участок с рощей берёт Ботанический сад. Хвощи и папоротники будут заключены в огромную оранжерею. Зимой они будут обогреваться. Будет сделано всё, чтобы как можно дольше сохранить живых ископаемых. И поэтому гигантскому прямокрылому… вы ему дали имя Кузя… можно будет там перезимовать…

Тут Никодим Эрастович поймал на себе недоверчивый взгляд Гоши.

— Да, да, я не собираюсь убивать… мм… нашего Кузю. Кстати, мне так понравилось имя, данное вами мо… нашему кузнечику, что я думаю присвоить прямокрылому такое латинское название: «Кузя Succinus», что значит «Кузя янтарный».

Три письма

Начиналось мое обычное рабочее утро. Я шел через Дворцовый мост, поглядывая на покрытую грязно-серым льдом весеннюю Неву. От спуска к спуску бежали тропинки, и мне вдруг вспомнилось, как в песках Средней Азии вот так же, веером, расходятся от колодцев тропы скотоводов.

Вот уж не думал, что в мою размеренную жизнь младшего научного сотрудника Зоологического Института Валерия Павловича Мурова ворвется необычайное и таинственное!

Я взбежал, прыгая через две ступеньки, на второй этаж старинного здания, насквозь пропитанного запахами пыли, формалина и хлороформа. А вот и моя родная дверь «Отделение герпетологии». Ничего, что здесь тесно. Как благодушно улыбается чучело нильского крокодила! Как аппетитно поблескивает препарат лягушечьей икры! Окна выходят на юг, и солнце горит на стекле и меди аппаратуры.

Я уселся за длиннющий стол, обитый черной клеенкой, подвинул к себе микроскоп и уже предвкушал, как я сейчас уйду с головой в первую самостоятельную работу.

— Здорово, Мурочка! — услышал я сиплый басок из-за стеклянного шкапа, набитого препаратами земноводных. Это подал голос мой товарищ по работе Арсений Николаевич Карпов.

— Здорово, Карп, — ответил я. — Что нового?

— Начальство опаздывает.

— Начальство никогда не опаздывает. Оно задер… — начал было я, но прикусил язык. Дверь хлопнула и наш начальник Марк Борисович Марбух стремительно вошел в комнату…

Маленькая голова с большим носом, похожим на клюв, длинная сутулая фигура, огромные ступни ног в ярко-желтых ботинках. Не зря студенты дали ему кличку — Марабу. В довершение сходства с этой птицей, Марк Борисович носил черные очки с двойными стеклами, а на лысом черепе у него торчало несколько жестких, как перья, волосков.

Он сел за письменный стол и стал просматривать письма. Откуда только нам не пишут! Со всего света! Еще бы — Ленинградский Зоологический Институт пользуется заслуженной славой.

— Валя! Муров! — крикнул Марк Борисович.

— Да? — я поднял голову.

— На вас жалуются. Вы опять не ответили на письма. Это очень, очень плохо… Плохо, когда молодой специалист зазнается и не отвечает на сигналы с мест.

Марбух постучал карандашом.

Я действительно не люблю отвечать на письма. Они отвлекают от основной работы. Да и спрашивают в письмах, большей частью, всякую чушь.

— Марк Борисович, — начал я оправдываться, — ну да, я не ответил на три письма, но… но это же сказки!

— То есть? — сердито спросил Марбух, — Иван Царевич и Елена Прекрасная?

— Нет, трехглавый дракон, — ответил я невозмутимо.

Карп за шкапом фыркнул, а Марбух грозно нахохлился:

— Валя Муров! Прекратите ваши шуточки. Вы на работе! Сейчас же прочтите нам эти три письма. Громко и внятно.

Я полез в свой ящик, довольно долго рылся в бумагах и наконец нашел злополучные конверты.

— Первое письмо, — начал я, — пришло от…

— Когда пришло? — прервал Марбух.

— Мм… две недели назад.

— Полмесяца! — с ужасом вскричал мой начальник.

— От Семена Липкина с погранзаставы… «Дорогие и уважаемые товарищи из Зоологического Института. Пишет вам, с разрешения начальника заставы Героя Советского Союза майора Мамедова, рядовой Семен Липкин» — тут я перевел дух.

— Дальше! — стукнул карандашом Марбух.

— «Находясь в ночь на десятое апреля на посту, я заметил огромную, с лошадь будет, зверюгу, нарушившую нашу государственную границу. Ночь была лунная, а зверюга пробежала в аккурат между мной и месяцем. Так что я очень удивился, разглядев у нее три головы».

— Бред! — пробурчал за шкапом Карп.

— «Помня про всякие хитрости, применяемые нарушителями, я дал знать на заставу. Но никакого нарушителя на вверенном мне участке границы не обнаружили. А теперь меня высмеивают за паникерство и за то, что мне чудится нивесть что. Я же находился в полном рассудке и при спокойных нервах.

Может, вам, товарищи, известны такие трехголовые звери? Прошу не отказать в моей просьбе и сообщить по адресу. Рядовой Семен Липкин».

— Очень хорошее письмо, — серьезно и спокойно сказал Марбух. — Как вы думаете ответить?

— Три головы — это излишняя роскошь. Голова нужна только одна. Вторая уже будет тревожить, а третья — просто мешать…

— А серьезно?