В палатке у охотников было душно. Оба сидели, скрестив ноги по-турецки, за очередным чайником. Старший из них Михаил Михайлович, грузный, похожий на Тараса Бульбу мужчина говорил, вытирая мокрое лицо широким клетчатым платком:

— Вот что я скажу тебе, Ипполит Ионыч, лучше взять трёх медведей, чем это… не знаю, как и назвать. Да, может, старику померещилось! Может, всё это для рекламы задумано! Вот, дескать, какой я учёный! И рощу воскресил, и тварь древнюю из янтаря извлёк…

— Меня другое тревожит, — ответил тоненьким голосом второй охотник. — Скажу, не хвастаясь, пострелял я зверей и птиц немало, и всегда охотничий инвентарь у меня в порядке был. Это как обычай святой у меня. А тут… — Ипполит Ионыч оглянулся. — Только успевай ружьё чистить. Сырость, что ли, тут такая?

— Вот-вот, — поддержал его Михаил Михайлович, — и у меня ружьё что ни день чистить надо. Да ещё знаете, что в стволе у меня оказалось?.. — И Михаил Михайлович что-то шепнул на ухо собеседнику.

— Откуда ж? — Ипполит Ионыч от изумления даже чаем поперхнулся.

— Моё такое мнение, что всему виной если не сам Никодим Эрастович, то эта дамочка. Чем-то мы ей встали поперёк. Вот и пакостит. А то кто же?

— Ну это… — Ипполит Ионыч покачал головой, — едва ли.

Долго толковали охотники. И решили, что наступающая ночь для них будет решающей. Не прилетит зверюга — уйдут. Пусть кто хочет живёт здесь в крапиве, а с них довольно!

К вечеру небо затянуло тучами, и на участке Тулумбасова уже к девяти часам вечера стоял полный мрак. Михаил Михайлович сидел в роще под гигантским хвощом — каламитом и прислушивался. Ипполит Ионыч расположился посреди участка, в густой крапиве. В доме светилось окошко кабинета. Иногда по занавеске проходила тень профессора. Мария Семёновна демонстративно ушла в кино, сразу на два сеанса.

Охотники были людьми опытными, храбрыми, привыкшими ко всяким неожиданностям, но в этот вечер им было жутковато. И старому, и молодому всё время слышались непонятные звуки…

Вот слабо скрипнула калитка, но никто не прошёл по дорожке к дому. Вот, кажется рядом, зашуршала крапива — уж не змея ли ползёт? Ипполиту Ионычу даже почудилось, что кто-то во мраке пыхтит, как после долгого бега. Он не выдержал и, обойдя дом, подошёл к Михаилу Михайловичу:

— Ну, как?

— Иди, братец, на место, иди! — сердитым шёпотом ответил толстяк.

Что будешь делать? Ипполит Ионыч, мелко семеня, побежал в своё гнездо.

И вдруг его будто дёрнуло за ноги. Он упал носом в траву и с перепугу нажал на спуск. Грянул выстрел…

— В кого? В кого? — подскочил к нему Михаил Михайлович.

Хлопнула дверь и, путаясь в халате, выскочил Тулумбасов.

— Убили? Убили? — встревоженно спрашивал он.

— Нет, нет, Никодим Эрастович, — вкрадчиво объяснял Ипполит Ионыч. — Просто я споткнулся, упал, ну и выстрелил… в берёзу, кажется.

— Эх! — махнул рукой Михаил Михайлович и зашагал на свой пост, в рощу.

Никодим Эрастович только тяжело вздохнул и, подобрав полы халата, вернулся в кабинет.

После гулкого выстрела стало особенно тихо. Ипполит Ионыч, порядком сконфуженный, сидел в крапиве и ему вновь чудилось то чьё-то дыханье, то тихий смех.

Так прошло два часа. Михаилу Михайловичу очень хотелось закурить, но он стойко боролся с искушением и не выпускал из рук ружья. Упираясь спиной в упругий ствол каламита, глядел в тёмно-серое небо. И он дождался. Звонкие, радостные свистки раздались над его головой.

— Он, — беззвучно сказал Михаил Михайлович и поднял ружьё, прицеливаясь в мерцающий зеленоватым светом контур кузнечика. В ушах его звенело.

Кузя веселился, найдя родную рощу.

Старый охотник нажал на спуск… щёлк! Выстрела нет. Осечка?

Михаил Михайлович «переломил» двустволку… патронов не было! Ружьё кто-то разрядил!

Он положил руку на пояс, ища патронташ. Но патронташа не было…

— Ах, чёрт! — удивился охотник. — Он у меня расстегнулся и упал, когда я подпирал спиной этот хвощ!

Пока он шарил в темноте по чёрной сырой земле, прибежал Ипполит Ионыч.

— Что же вы? Что же вы не стреляли? — повторял он, стоя над копошащимся во мраке Михаилом Михайловичем.

— Стреляйте, стреляйте сами! — торопил старый охотник. — Потом объясню. Стреляйте!

Ипполит Ионыч прицелился и нажал на спуск. Щёлк!

— Это я… забыл снова зарядить. Я же выстрелил, когда упал, — объяснял он, торопливо заряжая ружьё.

— Скорее! — торопил Михаил Михайлович.

А Кузя, будто издеваясь над охотниками, вдруг замолчал и, одним прыжком перемахнув дачу, уселся на берёзу в другом конце сада.

Ипполит Ионыч опрометью кинулся обратно, к своему месту. И, опять споткнувшись о невидимую верёвку, шлёпнулся носом в крапиву, вкатив заряд в ближайшее дерево.

Кузя замолк и «потух». Или улетел.

Когда перестало звенеть в ушах, охотникам почудилось, что кто-то у забора негромко позвал:

— Кузя! Ко мне, Кузя!..

— Опять ты за мной увязалась! Иди сейчас же домой! — сердито покрикивала Люда.

— Не хочу домой. Дома скучно. Хочу с тобой, — ныла Муська, семеня следом за сестрой.

Люда спешила на взморье. Ей не терпелось узнать от мальчишек, чем кончилась вчера вечером «операция Кузя».

— Ладно, иди уж, но помни: мне с тобой играть некогда — у меня важные дела.

— Я не буду мешать, я буду смотреть на лодочки, — тянула Муська.

Люда успела вовремя. Гоша, оставив Кузю пастись в кустах, рассказывал ребятам, как он подполз к палатке охотников и разрядил ружьё Михаила Михайловича.

— Тьма такая, что я чуть не заблудился в крапиве. Вижу, толстый пошёл за чайником, а ружьё поставил у входа в палатку. Я его разрядил, да ещё в ствол всякой гадости напихал…

— А я со Славкой верёвку натянул поперёк дорожки, — перебил Серёжка. — Как он брякнется! Ружьё бабах! Я даже струсил маленько. А вдруг в Славку выпалил? Но вижу — ничего. Славка цел. Тогда мы опять протянули верёвку. Только Славка так пыхтит, когда ползёт…

— А я, — заговорил Костя, — подполз к роще. Вижу — сидит дядя под хвощом. Подобрался вплотную, да безопасной бритвой и перерезал ремешок патронташа. Он встал, чтобы стрелять в Кузю, а пояс и свалился.

Люда с завистью слушала ребят.

— В следующий раз я обязательно пойду с вами. Я такое придумаю… Я им в чай соли насыплю!

Ребята хохотали, совсем забыв про Муську. А та залезла в лодку и забавлялась, бегая с кормы на нос и обратно. Лодка раскачивалась и постепенно сползала в воду. Ветер свежел. Море катило широкие серые волны с белыми гребешками…

На взморье, кроме ребят, никого не было: купальщики и рыболовы в такую погоду сидят дома.

Лодка закачалась на неспокойных волнах и отошла от берега.

— Люда! Люда! — заплакала испуганная Муська.

— Муська! Куда ты? Назад! — побежала к воде Люда. Ребята кинулись за ней.

Костя и Серёжка бросились вдогонку за уплывающей лодкой. Сперва они бежали по мелководью, потом брели по грудь в воде и, наконец, пустились вплавь. Но высокие волны отбрасывали их. Первым сдался Серёжка. Косте тоже не удалось догнать лодку. Её всё быстрее и быстрее несло в море.

— Муся! Муся! — кричала Люда. — Помогите! Помогите!

— Помогите! — подбежал Слава к какому-то толстому старику, только что пришедшему на пляж.

— Что случилось? Что случилось, мальчик? — старик неуклюже побежал по глубокому песку.

С моря донёсся плач Муськи. Тулумбасов всё понял.

— Мальчик! — схватил он за мокрое плечо Серёжку. — Беги на спасательную станцию. Тут близко. Вон там, видишь?

Серёжка помчался за помощью.

— Есть ли в лодке вёсла? — спросил Никодим Эрастович у выползавшего из воды Кости.