— Дядя Дима! — забарабанила в дверь Мария Семёновна. — Кто-то прыгнул на крышу… я боюсь!

— Что за вздор! — рассердился профессор. — Кто может прыгнуть на крышу? Ну, сухой сук упал, вот и всё. Не будь такой нервной.

— Слышишь? Слышишь?

Там кто-то царапает когтями… дядя Дима, пойди посмотри.

— Зачем я пойду смотреть? — возразил Никодим Эрастович. — Я не суеверен. Стыдно, Мара. Ты в недалёком прошлом учительница математики и должна быть особенно… мм… трезвой в оценке явлений природы.

Неизвестно, подействовали ли на Мару укоризны её учёного дяди, но она собралась с духом и вышла в сад. Только взглянула на крышу, как с воплем сломя голову кинулась обратно в дом…

— Что с тобой? — испуганно спросил её Тулумбасов.

— Там… скелет.

— Что?

— Скелет… зелёный, страшный… ой, я больше не могу.

Учёный почесал седую голову. Постоял в раздумье. Он привык всем непонятным явлениям находить разумное объяснение. Но объяснить падение на крышу дачи скелета было очень трудно.

«Ошибка наблюдателя», — по привычке подумал он и, сопя от волнения, вышел в сад.

Стояла тёмная ночь начала августа. Как огромные трубы торчали доисторические растения. Никодим Эрастович взглянул на крышу: там шевелилось, блестя фосфорическим зелёным светом что-то, действительно напоминающее неполный костяк животного. Профессор кашлянул… и вмиг зелёный костяк взмыл в воздух и спустился на двадцатиметровый «минарет» хвоща — каламита. И сразу оттуда понёсся тот самый «разбойничий свист», который и разбудил Тулумбасова.

— Так это же… Не может быть! — закричал в восторге Никодим Эрастович. — Мара! Мара! Сюда!

— Что? Что? — спрашивала, высунувшись из окна, Мария Семёновна. Ей хотелось звать на помощь, она не сразу уловила, что дядя кричит от радости.

— Понимаешь? Это мой пропавший кузнечик. Он вырос, он уже не личинка. И он светится ночью, как наши светлячки. А как он поёт! Слышишь? Слышишь? Вот это мощь! — Профессор уже забыл, как только что проклинал неизвестную «птицу».

Но кузнечику, видимо, не понравилось, что тишину ночи нарушили человеческие голоса, он прыгнул и исчез в темноте.

— Улетел! Улетел, проклятый! — теперь уже с возмущением говорил учёный. — Как его поймать? Мара, я должен его изловить! Второй раз он ускользает от меня. Надо придумать ловушку.

С этими мыслями Тулумбасов вернулся в свою комнату и долго не мог уснуть. Конец ночи прошёл спокойно. Кузнечик не вернулся. А может, и вернулся, но не свистел.

Гоша заболел…

Правда, он говорил, что у него нет никакой температуры, а горло болеть и не думало, но… с бабушкой долго не поспоришь. Вмиг Гоша очутился под одеялом с градусником под мышкой.

— Тридцать восемь! — ахнула баба Варя. — Лежи, а я пойду вызову доктора.

— Бабушка, не надо доктора. Да и поликлиника сейчас закрыта.

— А тут рядом живёт доктор Блинов. Я мигом.

И Гоша остался один. Обычно к полудню он шёл на озеро, а по пути кормил Кузю. Бедный кузнечик, может, дожидается его… И не убежать. Тут ещё какой-то доктор Блинов придёт… И вдруг Гоша сообразил, что Блинов это отец Люды… Ну конечно. Надо позвать её и попросить покормить Кузю. Только согласится ли?

— Что это ты вздумал болеть, молодой человек? А? Посмотрим, посмотрим, — докторским вкрадчивым басом заговорил Блинов. — На даче болеть! Ай, ай, ай! Нехорошо, нехорошо! — он говорил, а сам быстро выслушивал и выстукивал Гошу. — Ничего серьёзного, Варвара Алексеевна, ничего серьёзного, — определил доктор и, выписав полоскание, уже прощаясь, вытащил из кармана газету. — Читали?

— Нет, Сергей Николаевич, мы ещё не получили газеты, — ответила баба Варя.

Доктор снова снял шляпу и сел к столу:

— Опять прославилась наша Ольховка. Вот, послушайте, что пишут:

«ДОИСТОРИЧЕСКОЕ ЧУДОВИЩЕ В ПОСЕЛКЕ ОЛЬХОВКА.

Мы уже сообщали, что в посёлке Ольховка существует роща доисторических растений. За последние дни участились встречи местных жителей и дачников с удивительным прыгающим животным. Профессор Тулумбасов считает, что это кузнечик каменноугольной эпохи. Как оказалось, вместе со спорами хвощей и папоротников в янтаре находилось яйцо прямокрылого насекомого, похожего на саранчу. Профессор уже видел его ночью в своём саду. Насекомое светится в темноте, как светлячок. Размеры его удивительны — до двух метров в длину. Не исключено, что хищное, сильное насекомое представляет опасность для людей. Рекомендуется не отпускать детей гулять одних, без сопровождения взрослых. Обществу охотников дано указание изловить чудовище живым или мёртвым».

— Да совсем он не чудовище, — не выдержал Гоша.

— Что ты говоришь? — повернулся к нему Блинов.

— Я говорю… можно чтобы ко мне пришла Люда?

— А ты знаком с Людой? Вот, что открывается, — усмехнулся доктор. — Ну что ж, болезнь не заразная. Пришлю!

Доктор ушёл. Бабушка долго охала и вздыхала. Ей не терпелось поделиться с кем-нибудь новостями.

— Ты лежи, Гошенька, — наконец сказала она, — а я на полчасика забегу к соседям.

Люда пришла сердитая:

— Зачем звал? Отец теперь будет смеяться. Он такой…

— А когда ты смеёшься, это ничего? — ответил в тон ей Гоша.

— Ну хватит. Выкладывай, что у тебя?

— Люда, ты умеешь молчать?

— Не хуже тебя, наверно.

— Так вот, я тебе кое-что открою и попрошу сделать. Если у тебя не хватит храбрости — не берись. Но тогда никому… поняла?

— Поняла. Выкладывай.

И Гоша рассказал всё: и своё первое знакомство с кузнечиком, и первый полёт на нём, и про предложение Тулумбасова.

— А сейчас он голодает, наверно. У него знаешь какой аппетит? Ему травой не наесться, а хлеб ему очень по вкусу, — закончил Гоша. — Люда, сходи, покорми его. Это под той берёзой. Надо в полдень прийти и позвать: «Кузя, Кузя!» Он и прилетит.

Только Люда успела сказать, что она не струсит и согласна идти к берёзе, как вернулась бабушка:

— Ох, внучек, чего я наслушалась. Все с ума посходили, как прочитали про эту кобылку, что ли. У всех, у всех что-нибудь да произошло. У Нины Ивановны пропала курица, так она кричит, что теперь знает, что с ней случилось. Николай Ильич, который живёт против пивного ларька, говорит, что зверюга эта утащила у него с головы шапку. У Федосьи Романовны в огороде кто-то срезал ночью подсолнечники — винит ту же тварь. У Елены Фёдоровны внучка стала заикаться, так она считает — напугало малышку это чудо-юдо. Тьфу!.. Но ты, внучек, не ходи в одиночку, пока не изловят эту… как её?

— Бабушка, я уже здоров, — чуть не плача, взмолился Гоша, — пусти меня… ну хоть вместе с Людой. Ну ненадолго.

— И думать не моги! На, полощи! — И она сунула ему кружку с лекарством.

Люда кивнула из-за бабушкиной спины: мол, всё сделаю, попрощалась и выбежала за дверь.

— Ты совсем не занимаешься с младшей сестрой, — строго говорил Люде, доктор Блинов. — Ты же знаешь, что мама придёт только вечером, а мне пора ехать на работу. Вот опять куда-то собралась, а о Мусе не подумала. Кто думать будет?

— Папочка, сегодня не могу я с ней. Вот завтра могу, а сейчас мне пора, — быстро говорила Люда, бочком подвигаясь к калитке.

— Что значит «сегодня не могу»? Можно подумать, что у тебя свиданье назначено. И… и я запрещаю тебе несколько дней ходить по посёлку в одиночку. Ещё попадёшься в лапы этому зверю!

— Тогда я пойду с Моськой. Муся! Пошли голубей кормить! Бери больше хлеба!

— И это тоже не дело, — остановил её отец. — Голуби — рассадник инфекций, вот, например…

Доктор не успел объяснить дочери, что за инфекцию распространяют голуби. Люда схватила за руку сестрёнку и побежала.