Сначала взрослые настаивают на том, что, вполне возможно, предстает как преждевременное смирение с одиночеством. А затем, когда дети подрастают, это требование сменяется недоверием к ребенку, если он стремится остаться один, когда не спит. Сон, по существу, дает гарантию, что ребенок не занимается чем-то недозволенным. Но если оставить бодрствующего малыша одного в кроватке, то воображение матери рисует картин запретных детский оргий, разрушения и нежелательных игр. Предоставленный самому себе ребенок снимает с себя носки, рвет постельное белье, раздевается - а то и хуже. Хорошая мать настаивает, чтобы малыш спал один, радует его своим вниманием, когда он просыпается, и присматривает за ним, когда он бодрствует. Хорошую мать всегда настораживает, если ребенок исчез из поля зрения и притих. Фраза, обращенная к мужу: "Выясни, что там делает Джонни, и скажи, чтобы он прекратил этим заниматься", выражает общее мнение, что дети, избегающие внимания взрослых, что-то замышляют. По мере того как дети растут, стремление держаться подальше от взрослых ассоциируется с тем, что они "слишком много читают", - с неопределенным состоянием, которому противостоит аналогичное опасение - с точки зрения образованных родителей, - что они "не любят читать". Но в данной ситуации характерно следующее: родители, беспокоясь за ребенка, которого не оттащишь от книги, выдают свои действительные опасения, вызванные его длительной необщительностью, за опасения, что он испортит зрение, не научится ладить с другими детьми, будет мало находиться на свежем воздухе.
Еще в большей степени не одобряется американцами мечтательность в детях. Карпентера, одного из первых американских астронавтов, вызвавшего у своих соотечественников придирчивое отношение и неприязненную реакцию, изображали как "одиночку", ребенка, одиноко восседающего в огромной расселине скалы. Мораль подобного отношения: ничего удивительного, что он поскользнулся, упал и умер. Среди картинок, используемых в тесте на тематическое восприятие с целью вызвать у детей ассоциации, есть и картинка с изображением одинокого ребенка, который смотрит на свою скрипку.
Манус из Новой Гвинеи разглядел в данном образе счастливую целеустремленность: "Он думает, кем он станет". Но в восприятии жителей Соединенных Штатов Америки это разочарованный, грустный ребенок, удрученный неудачей и тоской. Он не мечтает о том, кем станет в будущем, он предается фантазиям о том, кем никогда не станет, и занятие его - в лучшем случае пустая трата времени. Эти американские табу, налагаемые на пребывание в одиночестве и мечтательность, исторически объяснимы. Суровые табу на слишком близкий контакт с собственным телом требуют "поместить" ширму между телом и самим собой наподобие одеяния, в котором когда-то принимали ванны послушники монастырей. Если ты совершенно один, окружающие могут расценить твое положение как состояние, когда тянет на неприличные поступки; такое точное представление о состоянии искушения автоматически способствует привлекательности соблазна, и приведенная выше фраза матери-американки "Выясни, что там делает Джонни, и скажи, чтобы он прекратил этим заниматься" отдается эхом во взрослой жизни. Табу на мечтательность было полезным во время тяжелых испытаний, выпавших на долю первых переселенцев; слишком долгий взгляд, устремленный в прошлое, лишал их способности мужественно переносить грубую пищу, плохо приспособленное для житья жилище и мириться с неукрощенной или суровой и непривычной природой. Американский ребенок, родившийся в семье первых иммигрантов или родившийся в семье, променявшей однажды сирень и магнолии садов восточного побережья на голые, обдуваемые ветрами равнины Канзаса и Небраска, учился у своих решительных родителей трезво смотреть на будущее, а не мечтать о недостижимых удовольствиях. Показательна в этом смысле европейская сказка о Джеке и бобовом зернышке, которая у самих европейцев заканчивается так: после смерти великана Джек с матерью, довольные друг другом, сидят рядом в сгущающихся сумерках; в то время как в американском ее варианте совсем взрослого мальчика, который дома всем только мешал, отпускают узнать, "почем фунт лиха", и он растет, как бобовое зернышко.
Итак, в младенчестве и раннем детстве американские дети учатся переносить одиночество и радоваться обществу как награде за терпение. В школе их постоянно заставляют проявлять социальную активность. Они привыкают с недоверием относиться к уединенному времяпрепровождению, как к пустому и бесплодному, если не греховному. Затем приходит юность.
Юность и половой партнер
В тех цивилизациях, из которых вышла американская, было принято, чтобы юноша связал себя крепкими пожизненными узами дружбы с другими молодыми людьми. Предполагалось, что, отвыкая от дома, юноша должен найти себе друга, в такой же степени стремящегося определить свое лицо, стать личностью, получая удовольствие от взаимного доверия и самоанализа. Семейные отношения были неизбежно асимметричными, далекими от гармонии отношениями из-за различий в возрасте, поле, авторитете и темпераменте. Но лучшего друга выбирали, веря, что в нем, по сути, можно обрести симметричное зеркальное отображение собственной личности: человек того же пола и возраста, с такими же трудными родителями, от которых надо вовремя улизнуть, и теми же учителями, которых надо перехитрить или которым надо подражать, и с той же навязчивой и оправданной потребностью познать соблазнительное таинство пола, выбрать для себя карьеру и постичь философию жизни. Такая дружба в юности часто становилась прототипом настоящей близости. Она избавляла юношей от одиночества и весьма плодотворно способствовала формированию личности молодых людей. Брак в отличие от дружбы удовлетворял потребности совершенно иного рода, далекие от стремления к интеллектуальному, духовному или философскому общению. В каждой второй из известных высокоразвитых цивилизаций дружба между учащимися одного пола составляла неотъемлемую часть процесса воспитания.