Что-то большое бултыхнулось в воду. Явдоха увидела двух медвежат. Они быстро перебрались через озерцо в нескольких шагах от женщины и исчезли в зарослях. Большая стая серых белок, перескакивая с ветки на ветку, испуганно промчалась по вершинам деревьев...

Явдоха тревожно оглянулась. Чем обеспокоены звери?

Желтая лисица, распушив хвост, стремительно пронеслась мимо, не обратив на человека ни малейшего внимания. Три худых серых волка вынырнули из чащи и исчезли. Они пробежали так близко, что Явдоха, спрятавшись за стволом сосны, слышала их тяжелое дыхание, видела их высунутые красные языки.

Какая-то беда неудержимо гнала зверей. Спасаясь от чего-то страшного, опасного, они спешили на восток. Вскоре ветерок донес смрад горелого, запах дыма. Явдоха поняла, что надвигается пал — таежный пожар. Поняла, какая опасность ей угрожает, и бросилась бежать. Ее опередили несколько медведей и сохатых. Старый барсук с белой полоской на лбу долго бежал рядом с Явдохой, не переставая хрюкать.

Женщина мчалась, продираясь сквозь чащу молодого ельника, преодолевая бурелом, путаясь ногами в богульнике. Быстро иссякали последние силы. Это было неравное состязание в беге между изнуренным человеком и зверями. Человека и таежного зверя гнал в одном направлении беспощадный, всепожирающий враг — лесной пожар.

Смертельная опасность приближалась с каждой минутой. Легкий ветерок приносил уже клубы удушливого дыма, которые то и дело окутывали Явдоху. Давно уже пробежал на восток последний зверь. Это был сохатый. Может, он был ранен, а может, бежал очень издалека, потому что спотыкался на каждом шагу. Явдоха слышала его жуткое хрипение. Но тем не менее он тоже опередил женщину и исчез.

Болезненный бред туманил голову. Явдохе казалось, что она совершила непоправимую ошибку. Ей нужно было вскочить на спину сохатого, и он бы ее вынес из этого удушливого дыма...

Узенькая речушка преградила женщине дорогу. Явдоха кинулась в воду, остудила горячее тело. Постепенно прояснялась голова. Возникла мысль: не остаться ли здесь, в воде, переждать пожар? Нет, этого делать нельзя. Маленькая речка не спасет ее от огня. Вокруг стоят огромные сосны, ели — тут будет бушевать огонь, все живое неминуемо погибнет.

Женщина снова побежала. Пожар быстро приближался. Уже слышен был треск пылающих сосен и лиственниц. Минутами едкий дым застилал все вокруг серой пеленой. Неожиданно сбоку пахнуло жаром. Явдоха поняла, что огонь бежит наперерез... Выбиваясь из последних сил, женщина повернула в противоположную сторону.

Где-то за сплошной стеной густого дыма она услышала звон колокольчика. Его отчаянное позвякивание доносилось откуда-то издалека, точно из-под земли. Что за колокольчик такой? — не может понять Явдоха.

Медленно возвращалось сознание. Придя в себя, Явдоха увидела, что лежит в небольшой повозке. Тележка бешено подпрыгивала на лесной дороге, а под дугой заливался колокольчик. Женщина приподнялась на локте и ужаснулась: рядом с ней сидел жандарм. Усатое красное лицо полицейского улыбалось, а хриплый, простуженный голос насмешливо спросил:

— Что приснилось?

— Где я? — простонала Явдоха.

— Извольте, милая, знать, что вас вместе с медведями пожар выгнал из тайги. Медведи сбежали, а милочка осталась на столбовой дороге. Моли бога, что не сгорела...

И неожиданно жандарм выругался:

— Убегаете, черти! Возись тут с вами!

Глубокий, заросший терном ров отделял графский сад от проезжей дороги. В свободное от работы время, в часы послеобеденного отдыха графини, Лукия, продираясь сквозь заросли, убегала в поле. Волны ржи неслись навстречу девочке, кобчики парили над хлебами, прозрачное марево дрожало в горячем воздухе.

И вот уже нет тихой, задумчивой Лукии. По меже бегает шаловливая черноокая девчонка, захлебываясь от смеха и ветра. Как просторно вокруг! Какие красные маки пылают в высокой ржи! Какая хорошая вольная песня рвется из юной груди!

Песня эта неповторима. Девочка пела про все, что видела перед собой. Про безграничный простор, про далекий горизонт, про цветы в густых хлебах...

Лукия остановилась, протянула руку за яркими полевыми маками. До чего же они алы! Нежные лепестки опадают с них, как капли крови...

Протянутая рука застывает в воздухе, девочка вновь стоит грустная, одинокая. Сероглазый парень выходит из молодой ржи, протягивает Лукии алый трепетный цветок. Но видит Лукия, ясно видит: это не мак-цветок краснеет. Это капает кровь, стекая с пальцев сероглазого парня...

Задумчивая бредет Лукия домой. Словно не было дивной песни, буйных хлебов, необъятной шири полей. Девочка возненавидела гайдука Сашку. Другой не внял бы приказу графа. А Сашка спустил собак. Граф лют, но ведь на то он и граф. А ты-то почему такой злой, Сашка?

Вот кабы случилось так: Сашка приходит с какой-то просьбой к графу, а тот на него — собак... Пускай тогда разрывают Сашку, пускай разгрызают его тело...

«Так тебе! Так тебе! — приговаривает Лукия. — Будешь теперь? Будешь?»

«Ой, нет, нельзя же так»,—опомнилась девочка.

Лукия вспомнила наставления матушки Раисы, вычитанные в евангелии... Христос учил любить своих врагов. А она придумывает для Сашки истязания. Но как же это так — полюбить Сашку? Полюбить графа? За то, что людей собаками травят?

Как это в евангелии сказано: «Если кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему и левую...» Попробовал бы ударить ее Сашка! Она бы так зубами впилась ему в руку, что не оторвать!

А Семион-столпник, вероятно, стерпел бы... Иоанн многострадальный тоже, наверно, стерпел бы... «Нет, грешница я, — думает Лукия. — Куда мне до Иоанна».

В вознесение в графском имении открылись двери небольшой домашней церкви. Приглашенный священник торжественно отправлял службу. Старая графиня сидела в кресле против царских врат. Выстоять службу ей трудно, болят ноги. Но для молодого графа тоже поставили кресло. Дескать, не к лицу ему стоять наравне со всеми простыми людьми.

Лукия стояла за креслом Скаржинской. Старой графине нужно поминутно прислуживать. То ноги закутать в теплую шаль, то принести воды, то сбегать на кухню узнать, точно ли в срок будет подан обед...

В церквушке полутемно. От стен, от кафельного пола, с высокого потолка веет прохладой. В воздухе стоит благоухающий, сладковатый синий дым. Графиня не переносит запаха ладана, поэтому священник положил в кадильницу какую-то ароматическую смолу.

Когда открылись настежь царские врата, Лукия прямо окаменела от неожиданности. Она увидела в алтаре гайдука Сашку. На нем был стихарь, расшитый серебристыми крестами, в руках он держал кадильницу, прислуживая священнику.

У Лукии голова пошла кругом. Сашка в алтаре! Как же он осмелился? Алтарь — это священнейшее место в церкви! Как же осмелился вступить туда гайдук, который натравливал собак на человека? Как бог пустил этого злодея в свой храм?

Девочка не хотела верить своим глазам. Но нет, ото действительно он — Сашка!

Что-то больно ударило Лукию в бок. Опомнившись, она осмотрелась вокруг. Старая графиня, тыча ее тростью, злобно шипела:

— Не слышишь, тетеря глухая! Поправь шаль на ногах!

Во всех двадцати комнатах двухэтажного здания жили только двое — молодой граф с матерью. Слуги ютились в коридорах, в чуланах, некоторые — во флигелях. Только Лукия и Рузя, в виде исключения, занимали крохотную комнатушку недалеко от спальни старой графини.

Лукии казалось, что комнат в доме — бессчетное множество, Поначалу девочка боялась заблудиться в многочисленных коридорах старого графского гнезда. Дом походил на древний родовой замок. Хотя девочка никогда не слышала о рыцарях, тем не менее временами ей казалось, что вот-вот колыхнется тяжелая темная портьера на дверях и в безмолвной тишине прозвучат глухие шаги, зазвенят металлические шпоры. Из-за портьеры появится человек, закованный в панцирь и латы, такой же, как тот, что смотрит с мрачного старого портрета в бронзовой раме...