Тихо шептал овес. Звезда упала, а вслед за ее падением по всему черному небу еще какое-то мгновение тянулся ее дрожащий зеленоватый шлейф. «Это чья-то жизнь оборвалась»,— мелькнула мысль. Лукия хотела перекреститься, но тут вспомнила черную обезьяну, ужас, который пережила в желтом флигеле. «Уж лучше бы трость свою на мне поломала, чем такое»,— подумала про старую графиню.

Неожиданно в хаосе мыслей возник образ девы Марии и мерцающий зеленый огонек лампады... «Вот так спасла от наказания... В объятия чудовища толкнула!..»

Это была последняя мысль Лукии. Сонный овес ей что-то шептал в уши. Таинственный и недосягаемый звездный океан накатывал на Лукию волны сладкого сна.

Букашка поползла по лицу, и Лукия проснулась. Было солнечное утро. Над землей звенел птичий хор.

Лукия наспех позавтракала хлебом со свежим огурцом и, почувствовав себя после крепкого сна сильной и бодрой, направилась в лес. Девочка никогда еще не была в лесу. Суровые колонны столетних дубов обступили ее, пораженную величием природы. Своды темно-зеленых крон закрыли небо. Лукии хотелось плакать и петь. Новый мир раскрывался перед ней на каждом шагу. Она походила на лесную былинку среди великанов дубов. Свобода пьянила девочку. Лесу не было конца-края. Стоголосый птичий хор приветствовал небо и землю. Приставив ладони к губам, Лукия громко крикнула:

— А-а-а-а...

Чем дальше, тем больше густел лес. Дубы отступали под натиском широколистых кленов и осин, вязов и густой лещины. Колючая дикая груша, с черной шапкой покинутого вороной гнезда, неожиданно выбежала в густой своей кроне на поляну, навстречу Лукии. Молодая береза стыдливо просвечивала сквозь орешник белым телом.

Чем дальше шла Лукия, тем тише становилось вокруг. Где-то далеко на опушке остались птичьи песни. Только желтая иволга поигрывала на зеленой флейте да куковала кукушка, блуждавшая в лесу.

Вскоре девочка попала в такую глушь, что ей даже стало страшно — как отсюда выбраться? Зеленые ветви густым шатром сплелись над головой. Сюда не проникали солнечные лучи, сумрак стоял здесь даже днем. Мох, то зеленый и мягкий, как бархат, то седой, как борода старика, стлался под ноги. Лукия еле продвигалась сквозь заросли. Дикий хмель то и дело заманивал ее в сети ползучих и цепких стеблей. Примерно к полудню девочка окончательно выбилась из сил.

Неожиданно перед Лукией появилась небольшая зеленая поляна, походившая на круглое окошко в густой чаще. Здесь цвели лиловые колокольчики, поднимаясь из высокой травы. Желтый медок и красная смолка обнялись, как брат с сестрой. У всех цветов были высокие стебельки, потому что каждое растение стремилось вырасти выше других, тянулось вверх, к солнцу. Здесь, на этой маленькой лесной поляне, между растениями шла смертельная борьба за солнечный луч, за свет, за жизнь. Клены и лещины, обступив поляну кольцом, буйно разрастались, накрывая тенью и лесные колокольчики, и коровяк.

Усталая Лукия свалилась на траву. Пахло чабером, горькой полынью. Лукия лежала на спине, раскинув руки. Где-то высоко-высоко над нею смеялась чистая голубизна. Девочка с грустью подумала о крыльях.

Что-то зашелестело в кустах. Лукия приподняла голову и увидела рыжую дикую козу. Большие влажные глаза животного встретились с глазами девочки. Серна испуганно замычала, мгновенно исчезла в зарослях.

Лукии захотелось петь. И она запела песню, которую слышала от Рузи в графском имении.

Терен, терен бiля хати,

В нього цвiт бiленький.

А хто любить очi карi,

А я — голубенькi...

Не хотелось расстаться с этой лесной поляной. Но надо идти. Вот там за лесом, наверное, начнутся села, хутора... Лишь бы только выбраться из этой глухомани.

Зеленый сумрак уже блуждал между деревьями, когда Лукия вышла из чащобы на опушку. Навстречу зашелестел высокий камыш. Выводок диких уток взмыл в воздух, полетел низом над ржавой водой. Близехонько — рукой подать — поблескивало красное от вечернего солнца большое болото.

Девочка остановилась на опушке растерянная, встревоженная. Где же село, о котором она столько мечтала? Для того ли она шла целый день лесом, чтобы набрести на болото?

Здесь было еще глуше и безлюднее, чем в лесной чаще. Ржавое болото за сплошной стеной камыша, дикие утки, незнакомые глухие места навевали на Лукию грусть и отчаяние. Куда она забрела? Сзади лес, впереди вода. Оставалось лишь свернуть в сторону, в надежде, что удастся обойти болото.

Лукия пошла, переступая по кочкам, минуя небольшие озерки с гнилой водой. Порою казалось, что под ногами движется земля, которая вот-вот провалится. Это пугало девочку. Она останавливалась, затем снова шла вперед. С каждой минутой сумрак становился гуще. Со стороны придвинулся камыш. Неужели она заблудилась и двигалась прямо на болото?

Девочка остановилась, озираясь. Да, она слишком круто свернула вправо. Надо вернуться вон к тому холмику...

В глубокой тишине квакнула жаба. Ей ответила другая. Вскоре к ним присоединили свои голоса десятки, сотни жаб. Это был оглушительный хор, жабья симфония. В этом безудержном потоке звуков можно было различить голоса отдельных жаб. Одни квакали торжественно, молитвенно, с чувством растягивая звуки: «ку-ум, ку-ум, ку-ум...» Иные исступленно захлебывались потоком обильных «ква-ква-ква...» А другие выводили целые рулады. Это были мелодии, какие не в состоянии воспроизвести ни один музыкальный инструмент.

У Лукии даже в ушах зазвенело от этого стоголосого хора. Она попала в неведомую жабью страну. Комары тучами гудели над головой.

Лукия повернула назад. Но земля покачнулась, что-то чавкнуло под ногами, как будто кто-то разинул ненасытную пасть, и девочка провалилась по колени в трясину. Сдавленно вскрикнув, чувствуя, как от ужаса волосы зашевелились на голове, она изо всех сил дернула ногу. Но другая увязла еще больше. Липкая тина чавкала, вздымаясь пузырьками, засасывая все глубже и глубже.

Лукия рвалась во все стороны, стонала, до крови кусала губы от страшного напряжения. Но все усилия были напрасны. Трясина крепко держала девочку. Вскоре ее засосало по пояс. У нее уже не хватало сил сопротивляться.

Тем временем совсем стемнело. Низко над самой головой Лукии, со свистом рассекая крыльями воздух, пролетела потревоженная кряква. Трясина омерзительно чавкала, вздыхала и сопела, точно разжевывала добычу.

Прошел еще какой-нибудь час, и липкая грязь болота уже подступила к груди. Однако Лукия даже не подумала, что это наступает конец. Она хотела жить. Только недавно она увидела, как широк мир. Нельзя умирать, вырвавшись на волю.

Над головой опять пролетела кряква. У нее крылья, она свободно летает, а Лукию засасывает липкая, мерзкая грязь...

Девочка закричала, но не узнала своего голоса — это был чужой и хриплый клекот, а не голос.

Налетел ветерок, глухо зашумел камыш. Мгновенно со страшной ясностью всплыла перед глазами Лукии вся ее жизнь... Приют... Матушка Раиса... Старая графиня и разбитая голубая ваза... Черное лохматое чудовище... Гайдук Сашка. Петрович. Рузя... Спущенные с цепи собаки и сероглазый парень с залитыми кровью пальцами...

Затем все события перепутались, завихрились в хаосе горячих мыслей. Лукия снова закричала. Ей показалось, что она кричит изо всех сил, что голос ее раздается далеко вокруг. Но с уст девочки слетели лишь тихое хрипение и стон...

Снова пролетела над головой кряква. Она никак не могла успокоиться — в ее владениях появилось двуногое, опасное существо. Потом она улетела на другое болото. Умолкли жабы. Засверкали первые звезды. Уснул камыш. Булькала в тишине вода, чавкала, вздыхала бездонная трясина.

Пароход «Ермак», серый, неповоротливый, с палубой, покрытой тонким слоем сажи, шел вниз мутноводным Амуром. Пароход вез на остров Сахалин груз, большую партию каторжников, и несколько пассажиров - чиновников.