Наверное, это тоже психическая болезнь. За годы общения я наслушался бесчисленное множество таких баек про то, как Клон давал/получал пи…ды.

Это, как и все остальное, называется — работа над имиджем. Один из ее аспектов.

…А потом Клона, как и все остальное, поглотил дежурный для этого места-времени шум — отрывки из студенческих разговоров, интересные и не очень, потусторонний (имеется в виду: с той стороны забора) рык «хаммеров» и не «хаммеров», звон бутылок и хлопанье дверей. Не предъявляя документов, мы прошли мимо в хлам уставших секьюрити средней паршивости и двинулись наверх, к аудиториям.

ИНТЕРВЬЮ 1

— Даже не знаю, с чего начать… Спонтанно все как-то получилось. Не знаю, что это будет за материал и куда я его пристрою…

— Ничего страшного. Давай, если уж тебе так хочется, побыстрее начнем и закончим.

— Ладно, тогда первый вопрос. Расскажи об идеальном убийстве.

— Это ты про роман Агаты Кристи?

— Нет. Сам знаешь, про что я…

— А ты меня ни с кем не путаешь?

— Хи-хи-хи (жеманно).

— Ну ладно. А что тебе рассказать про идеальное убийство?

— Ну, скажем, с чего это все началось. Когда ты впервые об этом подумал?

— Я над этим думал сколько себя помню. Точнее, со старшего школьного возраста. Мальчики из интеллигентных семей очень часто над этим думают. Намного чаще, чем говорят.

— И почему же до сих пор ты его не совершил? Если я чего-то не знаю, просто не отвечай на этот вопрос.

— Нет, отчего же. Не совершил. Это все — работа мозга. Знаешь, была такая песня у Виктора Ноя: «Стой, опасная зона, работа мозга…»

— И что с ней, с этой работой мозга?

— Видишь ли, люди ведь бывают очень разные. Намного более разные, чем все думают. Это как теория Ломброзо. Просто он, работая в криминалистике, выделил только генетических преступников, а есть ведь еще генетические интели, генетические менеджеры и очень много всяческих типов. Так вот я — из интелей.

— Да ладно! Ты серьезно?

— Вполне.

— Не знала. По-моему, ты всегда утверждал обратное. Да и видок у тебя — не обижайся, конечно…

— Это я с выезда. Ездил с футбольными хулами во Владикавказ. А на обратном пути пил контрабандный осетинский спирт, от которого травятся. Но не отравился. А насчет интелей… Понимаешь, я хочу сказать: это все предопределено генетически. И никто не в силах что-нибудь изменить. То, что для отморозка из низовой ОПТ — рутина, для интеля невозможно физически. Тот же мордобой…

— Но у тебя-то, судя по твоему виду, с этим нет никаких проблем…

— Так об этом и речь. Всю свою сознательную жизнь я борюсь с генетикой. Я хочу очистить свой организм от гена врожденного пацифизма и трусости.

Я работал над собой, реально. У меня действительно нет проблем с махачами. Теперь уже нет.

— А убийство?

— Да, убийство. Здесь проблема. Во-первых, тот ген, о котором я упомянул. А во-вторых, воспитание. Менталитет. Яне собираюсь мочить старуху-процентщицу. Я не собираюсь гасить вдесятером одного какого-нибудь негра, или широкоштанного, или даже быка… кого там еще гасят неформальные объединения молодежи агрессивного толка. Я ищу противника, который сильнее меня. Который был бы готов к тому, чтобы встретиться и попи…диться насмерть. Но его нет. Пока.

— А в чем проблема? Врежься в задок какому-нибудь «гелендвагену», набитому такими персонажами.

— У меня нет машины. И потом я мечтаю об идеальном убийстве, а не об идеальном самоубийстве. А кроме того, все должно произойти само по себе, я не должен быть источником агрессии. Это уже будет не идеальное убийство, а вые…он. Хотя несколько разя сильно огребал от пеших быков. Стандартные варианты — вечером у палатки, а че у тебя кольца в ушах. Если они сами начинают — тут уж вариантов нет. У меня банально не хватало физических сил замочить хотя бы одного. Меня просто забивали до потери сознания. А в одиночку на меня мало кто прет последнее время. Почему-то. Но я терпеливый парень. Я дождусь. Когда-нибудь обязательно дождусь. Читала Пауло, блядь, Коэльо? Если чего-нибудь хочешь очень сильно… ну и так далее.

— А что будет потом? Неужели ты не боишься тюрьмы?

— Я не сяду в тюрьму. Есть много способов просто не дотянуть до тюрьмы, если что.

— Ты меня просто пугаешь… У тебя что, в довершение ко всему еще и суицидальные наклонности?

— Самоубийство — самая большая глупость, которую выдумали люди. Зачем делать самому то, что за тебя с удовольствием сделают другие? Ты что, думаешь, я один такой, кто мечтает кого-нибудь замочить? Да таких вокруг как собак нерезаных. Главное — открыться, пойти людям навстречу. Дать им знак типа, я готов. Если что, как раз предложенный тобой вариант с «гелендвагеном» вполне сойдет.

— Я о наклонностях, не о способах.

— Нет у меня никаких наклонностей. Я же говорю, я ни о чем таком не мечтаю. Просто оно меня не стремает, вот и все. Яне вижу, чего такого хорошего есть в жизни, чтобы за нее держаться. Жить нудно и счастливо и умереть в один день? Воспитывать детей и со всех сторон облипать привязанностями только для того, чтобы потом оказаться нах… не нужным ни им, ни кому бы то ни было еще? Строить дома и сажать деревья? Для этого есть строительные компании и гринписовцы. Бухать на памятнике? В свое время это было в кайф, но сейчас это не мое. Уже не мое. Лично для меня самое лучшее уже произошло. Какой тогда смысл продолжать?

— Ага, понятно. Кризис среднего возраста это называется. Так это же проходит — ты разве не знаешь?

— Ага, кризис среднего возраста. В главной роли — Дмитрий, блядь, Харатьян… Туфта все это. Кризис — это когда осознаешь кое-какие факты и начинаешь от них депрессовать. А потом пристраиваешься к новому течению времени, и тебе кажется, что он прошел. Уменя нет ни первого, ни второго. Ни депрессий, ни вранья себе. Мне эти факты не мешают, меня не депрессует. Мне плевать, вот в чем все дело.

— Тогда, получается, ты чуть ли не буддист…

— Буддист, муддист… Ты меня все пытаешься в какие-то рамки вписать. Зачем? Я человек. И все. Просто, без изъё…ств.

— Но это же реально буддийская фишка!

— Слушай, я понимаю, что буддизм — это модная тема и все такое, но я в нем реально не разбираюсь. Подозреваю, кстати, что ты тоже, уж не обижайся. Я знаю одно: весь буддизм сводится к двум взаимосвязанным понятиям — эгоизм и похуизм. Я был бы рад придерживаться их по жизни, но, знаешь, уже поздняк метаться. В свое время от меня зависели слишком многие, да и я тоже от многих зависел. А мы в ответе не только за тех, кого приручили, но и за тех, кто приручил нас. Ответственность — это то, чего изначально нет, но если она приобретена, ты просто так не выкинешь ее на помойку, понимаешь? Я, во всяком случае, не смог. Пытался, но не смог. Так что извини, из меня хреновый буддист. Лучше задавай такие вопросы Ричарду Тиру или Виктору Пелевину. Хотя нет, Виктор Пелевин не любит давать интервью.

— Ладно, расскажи тогда о своем первом опыте.

— Ты о сексе, что ли? Может, лучше не рассказать, а показать?

— Нет. Я все об ИУ говорю. Точнее, о пути к нему.

— О'кей, давай. Если говорить о практике, то это было несколько лет назад. Пять, по-моему… А, нет, четыре. Сразу после свадьбы. Моя жена тогда болела и попросила меня отксерить какую-то медицинскую справку в одной редакции, в которой у меня в тот день имелись дела. Ей нужно было то ли по работе, то ли еще для чего-то. А когда я собрался ехать домой, на автобусной остановке ко мне подошли два мусора.

Один был трезвый, другой — в полуслюни. Майор. Красномордый такой. Усатый. Мразь. Жалко, что я его тогда не убил. Так вот, они меня обыскали прямо там, на остановке. Они не имеют права, но если бы я отказался, меня повезли бы в отделение. Стандартная ситуация. Ну, и ничего не нашли, разумеется. И тот, что трезвый, говорит: пошли, мол, нету у него ни хера. Но майор очень расстроился. Он не мог смириться с тем, что у меня ничего нет. По его пьяным раскладам, такого просто быть не могло. Он все стоял, дышал на меня перегаром и твердил: да ты же торчок, ё… твою мать, ты же наркоман. Как пластинка. А потом он снова стал меня обыскивать, второй раз — я же говорю, он просто поверить не мог. Он шарил руками у меня под мышками и говорил второму: смотри, типа, у него рожа какая, стопудово что-нибудь есть. А когда он начал прямо на улице меня за яйца хватать, я не выдержал и сказал: товарищ майор, с вашими наклонностями вам, есть маза, надо в гей-клуб охранником устроиться и на входе пидоров шмонать, а потом дрочить в толчке, потому что вам не дадут даже пидоры. Ну, они меня помяли слегка, разумеется. Я не сопротивлялся, потому что ментам сопротивляться нельзя, только закрывался и уворачивался. В общем, ничего серьезного, кроме унижения. А потом они мне паспорт отдали, там у меня эта справка лежала с ксерокопией, которую я сделал. Открываю — а там нет ни того, ни другого. Я говорю — ладно, мужики, бумажки-то отдайте. Объясняю — жена дома больная лежит. А майор ржет, говно, блядь, достает их откуда-то у себя из кармана и рвет. И говорит: скажи жене, что ее муж плохо себя ведет с милицией и неправильно одевается, поэтому х… ей в рот, а не справки. Прямо так и сказал, дословно. X… в рот моей жене. Развернулся и пошел вместе с трезвым. У меня голову вообще сорвало. Да, им много чего позволено — не вопрос. Мудохать людей на автобусных остановках, шмонать на улицах, даже мужиков за яйца трогать. No comments. Но, блин, ни один мусор не будет так говорить о моей жене, пока она со мной. И даже если не со мной, то тоже не будет. Там рядом бордюр новый клали, но цемент, видимо, не привезли, и камни просто так вкопанные стояли. Я схватил один — и сзади трезвому в голову. В висок прямо. Трезвому — потому что он опасней был в драке, его надо было первым выключить. Он осел прямо сразу, даже к дубине потянуться не успел. Зрелищно получилось, крови много. А красномордый опешил — у них же боевые качества только в отношении тихих людей развиты. Которых бьешь, а они стоят и хавают. Я думаю, он в жизни ни одного реально опасного отморозка не взял. Лезет рукой в кобуру, а рука трясется — пьяный тремор конечностей плюс врожденная ссыкливость. Я ему на всякий случай сразу же с гриндера по руке сунул так, чтобы не добрался до пушки. Кисть сломал. Он тогда попробовал левой, но с левой еще хуже получилось. К тому же морду открыл. Я его измудохал так, как вообще никого в жизни не мудохал. До состояния мешка с говном. В клочья ему табло изодрал так, что оно превратилось в такой синий баклажан. А потом, когда он уже в несознанке лежал, раздвинул ноги ему — и гриндерами по яйцам. Чтоб не хотелось больше мужиков за промежность трогать. Потом обрывки бумажек своих подобрал, чтобы фамилии моей жены у них не было. Перешел на другую сторону, поймала тачку и уехал. Меня не нашли. Не думаю, что они мои паспортные данные запомнили, тем более что я скорее всего обеспечил им амнезию на какое-то время. Меня сначала распирало — блин, ну кто же из нормальных людей не мечтал в хлам избить серого! — но потом я, чем дальше, тем больше жалеть стал. О том, что в живых их оставил. Понимаешь, такие люди достойны смерти. Те, которые говорят «х… в рот твоей жене», будучи уверены в собственной безнаказанности. Про девочку, которая больная дома лежит, понимаешь? И вот я тогда подумал, что в конечном итоге я оказался слабым лохом. Каковым до сих пор и являюсь, кстати. У меня была такая возможность наказать уродов, а я ею не воспользовался…