Он отдернул руку и вдруг похолодел: в зеркале он увидел, что позади него мелькнула чья-то тень. Он замер, боясь обернуться, и пялился в зеркало, пытаясь рассмотреть, что же проскочило за его спиной, но, как ни напрягал глаза, так и не понял, что происходит в комнате. Движения сзади больше не было. Может, почудилось? – с надеждой подумал Антон, слегка расслабился, – и вдруг ясно увидел в зеркале позади себя худое и ужасно знакомое лицо. Он замер и тот, кто стоял позади него, замер тоже, давая Антону возможность вспомнить, кто это смотрит на него из холодной глубины зеркального стекла. Не прошло и двух секунд и Антон вспомнил. И удивился: этого же не может быть! Из отражения в зеркале на него смотрело худое морщинистое лицо с мерцающими в сумраке глазами, лицо, которое он несколько дней назад описывал в протоколе осмотра; лицо, которое не далее как сегодня он еще раз видел на фототаблице.

Разум отказывался верить в то, что видел Антон в зеркале. Худое лицо, аккуратно подстриженные седые волосы, сивая бородка клинышком, очки в старомодной оправе, стеганая домашняя куртка. Покойный Годлевич смотрел на него оттуда, но Антон про себя сопротивлялся этому выводу. Можно было, конечно, обернуться и проверить себя, без посредства зеркала посмотрев в мерцающие глаза этого выходца с того света; но заставить себя сделать это Антон не мог: ноги словно приросли к полу, и туловище окаменело до боли в позвоночнике.

А пауза слишком затянулась, вдруг подумал Антон, и в этот самый момент на него обрушился потолок.

Ой, как больно, пронеслось у него в сознании, пока он падал на пол, пытаясь придержать руками голову, грозившую отвалиться. Упав, он сжался в комок, и только теперь в ушах зазвенело, и блестящие мушки заметались перед глазами, закручиваясь в тугую спираль вокруг его головы, и очень быстро закрутились так, что Антон перестал понимать, что происходит, потому что перестал слышать и видеть. Ой, отключаюсь – все-таки успел подумать он.

От паркета пахло сырым деревом. И что-то ужасно шумело, отдаваясь в висках. Антон застонал и приподнялся. Почему так пахнет влагой? Вдруг потянуло прохладой – это раскрылось окно, и глухой шум с улицы стал еще явственнее. Значит, дождь пошел, подумал Антон и, чертыхаясь про себя, с трудом сел на полу.

На шею с затылка что-то стекало. Потрогав голову, Антон поднес пальцы к глазам, но ничего не увидел. Понюхал пальцы: какой-то запах от них шел, но что это, он так и не понял. Дурак я, дурак, покачал он головой, это кровь, наверное. Стал снова, уже тщательно, не пропуская ни сантиметра, ощупывать затылок, но раны не нащупал. Да, голова ныла, но острой боли от прикосновения к открытой ране он не чувствовал.

Презрев таившуюся в окружающем мраке опасность, Антон с большим трудом поднялся с полу. Страшно ему уже не было, почему-то он знал, что в комнате больше никого нет.

Потолок в комнате, естественно, никуда не делся. Антон просто получил страшный удар по голове, чтобы не путался под ногами. Он даже не смотрел в сторону оконных проемов, между которыми когда-то, до удара по голове, стояло зеркало. Почему-то он был уверен, что зеркала уже нет в комнате.

Нарочно не поворачиваясь туда, он побрел к дверям, нащупал выключатель и зажег свет, – такой же тусклый, как и в прихожей. Потом медленно обернулся.

Зеркало действительно отсутствовало.

Антон посмотрел на часы. Сколько же он валялся без сознания, что за это время оказалось возможным вытащить из квартиры огромное зеркало в деревянной раме? Или оно все-таки перемещается в пространстве и времени путем телепортации, без посредства живых людей, ну разве что мертвецов?

Он медленно обвел глазами комнату, так просто для проформы. Ничего особенного он уже не ожидал увидеть, все неприятные открытия им сделаны.

Но он жестоко ошибался. Главные неприятные открытия, оказывается, были еще впереди. Для начала он увидел на полу лужицу крови, которая (несмотря на падение потолка, его голова все еще достаточно соображала для такой несложной умственной операции) никак не могла натечь из раны на его затылке. Хотя бы потому, что кровь в эту лужицу все еще поступала из подлинного источника. Им являлся сидевший в кресле посреди комнаты человек. Почему-то поза этого человека показалась ему знакомой, где-то он уже видел и кресло похожее, и тело обмякшее, с безвольно висящими руками, откинутой на спинку сиденья головой...

Преодолевая ужас, Антон заставил себя обойти кресло и заглянуть в лицо сидевшему в кресле. Встав перед креслом, Антон подумал, что попал в какую-то пространственно-временную петлю. Или просто сошел с ума, потому что все вот это называется в психиатрии «дежа вю». Но, приглядевшись, понял, что «дежа вю» тут и не пахнет. О, тут все гораздо сложнее, и несчастной его голове, раскалывающейся от боли, эту новую загадку уже не осилить. Мозг его отказывался понимать, как такое возможно, потому что одно объяснение исключало другое, а то, что он видел перед собой, противоречило тому, что он знал.

Потому что в кресле перед ним располагалось тело человека, из груди которого торчал нож. Рана кровоточила, кровь стекала вбок по стеганой домашней куртке и капала на пол, образуя лужицу, слегка размазанную головой Антона, когда он еще лежал на полу.

Антона передернуло при мысли, что он испачкался в чужой крови. А следом за этим в его душу вполз отвратительный, липкий, всепоглощающий страх, такой, что у него даже закружилась голова. И он бросился бежать из этой комнаты, из этой квартиры, не разбирая дороги, ломая и опрокидывая какие-то предметы, попавшие под ноги. Выскочив в коридор, он вышиб телом дверь на лестницу, и уже на площадке затормозил. Поддавшись внезапному порыву, он нажал на кнопку звонка квартиры напротив и держал на звонке палец до тех пор, пока внутри не зашевелились, не зашуршали, не загремели засовами, видимо, уже запертыми на ночь, потому что днем-то им с Таней открыли быстро, без лишних манипуляций с дверью.

Увидев его, старушки заохали, но тут же подхватили под руки, повели в комнату и уложили на диван, закрытый белым холщовым чехлом. Антон лег было, но тут же вскочил, боясь запачкать чужую мебель кровью. Но старушки уже и так заметили, что у него кровь на руках и на голове.

– Вы ранены? – деловито спросила одна из них, Антон не понял, Ангелина это или Катерина.

Говорить Антон не мог, он просто покачал головой и вдруг с ужасом понял, что если он в крови, но сам не ранен, значит, это чужая кровь, и старушки могут подумать, что он убийца.

– Вы-вызовите... милицию, – с трудом ворочая языком, выговорил он, и обе старушки деловито кивнули.

Вроде бы они не считают его гангстером, навалившим кучу трупов, с облечением подумал Антон, и дал отвести себя в ванную. Подставив голову под струю воды, он краем уха слышал, как старушки звонили в милицию и, кажется, упоминали его должность – «следователь прокуратуры».

Как раз тогда, когда он стряхивал с вымытых волос капельки воды, – ни раньше, ни позже, вошла одна из хозяек и подала ему сложенное махровое полотенце.

– Обещали приехать, – сказала она.

Дождавшись у дверей ванной, пока он приведет себя в порядок, старушки забрали у него полотенце и бережно повели назад в комнату. Странно, но в присутствии этих божьих одуванчиков он чувствовал себя в абсолютной безопасности, более спокойно, чем, наверное, по приезде милиции.

Ему показалось, что звонок в дверь раздался, стоило ему только прилечь. Он открыл глаза. Старушки сидели возле его постели и с тревогой смотрели на него, сложив ручки на коленях. С удивлением он отметил, что у обеих на головах – отороченные кружевом чепцы. Интересно, были они в чепцах, когда открывали дверь? Он не помнил. Услышав звонок, обе старушки поднялись, как по команде, и вышли.

Из прихожей донеслось звяканье засовов, шум голосов, топот ног. В дверях комнаты показалось знакомое лицо опера, которого Антон видел накануне в дежурной части отдела милиции. За ним толпились еще несколько человек.