От ночной свежести и тишины голова у Антона стала постепенно проходить. Он даже задремал, бдительно придерживая рукой плотную холщовую лямку складного зеркала; разбудили его опера, криминалист и Спартак Иванович, весело балагурившие с бутылкой в руках. Они попытались было расстелить бланк протокола, в качестве скатерти, прямо на зеркале, но Антон чуть ли не грудью прикрыл важное вещественное доказательство.

Тогда стол накрыли на скамеечке, стоящей под столетним тополем. Красиво расставили одноразовые пластиковые стаканчики, открыли бутылку водки и спохватились насчет закуси. Бежать снова в магазин все до единого участники акции категорически отказались. Положение спас Спартак Иванович, вовремя нашедший в кармане ириску в затертом фантике. Похоже, что он сам про нее забыл и, найдя, очень обрадовался.

Ириску торжественно водрузили в центр праздничного стола, развернули фантик, и Спартак Иванович, сосчитав присутствующих и упомянув, что еще сейчас Лариса подойдет, виртуозно разрезал конфетку на шесть частей. После чего, скороговоркой пробормотав: «Ну, с Богом!», до краев наполнил водкой стаканчики.

Антон с ужасом посмотрел на свои двести граммов водки. Он вообще не предполагал, что работа в прокуратуре сопряжена с таким количеством опасностей. Ну ладно, всего за три дня его отравили парами ртути, стукнули по голове, причинив черепно-мозговую травму, заставили всю ночь участвовать в осмотре, хотя он объективно нуждался в срочной госпитализации... Это все не смертельно. Но пить без закуски теплую водку в таких количествах?! Подобного он даже в студенчестве себе не позволял.

В то же время он предвидел саркастические возгласы своих несостоявшихся собутыльников, в которых словосочетание «профессорский сынок» было бы самым безобидным для него эпитетом.

Пришла Лариса с неизменным экспертным чемоданом, Антон даже подумал, не пристегнута ли она к нему наручником; брякнула его на землю рядом со скамеечкой и спросила:

– А мой стакан где?

Пока ей наливали, Антон наклонился к ней и шепотом наябедничал, что его пить заставляют.

– Ну и что? – удивилась Лариса.

– А как же черепно-мозговая травма? – занервничал Антон.

– Ах да, у тебя же ЧМТ... Ну, ты пригуби чуть-чуть. Эй, друзья, а закусывать чем будем?

Ларисе любезно указали на художественно разрезанную конфету. Когда приготовления были закончены, все дружно подняли свои стаканчики, тихонько их сдвинули, боясь пролить хоть каплю драгоценной жидкости, и лихо выпили. Антон по совету Ларисы только пригубил и срочно зажевал обжегшую губы водку шестой частью ириски.

Только лишь стаканчики коснулись импровизированной скатерти Спартак Иванович снова схватился за бутылку и разлил остатки. Антон испугался.

– А это чем закусывать?

– Как чем? А ириска?

– Так уже нету...

Спартак Иванович не поверил и ткнулся носом в фантик, на котором доля Антона действительно отсутствовала.

– А ты чего – съел?! – поразился следователь. – Ну, ты даешь! Надо же было пососать и обратно положить.

В этот момент к дому, тихо шурша колесами по блестящему асфальту, подъехала «скорая помощь». Из нее выглянул водитель и, видимо, оценив камуфляжную форму двух оперов и эксперта-криминалиста, а также чемодан медика с красным крестом, и поняв, что это не местная гопота на пленэре распивает, а люди солидные, через низкую оградку крикнул:

– Мужики, квартира три – вход отсюда?

– Мы из квартиры три, а что случилось? – меланхолично вопросил Спартак Иванович на правах старшего.

– Вызов у нас на черепно-мозговую. Там лестница-то нормальная, носилки спустить? А то сказали, неходячий, – развил тему водитель, и все дружно посмотрели на Антона, осторожно, чтобы не расплескать, несущего ко рту полнехонький стакан водки.

Такого позора Антон еще не испытывал.

Он вспоминал этот миг, уже лежа в палате после процедур, и заливался краской. Несмотря на то, что все неприятное уже было позади.

В кре сле у постели дремала мама. Как ни уговаривал ее Антон отправиться восвояси, ссылаясь на мнение врачей о том, что состояние его удовлетворительное, смертельная опасность миновала, и вообще завтра его отпустят домой, она ни в какую не соглашалась и выпросила разрешения поспать тут, рядом с сыночком.

Антон испытывал нешуточные угрызения совести еще и из-за того, что маме обо всех его приключениях сообщили уже утром. И конечно, она тут же схватила такси и примчалась в больницу. И вопреки его ожиданиям не сказала ему ни слова упрека, а когда он попытался объяснить некоторые свои поступки и задать ей вопросы касательно тех подробностей из жизни их семьи, о которых ему удалось узнать за последние дни, прервала его, пообещав, что поговорят они дома.

К вечеру ее обещала сменить Таня. Посещения, правда, были разрешены в больнице до девятнадцати часов, но матери выдали круглосуточный пропуск, и вообще Антон подозревал, что его коллеги наврали докторам что-то несусветное: к Антону тут относились, как к комиссару Каттани, пострадавшему в борьбе с мафией, ходили вокруг него на цыпочках, выделили отдельную палату (хоть и не одноместную, но пообещали на две соседние койки никого не подселять).

Когда явилась Татьяна, мать душевно с ней расцеловалась, к большому удивлению Антона, считавшего ее неспособной на такие публичные проявления чувств, и сдала Антона с рук на руки.

Первое, что сделала Татьяна, когда за Ниной Викентьевной закрылась дверь, – присела на койку к Антону, прижалась к нему грудью и страстно поцеловала в губы. Учитывая, что зубы больной чистил утром, вместо сексуального возбуждения он испытал невероятное смущение, списанное, впрочем, Таней на подорванное здоровье.

Поэтому она спокойно пересела в кресло и принялась рассказывать новости.

Во-первых, она посплетничала, что прокурор недоволен: не успел новый следователь приступить к должности, как ввязался в какую-то сомнительную историю, получил по голове, попал в больницу, значит, в ближайшее время не работник. Антон расстроился чуть не до слез; почему-то он вбил себе в голову, что прокурор должен гордиться таким героическим сотрудником, не побоявшимся отправиться ночью на поиски истины. Но оказалось, что превыше храбрости прокуроры ставят осторожность сотрудников.

Таня вообще посоветовала Антону не зацикливаться на мнении прокурора обо всей этой истории.

– А куда он денется? Поворчит и забудет, – философски сказала она. – Главное, что ты удостоверение не утратил.

Во-вторых, на ноже нашли чьи-то отпечатки, но не Антона.

В-третьих, зеркало забрали исследовать в криминалистическое управление ГУВД. Говорят, что оно действительно старинное, действительно из дворца Медичи, и стоит невероятных денег, несколько «мерседесов» ручной сборки купить можно. Эксперты уже залезли в конструкцию и обнаружили по периметру рамы полость, которую сначала сочли тайником, но потом открыли совсем другое предназначение этой полости.

Оказывается, она была заполнена жидкой ртутью. И если не знать секрета, то при повороте зеркала вокруг своей оси открывались отверстия в полости, маленькие, но достаточные для того, чтобы пары ртути начинали отравлять окружающую атмосферу. Зная секрет, при перемещении зеркала можно было этого избежать.

– Ужас! Это что же, специально была сделана такая машина для убийства? – поежился Антон; его действительно зазнобило при мысли о несчастных, которые коротали вечера перед этим зеркалом, медленно, но верно сводившем их в могилу.

– Говорят, да! – Таня сделала круглые глаза, что безумно нравилось Антону. – Это было специальное зеркало. Оно могло быть безвредным. А могло быть орудием убийства, надо было только правильно установить его.

– А про призрак женщины в шляпе ничего не говорили? – Антон разволновался. Но Таня развела руками.

– Нет. В это зеркало все уже посмотрелись, при разном освещении. Ничего. Никаких призраков.