Спроектированное в расчете на более широкое пространство, здание романтической школы с золотыми украшениями возникало перед глазами внезапно. На другой стороне улицы находились ресторан, магазин одежды, кинотеатр, построенные в двадцатые годы дешевые доходные дома, у которых в порядке были лишь нижние этажи, в них размещались магазины. Солнце выглянуло, но кое-кто из прохожих по инерции еще держал над головой зонт. На тротуаре преобладали старухи с сумками, недовольные турки выходили из кинотеатра, за ними, опустив глаза, несколько мужчин в костюмах. Альбер остановился, расстегнул пальто и, сунув в карманы руки, терпеливо стал ждать, пока прохожие не уберутся с его пути. Он пробежал глазами цены в ресторанном меню. Затем посмотрел выставленные в дверях кинотеатра фотографии. На них коротковолосая хорошенькая женщина шалила то с одним господином, то с другим, то с дамой, а то и со всеми ними сразу. Гениталии были прикрыты сделанной тушью кляксой, чтобы фасад дома никого не шокировал. А кто хотел увидеть все без кляксы, мог зайти внутрь. Лелак вошел. В вестибюле фотографий не было, только пожилая, размалеванная женщина, которая, улыбаясь, подтолкнула его к кассе.

— Э-э-э… сколько времени идет фильм?

— Два часа. Самый лучший. Только что привезли из Америки.

Вполне возможно, подумал Альбер.

Женщины выглядели слишком красивыми и свежими для того, чтобы фильм был французским. Режиссеры аналогичной французской художественной продукции отдавали предпочтение постаревшим, перекрашенным сучкам с колючими глазками. Эти обожали черные кружева и высокие кожаные сапоги. А в американских фильмах можно увидеть таких девушек, которые вызывают желание у нормального мужчины.

Он глянул на часы. Какого черта делают такие длинные фильмы? Стараясь поскорее выбраться из вестибюля, Альбер потрясенно обнаружил, что точно так же опускает глаза, как те, в костюмах, что выходили с предыдущего сеанса. Он остановился, поднял взгляд и осмотрелся. На него никто не обращал внимания. Он перешел на другую сторону улицы и сразу вернулся в зиму. Эта сторона была теневой, и театр, казалось, тоже источал холод.

Главный вход был закрыт, касса еще не работала. Здесь Альбер тоже принялся разглядывать выставленные в витрине фотографии. Ухмыляющийся мускулистый негр с барабаном. Изображенные в прыжке мужчины в белых брюках с обнаженными торсами. Длинноногие женщины, трясущие задами. В середине девушка с расставленными ногами, откинутой назад головой, с выражением экстаза на лице. Ее легко было узнать и на других фотографиях: она была изящнее, гибче, пластичнее остальных. И улыбалась прямо в объектив, словно встала перед камерой лишь для того, чтобы Лелак однажды смог ею полюбоваться.

Он отправился искать запасной вход. Не торопясь, фланирующей походкой прошел первые несколько метров, потом ускорил шаги. Серое здание театра с закрытыми дверьми оказалось неожиданно большим. Каждые десять метров с афиш «Кариоки» над Альбером смеялся знакомый уже ему кругленький задик — вот дурак, не в ту сторону пошел, теперь придется напрасно огибать все здание! Поравнявшись с десятой афишей, Лелак возненавидел этот зад. Ненавидел, но не мог отвести от него глаз. Повесили бы афиши с той тоненькой девушкой!

У двадцать седьмого зада он наконец увидел открытую дверь. Она вела в темный коридор, а оттуда надо было карабкаться вверх но крутой лестнице. Альбер прошел несколько метров по коридору, ожидая, что его кто-нибудь окликнет. Коридор был пуст, ему послышалось, будто в противоположном конце его гудели машины.

Он вернулся к лестнице. Все это напоминало приключенческие фильмы его детства. Сейчас раздастся визг, и с верхушки лестницы ему на шею свалится труп. Он мысленно расцвечивал картину, чтобы она была как можно абсурднее. Ему ужасно хотелось вытащить пистолет, прежде чем ступить на лестницу. Альбер почувствовал, что смешон. Он двинулся вверх, шагая через две ступеньки. Из-за резиновых подошв его башмаков создавалось впечатление, будто он крадется. Лелак покашлял, чтобы услышать хоть какие-то звуки, но от этого на лестничной клетке словно стало еще тише. Он добрался до нового коридора, такого же вымершего, как и тот, что на первом этаже. Полез дальше. Еще один этаж, а потом лестница кончилась.

Альбер остановился, тихо выругавшись. Надо бы повернуть назад, сбежать по этой проклятой лестнице, выйти на улицу, обратно на улицу де Розьер, зайти в кино, полюбоваться на ту славненькую, коротковолосую. На одном из снимков девушка определенно была очаровательной. Лелак заглянул в коридор, издалека доносились чьи-то голоса. Коридор был мрачным, пустынным, с облупившимися выкрашенными белой краской стенами, дешевым вытертым ковром. Крутые повороты вели в неизвестность, по углам были расставлены пепельницы. Альбер попытался открыть одну за другой несколько дверей, но они оказались запертыми. Он пошел дальше. Тут ему пришлось спуститься на несколько ступеней, повернуть направо и вновь спуститься по железной лестнице. Он оказался в зале ожидания или вестибюле. Широкие красные кресла из искусственной кожи, маленькие столики для курения, огромные зеркала, кофейный автомат, несколько дверей.

Альбер поискал в кармане деньги и подошел к автомату. Это была старая, облезлая конструкция, точно такая же, как у них в Главном управлении, что сломалась сегодня утром. В зале жарко топили. Альбер почувствовал, что начинает потеть, и расстегнул пальто. Бросил в автомат деньги и принялся ждать. Он не услышал ни знакомого треска, ни гудения, ни стука падающего на место стаканчика, ни звука капающего кофе. Пнув автомат, он ударил его сбоку ладонью и в сердцах добавил еще — разок кулаком. В металлической коробке что-то задребезжало, и Альбер, испугавшись, отошел. Рукавом пальто вытер лоб, решительными шагами подошел к одной из дверей и толкнул ее. Он очутился в мужском туалете. На миг мелькнула мысль, не воспользоваться ли случаем, но даже на это у него не хватило терпения. Он вышел и шагнул к другой двери. Медленно отворил ее, осторожно заглянул. На него уставился знакомый зад.

Танцовщица, стоявшая к нему спиной, держала в руках трусики. Обнаженная, мускулистая, с кожей цвета какао.

— Простите, — тихо пробормотал Альбер.

Женщина не услышала. Из большого черного кассетного магнитофона с воем вырывались звуки музыки, и длинные ноги танцовщицы дергались ей в такт. Альбер огляделся. В комнате находилась еще одна девушка — стройная, гибкая. Не прошло и четверти часа, как Альбер любовался ею на фотографии. Девушка сидела на канапе. На ней была надета блузка с юбкой. Из- под юбки виднелась часть бедра. Пальцы ее перебирали пуговицы на блузке. Она казалась намного более вызывающей, чем на фотографии, где была прикрыта лишь набедренной повязкой. Взглянув на Альбера, она улыбнулась. Медленно расстегнула одну пуговицу и уголком глаза покосилась на другую женщину. Та, сделав два танцующих шага, подошла к стулу, положила на него трусики и взяла другие.

«Она полагает, я смотрю на другую женщину, — подумал Альбер. — Думает, я для этого и заглянул, а если и нет, то от такого зрелища забыл, чего хотел».

Девушка расстегнула и вторую пуговицу, показались очертания маленьких, острых грудей. Она заметила, что Альбер наблюдает за ней, встала, отбросила назад волосы и подошла к зеркалу. Альбер втянул обратно голову и тихо закрыл дверь. Он чувствовал, что у него задрожали колени. Как двадцать пять лет назад, когда он впервые увидел обнаженную женщину. Может то, что он долго крался по коридору, словно желая тайком куда-то проникнуть, пробудило в нем мальчишку-подростка? Или то, что женщина, которую он увидел, не обратила на него внимания, и значение имело не то, что она была обнажена, а то, что ему словно доверили тайну? Мистерия выбора трусиков? Или странное сообщничество стройной девушки-танцовщицы?

Он повернулся. Позади него стояли четверо мужчин. Полуобнаженные, босиком, в белых широких брюках. Все четверо были сильные с круглыми плечами, широкими спинами, красивыми, мускулистыми руками. Они подступили ближе, и Альберу показалось, будто он в зоопарке наблюдает за мягкими движениями хищников. Грудь одного из мужчин пересекал длинный шрам, рубец подымался к левому плечу.