— Из него вынули восемь пуль, понимаете, восемь пуль…

— Есть один подозреваемый, сожитель жертвы. Он, конечно, отрицает…

— Они взломали дверь и вошли. И не нашлось ни одного соседа, который выглянул бы и посмотрел, что происходит. Вызови хоть один из них полицейского, этот несчастный и сегодня бы жил! А те привязали его к стулу и кололи, резали ножами, чтобы выведать, где он прячет деньги. По меньшей мере полчаса развлекались с ним таким образом.

— И он сказал?

— Нет.

На мгновение все замолчали. Буасси раскрыл портфель, вытащил из него красиво упакованный сандвич.

— С ума сойти, какие только ужасы творятся, — сказал он. И с аппетитом вонзил зубы в сандвич, усыпая крошками свою куртку.

— Я разговаривал с моим другом, — начал Шарль. Он взглянул на Альбера, давая понять, что теперь речь пойдет о Дюамеле, — Знаешь, с журналистом.

— Знаю. — Альбер заговорил первый раз. — Знаю, — повторил он. — Который пишет на внутриполитические темы.

Тысячу раз он давал себе зарок не трогать Бришо, когда тот снова надумает играть в начальство. И ни единого разу не мог сдержаться. Он любил Бришо, тот и друг хороший, и сыщик толковый. Щеголь и карьерист, бабий угодник, и все знают, что в один прекрасный день он станет префектом полиции. Если, конечно, не министром внутренних дел. Но когда он — начальник, его невозможно вынести. А ведь он не зазнайка, очень доброжелателен. Больше того, его прямо-таки распирает от готовности помочь. Он оперативен. Очень организован. Владеет методикой. И обладает несгибаемым оптимизмом.

Лелак улыбнулся. «Вот именно, — подумал он. — Из-за этого его и невозможно выносить».

— Что тут смешного? — Теперь Бришо стал самим собой. — Мой друг беседовал со своими коллегами. Они сказали, что сейчас есть только одна серьезная причина, из-за которой Дюамеля могли убить. Какой-то велосипедист во время тренировки сковырнулся, ударился головой и умер.

— Ну и что? — спросил Лелак. — Что в этом криминального? Ты знаешь, как крутят, велосипедисты? Как скорый поезд.

— Парень якобы принимал допинг. Это ничего не значит. Сколько бы раз ни умирали велосипедисты, всегда подбрасывают идейку о чрезмерной дозе. Но если на сей раз это правда и Дюамель хотел влезть в это дело, то, возможно, его и убрали.

— Почему же я об этом не читал, черт побери? — спросил Буасси. Он вынул из портфеля термос и налил себе в пластмассовый стаканчик дымящийся кофе. — Я каждый день прочитываю спортивную газету.

— Об этом не писали. Парень не был знаменитостью, просто состоял в каком-то клубе. Поэтому многие и не верят, что он принял допинг. Зачем это делать какому-то безвестному начинающему, да еще на тренировке?

— Может, хотел попробовать, чего можно добиться с допингом? — заметил кто-то.

Все внимательно слушали. В конце концов, речь шла о велосипедном спорте. Национальный вид. Пресса на него просто набросится. Как это получается, что у Лелака — всегда такие громкие дела?

Бришо пожал плечами.

— Откуда мне знать? Говорят, вроде бы нет смысла тут копать глубже. Но, возможно, у Дюамеля были лучшие источники информации. Случай расследовала жандармерия. Я уже звонил им по телефону, чтобы они переслали нам материалы.

— Спасибо, — вынужден был выдавить из себя Альбер. Вот этого он не выносил в Бришо. — Мы закончили?

— Закончили, — с удивлением ответил Бришо. — Ты куда-нибудь торопишься?

— Да. Пить кофе. Мне жена с собой кофе не дала.

Он вышел, Буасси поспешил вслед за ним. Он не любил ни кофе, ни красиво завернутые сандвичи своей подруги. Он любил те завтраки, которые со знанием дела заказывал Лелак и широким жестом их оплачивал. Шарль догнал их у лифта.

— Подождите меня, я тоже пойду.

Он положил кейс и быстрым движением машинально ощупал карманы, проверяя, все ли — без чего он просто не может выйти на улицу — у него при себе: удостоверение, деньги, ключи, пистолет.

— Я думал о том, кто был в этом году первым номером у Дюамеля.

Он умолк, давая время Альберу задать вопрос. Но спросил Буасси:

— Что? О чем речь?

— Тот тип, которого убили, коллекционировал женщин.

— В год у него бывало по десять-пятнадцать, — вступил Альбер.

— Вернее о стольких нам известно, — добавил Бришо. — Возможно, у него было и в три раза больше…

— Вот как? — сердито спросил Буасси. — За это его и убили.

— Зелен виноград? — Альбер остановился, чтобы в полной мере насладиться реакцией Буасси.

— Ты обо мне? — Буасси издал презрительный смешок. — У меня будет столько женщин, сколько я пожелаю.

— Конечно. Только тебе они уже надоели.

— А если и надоели, то что? Вот погодите! Мари весной на две недели уезжает в Бордо к своей сестре. Тут я и разгуляюсь.

Мари была его последней пассией, которая вцепилась в него более крепко, чем это делали ее предшественницы. Альбер с Бришо переглянулись.

Сегодняшнее утро было на редкость удачным! Они сделали приветственный жест полицейскому, стоявшему на посту в дверях, и вышли на улицу. Холодный ветер ударил в лица и взъерошил волосы. Какое-то мгновение они гордо и мужественно противостояли ему, потом победил трезвый рассудок, и приятели припустились бегом. Кафе находилось шагах в ста, от управления, не было смысла надевать пальто, К тому же между маленькими столиками не оставалось места для вешалок. Они захватили лучший столик у окна, заказали завтрак и наблюдали, как двое детективов из их группы тоже остановились в дверях, и теперь ветер ерошит их волосы.

— Ну, что там с женщинами Дюамеля? — спросил Лелак.

— У меня из головы не шло, почему не хватает первого номера за этот год. Все четыре года он педантично регистрировал каждую женщину, а вот первой этого года нет. Я не мог поверить.

— И что? — Альбер знал, что возражениями нельзя заставить Шарля рассказывать.

— Дома я просмотрел всю пачку. Почти все письма прощальные. Одна девушка пишет, что благодарит за ценный опыт, но, получив его, попытается вести порядочную жизнь. Другая извещает о том, что пока не хочет с ним встречаться, быть может, когда-нибудь потом… Но большинство желает ему сдохнуть, околеть, ибо того, что он сделал, простить нельзя. Есть, и несколько фотографий. — Одним движением он охладил Буасси. — Успокойся, там не обнаженная натура. Подписанные фотопортреты. «Жоржу с любовью, Сильви» и тому подобное. Нашел две визитки и одну салфетку из ресторана, на которой кто-то написал: «Я люблю тебя».

— Ладно. У Дюамеля от каждой женщины было что-то на память, за исключением первой этого года. И что тогда?

— Кто-то унес.

— Угу. — Альбер иногда был наглее, нем сам думал. — И как ты собираешься ее отыскать?

Шарль угрожающе привстал, словно готовясь к драке, и расстегнул пиджак. Буасси отодвинулся подальше. Альбер вынул зубочистку изо рта. Бришо сунул руку в карман и медленно вынул несколько монет.

— Сейчас узнаешь, — ответил он.

Телефон находился в другом конце зала. Они видели, как Шарль долго ищет номер в телефонной книге, потом набирает его. Они сидели так, будто их вообще ничего не интересует, заказали себе еще кофе. Знакомые детективы ушли, их место заняла стайка адвокатов. Они собирались в суд, чтобы там враньем подзаработать деньжат, а до судебного заседания еще оставалось время.

Лелак, Буасси и все их коллеги ненавидели адвокатов. А те вежливо и учтиво высмеивали сыщиков. Каждый из них именовал себя «господином доктором», все они были элегантны, приезжали в дорогих машинах и пытались оправдать убийц, которых с таким громадным трудом ловили Лелак и его коллеги. В зале суда они цеплялись к показаниям сыщиков, пытались их дискредитировать, а у тех не оказывалось против адвокатов даже стольких шансов, сколько имели бы эти чертовы стряпчие, сойдись они с полицией в уличной драке… Альбер одним глазом следил, как они достают из своих кейсов| обтянутых тонкой кожей, бумаги и склоняются над столиком.

— Ишь, сговариваются за спиной у своих клиентов, — сказал Буасси.