Судзуки!

Такахаси прибавляет скорость и идёт прямо к белой шхуне. Такахаси готов уже выскочить на палубу и помахать приятелю рукой, но что-то настораживает его. Почему так засуетились на шхуне? Неужели не узнают? Судзуки хорошо знакома «Юсе-мару» и её хозяин. Не раз встречались в Немуро.

Бывало, в номии он подсаживался к Такахаси, и за стаканом саке велась оживлённая беседа. «Счастливчик», как звали рыбаки Судзуки, мог развеселить любого неудачника, часами рассказывая о забавных морских приключениях и никогда не пропуская случая похвастать тем, как ловко проводит он русских…

«Нет, неспроста вся эта суета», — думает Такахаси, глядя на шхуну.

Тем временем матросы с «Такетоми-мару» что-то поспешно уносили с палубы. Вдруг мелькнула и исчезла в трюме вешка с красно-белым флажком.

И тут Такахаси понял:

«Так вот почему ты привозишь столько крабов, подлый и лицемерный Счастливчик! Завтра же об этом узнают все».

«Юсе-мару» вплотную подошла к борту белой красавицы. Тотчас на палубе появился улыбающийся Судзуки.

— О, Такахаси! Охайо!

Такахаси машинально бормочет в ответ «конни-цива», а глаза его шарят по палубе. Но теперь там. кроме мелкой рыбёшки да обрывков сетей, ничего нет. Взгляд Такахаси останавливается на Судзуки.

С минуту друг на друга напряжённо глядят две пары карих глаз: одни весело и хитро, другие с ненавистью.

— Ты брал рыбу из моих сетей! Ты рвал мои сети!

Такахаси подскочил к самому борту, но Судзуки ловко увернулся.

— Инумэ[2], — прорычал Такахаси.

Матросы выскочили на палубу, но Судзуки жестом приказал им убраться. Повернувшись к Такахаси и изобразив на лице крайнее недоумение, он залепетал:

— Что? Я?

Но чей-то голос с кормы перебил его:

— Русский «охотник»!

Судзуки мгновенно исчез в рубке, на ходу выкрикивая слова команды. Забегали матросы, затараторил двигатель на «Такетоми-мару».

Перед Такахаси вырос моторист.

— Сэндо, аккумуляторы сели, запустить двигатель можно только с ходу.

Взгляд Такахаси растерянно скользнул по неподвижной шхуне. На баке стоял Ицуп с буксирным тросом в руках. «Такетоми-мару», выбросив из-под борта облачко дыма, рванулась вперёд и заскользила мимо «Юсе-мару». Глаза Такахаси и Ицупа встретились, матрос без слов понял хозяина. Трос, описав в воздухе дугу, обвил кнехты. «Юсе-мару» медленно поползла вслед за белой шхуной. Та заметно сбавила ход. Тотчас же на корме показался Судзуки и матрос с топором в руках. Судзуки что-то кричал, показывая на трос. Матрос растерянно топтался на месте, боясь поднять на Такахаси глаза. Тогда Судзуки вырвал у него из рук топор и одним взмахом перерубил трос.

…Осмотровая группа закончила свою работу, и мы вернулись к себе на борт. Сгущались сумерки. Катер вёл на буксире «Юсе-мару». Параллельно нашему курсу по кромке нейтральных вод нас сопровождала «Такетоми-мару». Не знаю, покрасоваться ли решил Счастливчик, подразнить ли нас или же просто проследить наш путь.

Глядя на шхуну, матросы не находили себе места. А боцман, проходя по палубе, погрозил кулаком и пробурчал:

— Ну подожди, придёт и твой черёд.

Идёт дождь. Вторые сутки нудно барабанит по плащ-накидке, сечёт лицо. Земля не принимает больше ни капли, и тропка, по которой пробирается поисковая группа, давно уже превратилась в бурлящий ручей. Бамбук под тяжестью влаги поник и нахохлился. Пепельно-серое небо повисло над самой головой.

Противно хлюпает в сапогах вода, намокшая одежда прилипла к телу и мешает двигаться. Мы должны засветло добраться до лагунных озёр, иначе нарушители могут вырваться.

Пробираясь в этой мокрети, я с раздражением думаю: «Какой же ты командир! Не мог разобраться в солдате, с которым служишь уже полгода!»

Без колебаний причислил я Стёпина к разряду несобранных, нерасторопных. Его неряшливый вид и угловатая фигура раздражали меня, ни разу не прошёл я мимо Стёпина без замечания. Когда я отчитывал его за что-нибудь, он опускал глаза, краснел и молчал. В соревнованиях Стёпин не участвовал, танцевать и петь не умел. Любовь к книгам, пожалуй, единственное, что нравилось мне в Стёпине.

На коротком привале я приказал радисту связаться с центром. Ответ был неутешительный: «Стёпин в сознание не приходил!»

Стёпин, спасая товарища, сорвался со скалы и сейчас лежит в госпитале. Вот тебе и не лучший солдат!

Снова нестройная колонна растянулась по тропке-ручью. Снова по плечам застучал бамбук, стряхивая на нас обильную дождевую росу.

Бурную горную речушку я встретил с радостью, будто она своей студёной водой в состоянии рассеять тревожные мысли. Где-то у вершины сопки клубятся серные пары. Там мы должны дождаться группы Феликса Абрамяна.

Желторотые сольфатары пыхтят, как паровые машины. Из одной со свистом вылетает пар. Кажется, вся сопка клокочет, трясётся, вот-вот взлетит в воздух. Уставшие люди опускаются прямо на застывшие потоки самородной серы.

Радист привалился боком к камню и спит. Дотрагиваюсь до его плеча. Он просыпается мгновенно.

— Попробуй связаться, Саша, — я не говорю больше ни слова. Радист и так понимает и торопится.

— Передают: состояние без изменений. Значит, без улучшения…

Наконец появляется Феликс со своими людьми. Ещё издали улыбается, что-то кричит. Всё такой же весельчак, балагур. Только борода отросла за эти два дня и вокруг глаз тёмные круги.

— Что-то ты, братец мой, скис, — смотрит на меня Феликс. — Давай закурим, что ли.

— Давай.

— Что и говорить, не везёт нам. Вечно мы с тобой на самых оперативных участках и в то же время в стороне. Какого дьявола нарушители попрутся в сопки? Всё мы с тобой на подстраховке.

Пора. Наши пути расходятся. Снова впереди бамбук и тропка-ручей. Только теперь она всё время закручивается на перевал. В нескольких шагах позади меня тяжело ступает наш походный повар Сверчков. Вся фигура его выражает упорство. А вот радист. Тонкий, как тростинка, с девичьей талией. Рация тяжёлая, ломит плечи, гнёт к земле, а он, словно двужильный, идёт себе и идёт.

Отступаю в бамбук и пропускаю мимо себя ещё несколько человек. Много усталых, угрюмых, обросших лиц. Разные люди. Но случись что, наверняка все поступят, как Стёпин.

Ищу глазами радиста. Теперь он где-то впереди, в голове колонны. Тяжело дыша, настигаю его.

— Связи с центром нет, — предваряет он мой вопрос.

До перевала остаются считанные метры. Но как они тяжело даются! Последние усилия — и внизу сквозь густую пелену дождя смутно проступают чаши лагун. Через несколько минут приходит сообщение от Феликса. Он тоже «перемахнул» перевал.

…Чем ближе озёра, тем настороженней и подвижней люди. Некоторые заметно волнуются. Веет не дождевой свежестью. Пересекаем дорогу. Стоп! Радист делает какие-то знаки. Подхожу, беру наушники. Приглушённый голос Феликса сообщает: «Отбой! В 14.15 нарушители задержаны. Находитесь у дороги и ждите транспорт».

Феликс минуту молчит, а потом переходит на неофициальный тон:

— Ну, что я тебе говорил, парень. Не везёт нам.

Домой мы добрались к вечеру. Войдя в комнату, я бросил сумку на стол, собираясь переодеться. Потом раздумал.

…Я шёл прямиком по тропинке, совершенно не чувствуя усталости. Темнота плотно окутала лес. Только изредка проступали белые стволы берёз.

Дежурный врач встретил меня вопросительным взглядом. Очевидно, его удивил мой растерзанный вид.

— Ради всего святого скажите, как чувствует себя Стёпин. Рядовой Стёпин, — поправился я.

Врач минуту помедлил:

— Это вчерашний случай?

— Да, да.

— Сейчас уже ничего. Пришёл в сознание. Будем надеяться. Но к нему ещё нельзя.

Выходя из госпиталя, я улыбался.

Жив. Будет жить.

Дорога раскалённой спиралью убегает в сопки. Красное пемзовое покрытие лишь кое-где разъедено бурными потоками, и шофёр гонит машину со скоростью за шестьдесят.