Справа картина постоянно меняется: поредевший строй пихт уступает место смешанному лесу, на смену малиннику спешит березняк, его вытесняют густые заросли бузины. И снова малинник, березняк, пихты… Слева — сопки. Они лишь медленно-медленно разворачиваются, подставляя для обозрения то одну, то другую сторону.

Вот вулкан Менделеева. Он видел первых русских, ступивших на Курильскую землю, — Анциферова и Козыревского, наверняка был свидетелем пленения японцами Головнина, на него смотрели Крузенштерн и много-много других людей. А сколько ещё поколений будет любоваться им!

Дорога так стремительно исчезает под колёсами, что кажется, и время летит быстрее обычного.

Дороги! Сколько раз вы стелились под самолётом зелёными островами лесов, квадратами полей, лентами рек и пятнышками озёр; перекатывались упрямой океанской волной, постукивали стыками рельсов, парили асфальтовым миражем, ползли размокшим просёлком. Но какими бы вы ни были, всегда вы вели к увлекательным живым делам.

Я задумался и не сразу замечаю разбитые колеи с жидкой чёрной грязью, по которым уже не катится, а плывёт наш «газик». Шофёр констатирует: «Конец асфальту». Пробираемся осторожно, словно по зыбкому настилу. Машину то и дело заносит. Изредка лужи сменяются подсохшей грязью, и тогда газуем вовсю, торопясь наверстать потерянное время. Шофёр знает, какой груз везу я в своей видавшей виды полевой сумке, поэтому и спешит.

Поворачиваюсь к нему.

— Ты говоришь, Семёнов, будем к девятнадцати на заставе?

— Обязательно.

Я успокаиваюсь. Открываю сумку, перебираю красные книжечки — комсомольские путёвки.

Напряжённо смотрю вперёд, и передо мною уже не разбитые колеи, а тропы, ныряющие в распадки, карабкающиеся в сопки, оборванные прибрежными скалами, водопадами, речушками. Тропы, может быть, ещё более крутые и тернистые, чем другие…

Шофёру приходится демонстрировать всё своё искусство, — так труден и коварен курильский просёлок.

Вид у шофёра даже беззаботный, но я чувствую, что он весь собран и нервы его напряжены. Неожиданный толчок, и я чуть не прорываю головой брезентовый тент.

— Тормоз? Зачем?

Оглядываюсь Машину развернуло как-то непонятно. Дотягиваюсь до ручки и намереваюсь выйти. Шофёр кричит:

— Не выходите!

Потом с величайшей предосторожностью открывает свою дверцу и выходит. Выбираюсь и я.

Семёнов молча показывает на дорогу. «Газик» развёрнут почти на 180 градусов, а правое переднее колесо повисло над распадком.

Семёнов носит камни и подкладывает под колёса О том, чтобы сделать что-нибудь своими силами, не может быть и речи — слишком большой риск. Смотрю на часы — 17.30, а до заставы ещё 10 километров.

— Полтора часа. Успею, — перекидываю через плечо сумку, поправляю пистолет. — Если тебя здесь выручат, догоняй. Смотри, не рискуй зря.

Шофёр утвердительно кивает.

И снова передо мной дорога, обыкновенная, таёжная, курильская…

На высокой деревянной мачте лёгкий ветерок развевает флаг. С бухты он выглядит маленьким красным пятнышком, а с борта парохода, идущего через пролив Екатерины, его и совсем не видать. Издали не видно также и невысоких деревянных строений, разбросанных по берегу.

Вот она, наша застала!

Одна из многих застав, стоящих вдалеке от оживлённых дорог и шумных больших городов. Здесь нет электричества и парового отопления. Почта приходит сюда раз в месяц. Но от этого жизнь не затихает и не становится беднее. Наоборот, здесь она ощущается с ещё большей силой.

Обычно рано утром на заставе тишина. Отдыхают уставшие за ночь пограничники. Но сегодня почти не закрывается дверь в казарму.

Сегодня застава провожает шестерых пограничников. Все возбуждены и громко переговариваются. Но неожиданно вдруг застынет рука солдата, укладывающего вещи, затуманится взгляд. Ведь покидает он эти места не на неделю, не на месяц — может быть, навсегда.

Пограничная застава!

Сколько хорошего и светлого связано с тобой' Сколько дум, надежд и мечтаний сберегаешь ты! Сколько мелких промахов и неудач видела ты в начале беспокойного солдатского пути! И сколько стойких, закалённых людей вырастает здесь!

Блекнут со временем воспоминания, стираются в памяти имена, но ты, застава, живёшь в сердце каждого солдата.

Шестеро быстро удаляются по серому каменистому побережью.

Провожающие покидают берег. На крыльце показывается дежурный и громко выкрикивает команду.

— Приготовиться к занятиям!