...Вот, он, Влас Филимонов, знакомится с Понтием Доримедонтовичем на курорте в Адлере. Новый знакомый - очень приятный деловой человек. Понтий Доримедонтович обещает позвонить, когда они вернутся в столицу. Вот, Понтий Доримедонтович, напоминает о себе в Москве и приглашает Власа в ресторан "Арагви", чтобы обсудить интересное дело, немного рисковое, но денежное. А вот Влас в подмосковном лесу, встречается с людьми Понтия Доримедонтовича, которые вручают ему оружие и задаток. И вот камера смертников, где, словно гром среди ясного неба, звучат слова Гостя о том, что Власа предали заказчики...

       - Борода у вас большая выросла, Понтий Доримедонтович, сразу не узнать вас, - грустным, провалившимся голосом выдавил Влас.

       Отец Понтий молчал, продолжая с ужасом смотреть на Власа.

       Мила попятилась назад, часто моргая широко распахнутыми глазами и закрывая рот рукой, чтобы сдержать крик.

       Влас заплакал, не всхлипывая и не меняясь в лице; слезы просто текли одна за одной по его щекам.

       Он плакал вовсе не потому, что ненавидел Понтия Доримедонтовича или жалел себя, обманутого собственными заказчиками. Он плакал потому, что понял: сегодня ему не удастся исповедаться и рассказать про Гостя. Власа не особенно удивило то, что Понтий Доримедонтович стал священником, но его глубоко поразило, что отец Понтий так испугался их встрече. Ужас, запечатленный на лице отца Понтия, не сочетался с тем идеальным представлением о священниках - добрых пастырях, которое почерпнул Влас из книжек.

       В результате, в эти минуты Влас чувствовал себя солдатом, в течение десяти лет выходившим из окружения и перешедшим, наконец, линию фронта, но загадочным образом вновь оказавшимся в тылу врага.

       Взгляд Власа упал на икону Пресвятой Богородицы, которую наполовину закрывал собой отец Понтий.

       "Какая любовь, - подумал Влас. - Какая любовь!".

       Матерь Божия с великой нежностью смотрела на Своего Сына, а Младенец-Христос доверчиво и кротко взирал на Нее. Это неразрывное, лучащееся любовью единство взглядов внезапно поразило Власа. Он даже на мгновение забыл про Понтия Доримедонтовича. А когда вспомнил, то уже совершенно успокоился. Слезы высохли.

       Влас посмотрел на остолбеневшего отца Понтия не отчаянным, а добрым взглядом и мягко сказал:

       - До свидания, отец Понтий. - Потом добавил: - Впрочем, не до свидания, а прощайте. Ведь православные не говорят "до свидания"... Прощайте, отец Понтий, - с этими словами Влас повернулся и вышел из храма.

       После его ухода отец Понтий еще с минуту безмолвствовал, а потом, как бы очнувшись от кошмарного сна, испуганно и умоляюще зашептал в лицо прижавшейся к стене Миле:

       - Милочка, ты видела...?

       - Батюшка, - вдруг закричала Мила, - я ничего не видела! Я ничего не хочу знать! Мы вас любим! А в жизни всякое бывает, всякое... Я вам подрясник принесла! Новый! Я вам подрясник...

       И, сотрясаясь от рыданий, Мила опустилась на древние каменные плиты храма, к ногам отца Понтия. 

       Влас быстро шел, почти бежал к метро. Спустившись бегом по эскалатору и войдя в вагон электропоезда, он только там подумал: "А куда я собственно спешу?". И все же его не покидало чувство, что необходимо торопиться, что он должен что-то придумать, что-то сделать. Но что именно сделать, Влас не знал.

       "Прямо хоть на улицу выходи и кричи им про Гостя, - размышлял Влас. - Ведь я же им не про лотерею "Бинго" хочу рассказать (в ту зиму почти в каждом подземном переходе Москвы торговали лотереей "Бинго"). Ведь Он жив! Он же сказал, что мы еще свидимся. Он хотя и умер, но жив. И Он каждого из нас может спасти..., а мы, бедные, ищем спасения в каких-то лотереях, надеемся на какие-то турфирмы "Софокл"... А этот отец Понтий чего так испугался? Ну, допустим, он не знал, что я живой остался. Ну, допустим расстреляли меня, но на том свете, на Страшном Суде, все равно бы мы встретились... Он на меня смотрел, как на воскресшего мертвеца. Да я такой и есть. А чего ж испугался, если он пастырь!? Ну вот, опять осуждаю. Прости, Господи...".

       - Станция "Чистые Пруды", - прозвучал в динамиках женский голос.

       Влас вышел. Идя к своему дому, он продолжал мучительно перебирать в памяти прежних знакомых, кому бы можно было рассказать про Гостя, и не находил подходящей кандидатуры. "Если самый близкий друг меня не понял, если Милка, хоть и верующая, не поверила, то к кому мне идти. Да и с Понтием Доримедонтовичем... фу-ты, с отцом Понтием, какое дело вышло... К кому идти? Интересно, кому-нибудь вообще важно знать, что Христос действительно существует!? Что Он - реален, что Он жив!? Ведь я только об этом хочу рассказать. Ведь, если Он ко мне приходил и меня спас, как я могу молчать?".

       Дома Влас, не раздеваясь, прошел на кухню, включил газ и поставил разогревать чайник, а сам без сил опустился на стул. Матери дома не было. Влас просидел в отрешенном состоянии с полчаса или больше. Чайник давно вскипел, Влас выключил газ, но заваривать чай не стал. Стеклянным взглядом он смотрел в пол. На полу у окна валялась газета, принесенная на днях матерью и, видимо, упавшая с подоконника. В какое-то мгновение Влас как бы очнулся и машинально потянулся к газете. Подняв ее, он прочел название: "Из рук в руки". Бесцельно листая газету, наполненную всевозможными рекламными объявлениями, Влас дошел до раздела "Знакомства" и без любопытства, а просто от нечего делать, прочитал несколько объявлений. Объявления были, как объявления, но одно из них привлекло внимание Власа. В нем говорилось, что молодая красивая девушка по имени Василиса, жгучая брюнетка, желает познакомиться с серьезным человеком для содержательного проведения досуга. "В мое время молодые жгучие брюнетки в газету с объявлениями не обращались, - удивился Влас. - Что за нужда в знакомствах у этой Василисы Прекрасной?". Но не столько содержание объявления привлекло внимание Власа, сколько редкое, какое-то сказочно-заповедное имя девушки.

       И тут Влас подскочил, как ошпаренный. "Позвоню ей! - Сразу решил он. - А почему бы и нет?! Не случайно же попалась мне в руки эта газета именно сейчас, когда я ищу человека... Ну, ладно, хватит патетики, - пресек он себя, - тоже мне Диоген выискался. Звони, и точка".

       Влас набрал номер телефона. Сердце учащенно забилось, так что показалось, что он слышит сердечное эхо, и он повесил трубку. Успокоившись и переведя дух, Влас вновь набрал номер.

       - Алло, - послышался в трубке писклявый женский голос.

          - Здравствуйте, можно мне Василису. Я по объявлению.

       - Очень рада. Я живу около Краснопресненской, приглашаю вас в гости.

       И тут Влас все понял. "Вот лопух, - пронеслось у него голове, - совсем отстал от жизни. Оказывается, как теперь все легко делается".

       - Вы что молчите? Когда приедете?

       - Я, в общем, свободен... - промычал Влас.

       - Вы что, сейчас приедете? Так записывайте адрес.

       Влас послушно записал, хотя уже точно знал, что к "такой" Василисе он не поедет.

       - Очень рада, - наигранным тоном сказала женщина, - жду вас. А как ваше имя?

       - Мое? Влас. Скажите, а сколько стоит? - почему-то спросил он.

       - Тысяча двести за часик, - бойко ответила женщина.

       - Спасибо, - поблагодарил Влас и, бросив трубку, отдернул руку, будто ожегся.

       "Тысяча двести. А сколько у нас сейчас доллар? - Прикидывал он. - Кажется, рублей тридцать. Значит, тысячу двести делим на тридцать. Это что получается, долларов сорок что ли... за час!? Ты смотри, прямо как в Амстердаме. Да, цены выросли. Ну, ясное дело, на своей квартире принимает. Вот тебе и Василиса Прекрасная, а я-то, Иван-царевич - зэк неотесанный, размечтался!".