Мила была подругой Влада еще со школы. Благодаря Владу, Влас в свое время и познакомился с ней. Она жила с мамой в старом, чудом сохранившемся деревянном флигеле одного из арбатских двориков. Когда мать Милы уходила на суточное дежурство (она работала вахтером и одновременно сторожем в театре Вахтангова), то друзья собирались у Милы. Утром, после веселой ночи, окрестности Арбата оглашались песней "Вдоль по Питерской...", которую, выйдя на свежий воздух, красиво исполнял Влад (у него был первый тенор). Влас и Мила кричали "бис", "браво" и неистово аплодировали.

       Все это осталось в прошлом. Теперь Влад был серьезным деловым человеком, Влас - убийцей и уголовником с десятилетним сроком за плечами, а Мила, как подметил Влад, - верующей. Ей-то по совету друга и решил позвонить Влас в тот же вечер.

       Мила на звонок Власа отреагировала хотя и радостно, но без излишней восторженности. Влас, рассказав вкратце о себе и выслушав ответный рассказ, перешел к делу.

       - Мил, я чего звоню-то... Ну, то есть, я знаешь, что хотел тебе рассказать? У меня там, еще в самом начале, когда я в камере смертников сидел, был удивительный случай. Ко мне ночью Гостя подселили. Ну вот. А Он, знаешь, Кто был? А Он был... - Влас медлил, помня о странной реакции Влада на свое откровение.

       - Кто?

       - Он Христос был.

       Влас замолчал. Молчала и Мила.

       - Ты слышишь, Мил?

       - Слышу.

       - А чего молчишь?

       - Ты это серьезно?

       - Конечно! - Влас ободрился, почувствовав в голосе Милы живое участие.

       - И что гость делал?

       - Ну, ничего особенного не делал. Поговорил со мной и, знаешь, всю душу мне перевернул в ту ночь. Как теплым светом меня согрел. Оттаял я тогда. Каким-то другим стал. А потом... Потом Его вместо меня расстреляли утром. И вот, благодаря Ему, я теперь с тобой тут разговариваю. Только, Мил, не знаю я, что дальше делать. Он мне молитву дал, а куда идти на свободе, ничего не сказал, да я и не спрашивал. Я и думать тогда не мог, что всего через десять лет окажусь на воле. Я, конечно, потом в зоне читал очень много православных книг. Почти все "Жития святых", учебник по догматике, по нравственному богословию, слова святителя Иоанна Максимовича и много чего еще.

       - Догматику? А "Закон Божий" ты прочитал?

       - Ну, конечно, прочитал.

       - Откуда же ты книги брал?

       - А я писал в монастыри, в православные газеты, на радиостанцию "Радонеж", и мне книги присылали. Даже из Америки из русского монастыря в Джорданвилле как-то прислали...

       - Влас, - твердо сказала Мила, - слушай внимательно. Все, что ты мне рассказал про Христа, то есть про гостя твоего, - слишком серьезно. Ты сам не должен верить, что это Христос был, и я тебе не имею права верить...

       - Почему? - опешил Влас.

       - Ты слушай, не перебивай. Так вот, тебе нужно исповедаться во всех твоих грехах, а заодно всю эту историю рассказать батюшке, а там уж как он благословит. Может, это прелесть была, обман бесовский. Понимаешь?

       - Да я бы давно батюшке какому-нибудь рассказал, только не было у нас там батюшек. Мы слышали, что в другие зоны они приезжали, а к нам ни разу. Слишком наша дыра далеко от храмов была. Сибирь-то она знаешь какая большая. Вот и не пришлось мне за все эти годы исповедоваться... кроме, конечно, того разговора с Гостем.

          - Опять ты про гостя!... Ну и ничего, раз раньше не мог с батюшкой посоветоваться. А теперь ты обязан все рассказать. Слышишь? Обязан.

       - Так ведь я не против. Ты какого-нибудь хорошего батюшку знаешь?

       - Знаю многих. Например, мой духовник, отец Понтий. Он недалеко от моего дома служит. Он, правда, батюшкой только два года назад стал, но человек он очень добрый и рассудительный. Чувствуется, что жизненный опыт большой имеет. Хочешь с ним поговорить? Я завтра как раз к нему поеду, повезу новый подрясник.

       - Ты что, сама сшила?

       - Сама. Я уже батюшке давно обещала... Так пойдешь?

       - Пойду. Мил, спасибо тебе.

       - По-церковному "спасибо" не положено говорить - богохульство. Надо говорить "спаси Бог" или "спаси Господи", - покровительственным тоном поправила Мила.

       - Ясно. Спаси Господи, - смущенно промямлил Влас. - А где встретимся?

       - В двенадцать дня около храма, где вы тогда с Владом негра били. Помнишь? Дворами от меня пройти. Выйдешь из метро, там недалеко.

       - Негра били?... А да, помню, - опять смутился Влас и покраснел. - Бедный негр. Мы его чуть не убили...

       - Ну, до завтра. Желаю тебе Ангела Хранителя на сон грядущий.

       - Спаси Господи. До свидания.

       - Эх, Влас, а говоришь догматику читал, - вновь покровительственно заметила Мила. - Православные "до свидания" не говорят. Нужно говорить "прощай", то есть просить прощения, а то, кто знает, может мы умрем ночью и никакого свидания завтра не будет.

 - Извини, - совсем уже потерялся Влас, недоумевая про себя: "А что же она мне "до завтра" cказала?".

       - Да не "извини", - не унималась Мила, - а "прости". Православные говорят "простите", понял?

       - Понял. Прости.

       - Ну вот так, хорошо. И ты меня прости и до завтра, - удовлетворенно вздохнула Мила и повесила трубку.

        Утром следующего дня Москва дышала морозной свежестью и казалась насквозь пронизанной солнечными лучами. Погода вполне отвечала настроению Власа. Он шел арбатскими двориками, не обращая внимания на прохожих, спешивших в то утро, как и всегда, по своим неотложным делам. Влас размышлял, что в этот самый день, для многих такой обычный, исполнится его заветное желание - он исповедуется у священника. О таинстве исповеди Влас много читал в заключении и старался исповедовать свои грехи Господу в личной молитве, как учили святые отцы, но знал, что необходимо принести покаяние и в таинстве исповеди, при свидетеле-священнике. Влас с радостным волнением думал о том, что, возможно, этот день станет важной ступенью его жизненного пути...

       ...Когда Мила и Влас окунулись в светлый сумрак уютного храма, с невысокими полукруглыми сводами, с разноцветными бликами лампад на свежевыбеленных стенах, отец Понтий рассматривал новый резной киот, специально исполненный для почитаемой иконы Богородицы. Кроме отца Понтия и полуглухой старушки-уборщицы в храме в это дневное время никого не было.

       - Батюшка, благословите, - обратилась Мила к стоявшему спиной отцу Понтию.

       - Бог благословит, - не оборачиваясь отозвался отец Понтий, узнав Милу по голосу.

       - Батюшка молится, - шепнула Мила Власу. - Ну, проси благословения, как я тебя учила. Да руки-то, руки лодочкой сложи, а не растопыривай.

       - Благословите меня, отче, - кротким, умоляющим голосом попросил Влас. Было видно, что он еле сдерживает слезы.

       Продолжая рассматривать киот, отец Понтий благостным тоном ответил:

       - Бог тебя благословит, чадо. Кого это ты привела, Мила?

       - Батюшка, это Влас. Ему нужно исповедаться.

Отец Понтий, наконец, оторвался от киота, повернулся и занес руку для широкого московского благословения... Да так и застыл. Рука плавно опустилась, словно тонущий в воде камень. Лицо священника выражало ужас.

       - Что...!? Что с вами, батюшка! - запричитала Мила. - Вам плохо? Принести воды?

       Влас в первую минуту ничего не мог понять. И вдруг... "У батюшки родимое пятно на скуле, как у Понтия Доримедонтовича", - пронеслось в его голове, а следом за этой мыслью картинки прошлого, как в немом кино, стали быстро сменять друг друга.