В полупрозрачной ткани балдахина прятались предрассветные тени. Задернутые занавеси превращали роскошную кровать в отдельную теплую комнатку. Снаружи не доносилось ни звука, и тяжелое, сбившееся дыхание лежащего рядом человека оглушало не хуже пулеметной очереди.

Вчера для проверки я связалась с парой случайных знакомых в Дирвиэле — и все-таки закатила истерику. А Его Высочество изволили не растеряться и качественно угомонили чужую подданную. Дважды.

Кажется, этот человек был способен урвать свою выгоду в абсолютно любых обстоятельствах. Наверное, чтобы достичь таких вершин мастерства, нужно с рождения жить под гнетом вечного «я должен».

Словом, мне они определенно не светили. Просвета в сложившейся ситуации я вообще не видела.

Рассуждая о том, что не произошло ничего непоправимого не произошло, я упустила из виду один немаловажный нюанс. Если бы отцом ребенка был любой другой мужчина, девятнадцатая статья ирейского уголовного кодекса сыграла бы мне только на руку, добавив свободу выбора и тучу возможностей по разрешению внезапного кризиса в личной жизни.

Но раз уж меня угораздило спутаться с Третьим, не имеет значения, что я предприму. Мое имя начали забывать. Я могу сбежать к ведьме, могу потребовать найти суррогатную мать, могу скрыться с планеты, могу попытаться выносить и родить этого ребенка — и в любом случае останусь проклятой. Безымянной. Самой удобной и уязвимой мишенью для тех, кто хочет добраться до королевской семьи.

И, наверное, если бы Третий не пытался так яростно защищать меня, я и то была бы в большей безопасности. А сейчас… я слишком хорошо понимала, какой план действий диктует королевское чувство долга.

За моей спиной не стоят города, деревни, производства и рудники. Я не приношу выгоды. Очередной безымянный бастард точно не стоит того, чтобы потом всю жизнь охранять одну безродную дуреху и подставлять под удар несвоевременно привязавшегося к ней третьего наследника престола, который однозначно будет должен жениться снова — и, разумеется, не на мне.

На месте короля Ирейи я бы просто умыла руки и позволила заговорщикам сделать все самим. В моей жизни начался обратный отсчет. Я должна придумать, как исчезнуть, пока еще не поздно.

Сын короля хмурился, придерживая меня поперек живота, не позволяя отодвинуться, — очень собственническим, очень властным жестом. Сумрачные тени разрисовывали его лицо траурным макияжем, лишний раз подчеркивая усталые глаза, впалые щеки и упрямо сжатые губы. Ему не шло.

А еще, в отличие от одной иринейской шалопайки, легкомысленно отмахнувшейся от возможности внеплановой беременности, Третий относился к печальным перспективам куда ответственнее. Оттого, вероятно, и не спал — последние дня три, если не больше.

На фотографиях в прессе он всегда вежливо улыбался и неизменно был центром всеобщего внимания — светлый, необъяснимо обаятельный человек в угольно-черном мундире ирейского двора. Ни на одной из них не показывались темные круги под глазами и обреченное напряжение во взгляде, не говоря уж об измятом воротнике — и неизменной цепочке с простеньким серебряным кольцом.

Кажется, эту его сторону не было позволено видеть никому — кроме разве что Миры и Рино. А теперь — и мне.

— О чем задумалась? — тихо спросил принц, покрепче прижимая меня к себе.

Рука была теплой. Сам принц — горячим. А одеяло, похоже, обреталось где-то за пределами кровати. Лучшего момента для объятий и придумать было нельзя, но малодушно прятаться от реальности носом в высокопоставленную подмышку я не стала.

Надеюсь, у меня еще будет время об этом пожалеть.

— О болотных огоньках, — честно призналась я.

Он приподнял голову над подушкой, вопросительно заломив бровь.

— В древних иринейских сказках их называют свечами мертвецов, — нехотя пояснила я. Мне самой шуточка уже не казалась забавной, но, раз уж ляпнула, придется объяснять. — «Кэнвилл корф». «Кэнвилл» переводится как «свеча», а «корф»… — я осеклась и вжалась затылком в подушку.

Нависший надо мной Безымянный принц медленно выдохнул, с заметным усилием расслабил перекошенное в бессильно-злобной гримасе лицо и — в продолжение неудачной шуточки — нежно поцеловал меня в лоб, как покойницу. Бессменная цепочка мазнула меня по кончику носа.

«Кэнвилл — корф».

— Я еще не знаю, что мне придется сделать, — тихим, но почему-то очень грозным голосом сказал Третий, не спеша убраться в сторону, — но я тебя не отдам. Никому.

Я с выражением собственного лица воевать не стала — так и уставилась на него с нескрываемым скептицизмом. Я не сомневалась: если Его Величество попросит — отдаст как миленький.

— Проще всего было бы заявить, что ребенок не твой, — я пожала плечами. — Объявить отцом кого-нибудь из проклятых, но не высокопоставленных. Наверняка же среди бастардов вашей династии числится не один только Рино? — И уже по одному натужно нейтральному выражению его лица поняла: даже если и есть кто-то, кроме асессора, Его Высочество не согласен. Категорически. — Третий, очнись! Стоит тебе объявить об отцовстве — и я труп! Ты же чертов принц! Да один только граф ри Кавини из шкуры вон вылезет, чтобы отомстить тебе за навязанную жену! При таком раскладе проще сразу навестить ведьму!

Его Высочество и глазом не моргнул.

— Я бы предложил решать проблемы по мере их поступления, — старательно придерживаясь доброжелательно-ровного тона, сказал он. — Для начала было бы неплохо пройти обследование. К сегодняшнему утру госпожа Гирджилл как раз прибудет в посольство, чтобы навестить леди Джиллиан. Уверен, ты захочешь с ней увидеться.

Кажется, я побледнела слишком заметно, потому что по-прежнему нависающий надо мной принц едва справился с ехидной усмешкой, но все равно продолжил:

— Я не вижу смысла скрывать что-либо от твоей матери. Она вправе знать… да и узнает так или иначе — через пару-тройку дней, когда проклятие войдет в силу. А тебе не помешает консультация грамотного специалиста. Все-таки условия зачатия были не самыми подходящими. Да и образ жизни, подозреваю, тоже.

С этим поспорить было трудно.

— Вариант с ведьмой ты даже не рассматриваешь?

— А ты? — тихо спросил Его Высочество.

Я не выдержала и отвела взгляд.

Черт побери, да это был бы практически идеальный выход! Избавиться от ребенка, пока мое имя еще помнят хотя бы близкие друзья и родственники — и мало ли, чего там забыли случайные знакомые? С кем не бывает? Его Высочество сохранил бы свою бесценную репутацию сказочно-идеального мужчины, я — свою бесценную шкуру, Его Величество — свои бесценные нервные клетки…

Только, положа руку на сердце, — я не смогу убить еще и этого ребенка. Просто не смогу.

И чертов принц, кажется, знал это не хуже меня. У нас с ним, если задуматься, вообще взгляды на многие вещи совпадали чаще, чем следовало бы.

— Хорошо, — сквозь зубы выдохнула я. — Я поговорю с мамой. Но, Третий, послушай. Мы не выживем, если отцом будут считать тебя.

Его Высочество выразительно прикусил губу и наконец-то улегся на бок, подперев голову рукой. Вторая ладонь упрямо вернулась на мой живот — пока ничем особо не примечательный.

— Из всех бастардов моего короля-отца сейчас жив только Рино, — недовольно сообщил принц. — Ее Величество, разумеется, пыталась разобраться и с ним, но семейство его покойной матери оказалось достаточно могущественным, чтобы прятать Рино до тех пор, пока он не стал незаменимой фигурой при дворе. Наверное, он даже согласился бы прикрыть тебя — если бы это потребовалось годом раньше. Но сейчас Рино прочно и безнадежно женат и не поступится доверием Миры. Ни за что. А сказать ей правду… знаешь, я в жизни не встречал человека, который врал и играл бы хуже, чем она. Да и что прикажешь делать, когда ребенок родится? Мы с Рино слишком мало похожи даже для сводных братьев.

Что правда, то правда. Массивный, смуглый, насквозь прокуренный королевский асессор и аристократически изящный, безупречно держащийся, светловолосый Третий становились похожи только в одном случае: если нужно было сделать рожу кирпичом и изобразить Очень Важную Шишку. Да и то — таким сходством вполне могут обладать и близкие друзья, и просто люди одной профессии.