— А кто тогда посылал запрос? — растерялась я.

И только тогда заметила, что пилот пристально наблюдает за моей реакцией.

— Не врет, — с легким удивлением констатировал он, как будто все это время держал меня подключенной к детектору лжи. — Действительно не знала.

Следователь механически кивнул, принимая к сведению, развернулся и четким армейским шагом отправился обратно к автофлаксу. Только торжественного марша не хватало.

Я скептически вздернула бровь и перевела взгляд с его удаляющейся спины (ну, не совсем спины) на явно позабавленного пилота.

— Простите, госпожа Кэнвилл, мы должны были убедиться, — вот и вся вежливость, на которую его хватило. — Скажите, а с какой высоты вы засекли «ласточку»?

— Система аварийного отслеживания сработала на семнадцати тысячах метров, — скупо ответила я.

Пилот прищурился, и я поняла, что логи он читал очень, очень внимательно. И помнит, что расчет траектории начался с высоты именно в семнадцать километров — а значит, засечь падающую «ласточку» я должна была гораздо раньше.

По-хорошему — именно тогда, когда по дублирующему каналу связи, основанному на заклинании переноса звука, пришел запрос аварийной посадки.

— Аллергия у вас с детства?

— Сколько я себя помню, — кивнула я.

— С какого расстояния вы почувствуете замаскированное заклинание четвертого класса? — отчего-то заинтересовался пилот.

— Четвертого — это как для нормализации внутричерепного давления? — уточнила я и, дождавшись утвердительного кивка, созналась: — Метров с двадцати — двадцати пяти, в зависимости от мощности маскировочной сети.

— На вас применялись подобные заклинания? — продолжил докапываться пилот.

Объяснять он по-прежнему ничего не собирался, а следователь уже вернулся к автофлаксу и теперь нетерпеливо поглядывал на нас, застрявших у распиленной «ласточки».

— Мои родители — дипломированные маги-целители, — все-таки ответила я. — Они никогда не применяли магию непосредственно на мне, но полностью изолировать меня от нее, разумеется, получалось не всегда.

«В связи с чем они и отпустили тебя в эту глушь так легко», — крупным шрифтом обозначилось на лбу пилота. Я поленилась подтверждать очевидное. Рано или поздно гипосенсибилизация поможет, и я смогу находиться рядом с родителями, даже если им приспичит поработать дома. А переживать из-за этого сейчас — только напрасно травить душу.

— Госпожа Кэнвилл, вы согласитесь помочь следствию, если это будет связано с переездом? — посерьезнел пилот.

— Следствие намерено использовать меня в качестве детектора замаскированной магии? — скептически уточнила я, уже осознавая: соглашусь как миленькая. Иначе помру от любопытства. Или сломаю голову, пытаясь сообразить, кому и на кой ляд понадобилось ронять в болото набитую мусором «ласточку» и откуда следователи знали, что людей в ней нет.

Пилот, ничуть не смущаясь, кивнул.

— А ваш… — я неуверенно перевела взгляд с мешковатой формы пилота на подтянутую фигуру следователя у автофлакса, — напарник не будет возражать против привлечения гражданских лиц к расследованию?

— Тогда ему придется предложить мне вариант получше, — широко улыбнулся пилот и потащил меня к автофлаксу.

— Гейл, я решил проблему с распознаванием! — сияя неоправданным оптимизмом, объявил пилот следователю и подтолкнул меня вперед.

Гейл окинул меня скептическим взглядом («Так-так, салага, свеженькое мясцо!») и задался тем вопросом, над которым, по совести, первой должна была задуматься я сама.

— Ваше начальство не будет возражать?

А я почему-то вспомнила, что форма на мне висит, ботинки перемазаны в болотной грязи, волосы собраны в небрежную кубышку, а накраситься я поленилась. Кажется, с совместной работой намечались непредвиденные сложности.

— По графику у меня отпуск со следующей недели, — каким-то чудом голос у меня не задрожал и не подскочил на пол-октавы вверх. — А сегодня я замещала другого диспетчера, так что могу написать заявление на уход на день раньше.

— Другого диспетчера? — слаженным хором переспросили следователь с пилотом.

— В ночную смену должна была выйти Алика Эванс, — честно сообщила я, — но она взяла больничный.

Главное, чтобы им не пришло в голову этот самый больничный проверить. А то он небось проштампован мужским парфюмом…

Но их волновало другое.

— Как давно вы узнали, что госпожа Эванс не выйдет на работу? — спросил так и не представившийся пилот.

Я едва не ляпнула: «В конце своей смены», — но вовремя сообразила, что акцентировать на этом внимание не стоит. Если запросят график — и сами увидят, что я просидела две нормы подряд, но сообщить напрямую — все равно что подставить обоих начальников смен разом.

— Вчера в половину восьмого вечера, — выбрала я нейтральный вариант.

Если бы существовал чемпионат по многозначительным переглядываниям, эти двое на него не попали бы, потому что были бы заняты многозначительным переглядыванием. Похоже, теперь в недобром подозревали Лику, но про ее романтически настроенного парня я предпочла промолчать. Сама объяснит, с глазу на глаз, почему работу прогуливала.

— Вам придется подписать договор о неразглашении любой информации, которую вы получите в ходе поисков, — сурово постановил «сухарь», в упор уставившись на меня. — Оба экземпляра доставят в течение суток. Вы сможете уехать сразу после подписания?

Что-то в его облике подсказало мне, что он очень надеется на ответ: «Нет». То ли Гейл страшно не хотел привлекать к расследованию посторонних, то ли боялся, что я буду отвлекать его от многозначительного переглядывания, — но другого варианта следователь все равно не видел. Я тоже.

— Хорошо, — я пожала плечами. — Как долго продлятся поиски? Мне нужно знать, что складывать в багаж.

— Все должно решиться в течение недели, — не очень уверенно ответил пилот. — Не думаю, что вам потребуется много вещей.

Я уставилась на него с нескрываемым скептицизмом, но от замечания, что ему стоило бы проводить чуточку больше времени с противоположным полом или хотя бы прикупить пару журналов и изучить особенности поведения оного, каким-то чудом воздержалась.

Впрочем, это однозначно был день чудес: мой багаж уместился в одном рюкзаке — притом не таких уж внушительных размеров, — а обещанный договор мне привезли уже через три часа. Правда, курьер с порога заявил, что ему поручено дождаться подписания и сразу отвезти один экземпляр обратно. Я оценила толщину торжественно врученной мне стопочки, самоотверженную физиономию посыльного — и усадила последнего за чай. Подписывать договор, не прочитав, я не собиралась, а заставлять бедолагу ждать в прихожей, пока я продерусь через гроздья канцеляритов, не позволила совесть.

Курьер подобными изысками не страдал. К тому моменту, когда я все-таки осилила внушительный список того, о чем мне следовало молчать в тряпочку, и ничуть не менее основательный перечень способов, которыми это надлежало делать, посыльный приговорил весь чай, печенье и половину креманки с медом, лишив меня надежды на перекус. Что-то подсказывало, что такая оперативность с бумагами неспроста, и сгонять до ближайшего магазина я уже не успею, даже если очень постараюсь. Поэтому сборы пришлось завершить традиционным звонком маме. Основная сложность заключалась в том, что рассказать ей, зачем и куда я отправляюсь, я не могла: во-первых, сама толком не знала, а во-вторых, уже подписала чертов договор.

Мама немедленно пришла к выводу, что если я и не связалась с дурной компанией, то точно ее основала, но отнеслась к этому философски. Что я от рук отбилась, ей стало ясно давно, еще когда я вдруг взяла и поступила учиться на гражданского космодиспетчера вместо аллерголога, и теперь родители на все мои выходки смотрели сквозь пальцы. Жива — уже хорошо, способна отзвониться и сказать, что жива, — вообще отлично. Понесло невесть куда и невесть зачем — ладно, но не забывай звонить.