Барнетт покачал головой.

— Я не прошу вознаграждение за честь служить вам. Никогда не скажут, что агентство «Барнетт» опустилось до коммерческой основы в оказании столь необременительных услуг.

4

В этот момент жандарм прибежал из сада с парой резиновых сапог.

— Где ты нашел их? — спросил Бешу.

— В садовом сарае позади виллы.

Сапоги были покрыты свежей грязью. В такую знойную погоду влажную землю можно было найти лишь вдоль русла ручья. Сесиль Ленорман с отчаянием вскрикнула.

— Вашего мужа?

Она неохотно кивнула.

— Что ж, — сказал Барнетт, — давайте пойдем и посмотрим на этот ручей… и нам следует взять сапоги с собой. До скорой встречи, мадам.

Бешу и Барнетт, сопровождаемые доктором и жандармом, прошли через сад и спустились к ручью. Вода быстро бежала среди камней внизу.

Бешу с содроганием взглянул на покрытые грязью опоры под сломанным мостом, а затем на свои сверкающие, новые, из патентованой кожи ботинки и белоснежные гетры над ними.

— Я сделаю это! — смело крикнул Барнетт и, взяв сапог у Бешу, спрыгнул вниз, оказавшись, таким образом, по щиколотки в грязи возле стремительно несущегося потока.

— Есть ли там какие-то следы? — спросил доктор нетерпеливо.

— Да, — ответил Барнетт. — И они оставлены этими сапогами!

— Дело ясное! — сказал Бешу. — Я не должен был брать тебя с собой, Барнетт, и, боюсь, тебе не придется предлагать свои услуги мадам Ленорман. По правде говоря, я думаю, тебе следует вернуться обратно в Париж.

— Мой дорогой Бешу! — произнес Барнетт тоном неприятного удивления. — Удалиться и оставить клиента в беде? Ты воображаешь, что агентство «Барнетт» уклоняется от участия в делах только потому, что они кажутся безнадежным?

— С каких пор ты стал считать мадам Ленорман своим клиентом?

— Почему бы и нет, собственно?

Он передал им сапог и несколько минут искал что-то в грязи. Когда же наконец вскарабкался наверх, в его лице было заметно некоторое возбуждение.

— Сейчас, — сказал он с живостью, — я полагаю, мы нанесем визит мадемуазель Сен-При и после проверим оба главных качества, приличествующих говядине и вину в деревенском трактире.

— Что хорошего это принесет? Моё дело закончено.

— А у меня есть свой собственный метод работы. Если ты предпочтешь, я продолжу действовать от имени мадам Ленорман совершенно независимо и ты не должен будешь меня видеть до тех пор, пока я в свою очередь не закончу свое дело.

Но такое развитие событий вызвало у Бешу некоторые опасения, поэтому он и Барнетт повернули на дорогу, ведущую к дому Сен-При.

По пути туда Барнетт торжественно вручил Бешу очень грязный запечатанный конверт.

— Будь так любезен, побереги это для меня, — сказал он, — и не вынимай из внутреннего кармана до тех пор, пока я не попрошу.

— Что это?

Барнетт загадочно улыбнулся и приставил палец к его носу.

— Драгоценные бриллианты, старый конь!

— Идиот!

Тем временем они подошли к дому покойного профессора. Здесь все шторы были опущены. Барнетт отметил, что краска со стен облупилась, и циновка при входе была старой и вытертой. Бедно одетая горничная проводила их в маленький будуар, где они были представлены Терезе Сен-При.

Она оказалась довольно молодой женщиной — девушкой в возрасте, но удивительно гармоничной и зрелой в манерах и облике, высокой и гибкой. Ее одежда была черной, без каких-либо узоров. Гладкие черные волосы с прямым пробором, оставляя открытыми уши, были собраны в низкий узел на шее.

Серьезные темные глаза вглядывались в лица обоих мужчин — она уже встречала Бешу и предположила, что Барнетт его помощник.

5

Она сидела, очень бледная, в кресле с высокой спинкой, настолько спокойная, что казалась статуей. Только сильные белые руки судорожно сжимали носовой платок, как будто только там ее горе нашло выход.

Барнетт низко поклонился.

— Примите мои глубочайшие соболезнования, мадемуазель, — прошептал он. — Смерть вашего отца станет потерей для всей Франции!

— Да, — негромко сказала девушка. — Пять лет назад он открыл антисептик, который сейчас используется в каждом госпитале. Это принесло ему известность, но отнюдь не улучшило наше благосостояние после того, как мы потеряли наши деньги в России. — Она выдавила жалкую улыбку.

— Как это произошло?

— Мой отец наполовину русский. Он вложил все в нефтяное предприятие своего брата неподалеку от Санкт-Петербурга. Революционеры сожгли фабрику и убили моего дядю. После этой потери мы жили очень скромно. Но даже в нужде мой отец оставался гением. И он никогда не брал денег за свои открытия. Говорил, его награда — возможность помочь в великой войне против болезней. Несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, к моменту смерти он был на грани совершения нового открытия в другой сфере — оно одно могло привести его богатство в соответствии с его славой.

— Что это было за открытие?

— Секретный способ, который бы полностью изменил производство красителей. Но я почти ничего не знаю об этом — мой отец был довольно скрытен в некоторых вопросах и не позволял мне помогать ему в экспериментах. — Она снова грустно улыбнулась. — Я всего лишь была его домашней хозяйкой, но никогда помощником. Моим главным делом было занимать себя в саду. Сесиль и я проводили часы, планируя наши клумбы. Она всегда была так добра, помогала мне с удобрениями для растений. Она приходила на чай сегодня после полудня, как вы знаете, посоветовать насчет некоторых плодовых деревьев. Бедная Сесиль! Что она будет делать?

— Вы знаете, мадемуазель, — сказал Барнетт довольно холодно, будто утверждая свое присутствие в ее сознании, — что Луи Ленорман под арестом? Дело против него практически завершено.

Она кивнула.

— Что заставило Ленормана совершить такое? Вы можете предположить?

— ЕСЛИ он сделал это, — сказала Тереза тихо. — Мы должны помнить, что ничего еще не доказано.

— Но что за причина могла быть у него? Состоятельный, успешный, женат на очаровательной женщине…

— Против желания ее семьи, — вставила девушка. — Луис Ленорман был бедным клерком, он играл на бирже на деньги жены, вот как он стал богат. Вся семья считала, что именно поэтому он и хотел жениться на ней, что, конечно же, было неправдой. И Сесиль страстно любила своего мужа — она выказывала неудовольствие каждую минуту, которую он проводил в каком-либо другом месте. На самом деле, я была бы удивлена, если бы она не испытывала уколов ревности в то время, что он проводил с моим отцом в лаборатории. Я бы также удивилась, если бы она знала о его помощи моему отцу с ценными бумагами время от времени. Но я была бы неправа, если бы предположила, что Сесиль не свойственно благородство. Только вот, когда ее муж отсутствовал, если вы меня понимаете, я бы изумилась. если она могла оставаться совершенно спокойной.

Барнетт выглядел заметно заинтересованным, Бешу, однако, явно скучал.

— Мадемуазель, — сказал Барнетт, — я хотел бы попросить вас об одолжении. Могу я увидеть лабораторию, где работал ваш отец?

Без лишних слов она провела их вниз, в галерею и через занавешенную дверь, которая открывалась в просторное белое здание.

6

Лаборатория являла собой противоположность дому. Здесь всё было новым и безукоризненно чистым. Бутылочки выстроились правильными рядами вдоль полок; чистые сосуды сверкали на своих местах. Во всей этой сияющей белизне было лишь одно темное пятно — грязный плащ, свисающий с табурета

— Что это? — спросил Барнетт.

— Плащ моего бедного отца, — сказала Тереза. — Его перенесли сюда и сняли плащ, пытаясь вернуть к жизни. Но он, должно быть, погиб мгновенно.

— И это все его химические препараты? — Барнетт указал на блестящие склянки.

— Да… как подумаю, что он никогда больше не использует их снова! — Она слегка повернула голову. — Ах, как мой отец любил это место; также как, я всегда считала, любил его Луис Ленорман. Сесиль — нет, но это было потому, что она не понимала. Она любила цветы, все красивое; но науку она считала неприятной и отталкивающей. Иначе почему бы я видела ее, грозящую кулаком в окна лаборатории, когда мой отец и ее муж разговаривали там вместе.

— Что ж, мадемуазель, я благодарю вас за то, что вы так помогли нам в этих несомненно тяжелых и страшных для вас обстоятельствах, столь глубоко затрагивающих вас лично. И я не стану скрывать от вас, что уже сделал одно маленькое открытие.

— Что же это? — спросил Бешу.

— Ага, я так и думал, что ты захочешь узнать. Хорошо, дело в том, что я на пути к мотиву убийства. У вас есть убийца; у меня скоро будет мотив. Вот какие мы! — Затем, поспешив скрыть свое оживление, он вежливо попрощался с Терезой Сен-При и вместе с Бешу удалился.

В воротах сада они были встречены доктором и жандармом.

— Мы ждали вас, — отметил первый. — Мы обнаружили орудие преступления.

Жандарм держал среднего размера пилу.

— Где вы ее нашли? — спросил Бешу нетерпеливо.

— Среди кустов лавра, неподалеку от сарая с инструментами, где были обнаружены сапоги.

— Видишь, — вскричал Бешу, живо поворачиваясь к Барнету, — все определенно указывает на виллу Д’Эмеральд.

— Очень интересно, — отметил Барнетт. — Бешу, вижу, твое дело становится все яснее. Я почти желаю никогда не покидать Париж; просто здесь так же горячо. В сущности, я отчетливо чувствую жар. Как насчет того, чтобы выпить в местной гостинице? Надеюсь, вы присоединитесь к нам, доктор? — Он сопроводил свое приглашение широкой улыбкой.

— Я буду рад присоединиться к вам и вашему коллеге, — отозвался доктор.

На слове «коллега» Бешу криво улыбнулся. Он от всего своего сердца желал никогда не вмешивать Барнетта в это дело.

За знойным, тихим вечером последовала ночная гроза, но Барнетт спокойно проспал все то время, пока гремел гром. Начало следующего дня было безоблачным и намного более прохладным.

Бешу сообщил своему другу, что Луис Ленорман будет допрошен следователем в доме Сен-При после полудня.