— Я собираюсь покончить с необходимыми формальностями этим утром, — объявил он, потягивая кофе. — Так ты не передумал умчаться обратно в Париж?

— Сожалею, что мое общество утомило тебя так сильно, — полным печали голосом ответил Барнетт и попытался найти утешение в третьей чашке шоколада.

— О, очень хорошо! — у Бешу была склонность к раздражительности. Он покинул кафе, и Барнетт атаковал следующее приготовленное всмятку яйцо.

Закончив завтрак, Джин Барнетт принарядился и отправился к вилле Д’Эмеральд. Мадам Ленорман приняла его в своей гостиной, и больше часа он провел, беседуя с ней. В конце разговора они перешли в рабочий кабинет Луиса Ленормана, и подъехавший Бешу увидел через распахнутое окно Барнетта и Сесиль Ленорман вместе склонившихся над открытым столом.

Барнетт вышел в холл и поприветствовал своего друга, словно вилла Д’Эмеральд была его собственным родовым поместьем.

— Проходи, проходи, Бешу. Но, боюсь, ты не сможешь увидеть мадам Ленорман. Она чувствует себя обессиленной — небольшая истерика — и должна отдохнуть перед тем испытанием, что предстоит ей днем. Прелестная женщина; во многих отношениях очаровательная женщина… — Он не закончил фразу, умолкнув в задумчивости.

Бешу заворчал.

— Я приехал, — сказал он, — чтобы сообщить тебе небольшую новость.

— Какую?

— Мы обыскали Луиса Ленормана и обнаружили при нем записную книжку, куда он заносил платежи, совершаемые им последние шесть месяцев или около того. Один из них, обозначенный тремя неделями ранее, на сумму пять тысяч франков, был сделан некоему «С» и имел рядом надпись «ПОСЛЕДНИЙ ПЛАТЕЖ». Расследование показало, что деньги были уплачены профессору Сен-При. Дело оборачивается для Ленормана довольно скверно, и я, право, советую тебе оставить его.

Но все, что Барнетт произнес, было:

— Я не прочь пообедать. А ты?

Следствие началось в три часа. Проходило оно в столовой дома Сен-При, узкой комнате прямоугольной формы. Луис Ленорман сидел в одном ее конце, между двумя жандармами, не поднимая глаз. Следователь и Бешу тихо переговаривались. Доктор Депорт задумчиво смотрел в окно. Барнетт сопровождал мадам Ленорман. Та была очень бледна и опиралась на его руку. Она села в низкое кресло, бросая на окружающих быстрые нервные взгляды. Ее муж, кажется, и не заметил ее, так овладело им отчаяние.

После в комнату вошла Тереза Сен-При. Ее присутствие было подобно умиротворяющему воздействию. Она подошла к Сесиль Ленорман и с участием положила на ее плечо руку, но та немедленно отклонилась.

7

Почти тотчас же начал следователь. Он запросил медицинские показания, которые доктор Депорт предоставил в сухих, бесцветных выражениях, ясно доказывающих, что профессор был убит в результате падения в ручей.

Потом настало время допроса Луиса Ленормана.

— Брали ли вы вашу машину поздним вечером воскресенья из гаража в Париже?

— Брал.

— Куда вы ездили?

Арестованный молчал.

— Отвечайте!

— Я в самом деле не помню.

Бешу адресовал Барнетту значительный взгляд.

— Вы платили профессору Сен-При большие денежные суммы время от времени?

— Да.

— Зачем?

Луис Ленорман помедлил, затем сбивчиво ответил:

— Чтобы помочь ему в его исследованиях.

Презрительная жалость Бешу была очевидна.

Предъявили маленькую записную книжку.

— Это ваше?

Арестованный выразил согласие.

— Сюда у вас внесены различные сделанные вами платежи. Один из них на пять тысяч франков, датирован прошлым месяцем, в котором говорится: «С. ПОСЛЕДНИЙ ПЛАТЕЖ». Был ли этот чек для профессора Сен-При?

— Так и есть.

— Не хотите рассказать нам как вы оказались жертвой шантажа? Возможно, некоторые обстоятельства… — следователь выказал озабоченность тем, чтобы дать Ленорману шанс оправдаться.

— Мне нечего сказать.

— Правда ли то, что профессор Сен-При имел обыкновение приходить к вам домой чтобы сыграть в шахматы в понедельник после полудня?

— Да, — печально ответил молодой человек.

— Вы подпилили мост?

Арестованный молчал.

— Вы не станете отрицать, что это ваши сапоги? — Бешу продемонстрировал их. Обвиняемый выглядел немного удивленным, но возражать не стал.

— Мне представляется, — произнес Бешу, — что все ясно.

— Да, несомненно, — сказал Барнетт, — и никогда не было столь ясно. Кристально ясно — как бриллиант. Бешу, не мог бы ты достать тот небольшой конверт, что я поручил твоим заботам?

С предчувствием беды Бешу извлек еще более помятый конверт из внутреннего кармана.

— Открой! — велел Барнетт.

Он повиновался и достал — бриллиантовую серёжку!

Сесиль Ленорман негромко ахнула. Ее муж приподнялся и затем снова упал в свое кресло.

— Может ли кто-нибудь опознать это маленькое произведение ювелирного искусства? — спросил Барнетт у собравшихся.

Доктор Депорт выглядел глубоко взволнованным. Бедняга, его спокойное существование было грубо нарушено.

— Эти серьги… — он замолчал. — Их не так давно подарил мадам Ленорман ее муж!

— Это так? — Бешу спросил у Луиса Ленормана.

Тот кивнул.

Сесиль уронила голову на руки. Тереза потянулась к ней, но она резким движением сбросила сочувствующую руку.

— Вы видели эти серьги, — продолжил Барнетт, — но вы и предположить не можете, где я нашел одну из них. Инспектор Бешу скажет вам, тем не менее. В иле у ручья, в том месте, где тело профессора Сен-При было найдено лежащее мертвым!

— Можете сказать нам, мадам, — спросил следователь у Сесиль Ленорман, — надевали ли вы эти серьги днем в воскресенье?

Подняв взгляд, молодая женщина покачала головой.

— Я не могу… вспомнить… когда в последний раз надевала их! — в замешательстве ответила она.

— Вы должны простить меня за то, что спрашиваю вас, мадам, но вы обязаны ответить нам сейчас, покидали ли вы виллу в какое-либо время в течении субботней ночи?

Спокойный голос лишь намекал на угрозу. В муке искривился рот Луиса Ленормана.

— Я… я… — Она переводила взгляд с одного лица на другое. — Конечно, полагаю, что да. Было так душно… Я выходила в сад ненадолго…

— Это было до того, как вы отправились спать?

— Да… нет… Не совсем. Я пошла в свою комнату, но не переодевалась. Сказала горничной, что ложусь. Потом поняла, насколько меня измучил зной и вышла в сад через французское окно своего будуара.

— Так никто не слышал, как вы уходили или возвращались?

— Никто, месье.

— И затем, в воскресенье днем, вы отправились на чай к мадемуазель Сен-При?

— Да.

— В пять часов?

— Это так…

Тут их прервал нежный голос Терезы Сен-При, точно тихо прозвучащий колокольчик.

8

— Разве ты не помнишь, Сесиль, уговор был что ты придешь ко мне вскоре после трех, но если ты не появишься к пяти, я приду к вилле? Я ведь как раз собиралась, когда… когда ЭТО случилось. Видите ли, — она обернулась, обращаясь к следователю, — мы хотели вместе заняться планированием сада, но совсем недавно Сесиль стала чувствовать себя не очень хорошо и посчитала, что, возможно, будет не в состоянии совершить прогулку по саду под этим жарким солнцем. Потому я была вполне готова к тому, что днем она останется отдыхать в своем будуаре, а после мы вместе сможем выпить чай.

— Это правда, мадам? — спросил следователь Сесиль Ленорман.

— Я… я не помню. Возможно, так мы и договорились.

9

— Но… но… — Бешу стал запинаться под гнетом своего открытия, — если вы, мадемуазель, были в нескольких минутах ходьбы от виллы, вы могли погибнуть сами!

— Отсюда вопрос, — сказал Барнетт, повысив голос, — кому предназначалась западня? Приготовил ли ее Луис Ленорман, чтобы убить профессора Сен-При? Мы должны учитывать, что старый профессор был рассеян, и имел привычку приходить для игры в шашки со своим соседом воскресным днем. Или атака была направлена Луисом Ленорманом против его собственной жены? Или против мадемуазель Сен-При?

— Или, — сказал Бешу, раздосадованный тем, что Барнетт как ни в чем не бывало говорит с собравшимися, — подпилила ли мадам Ленорман мост, потому как предполагала, что профессор Сен-При пройдет этим путем? Помнишь, что мадемуазель Сен-При говорила нам…

В смятении Тереза Сен-При начала защищаться.

— Я и подумать не могла, что вы так это используете, — вскричала она. — Почему же, я только сказала, что Сесиль порой проявляла небольшую ревность по отношению к дружбе ее мужа с моим бедным отцом. Но это ничего не значит! Бедняжечка, она всегда ревновала, когда Луис… месье Ленорман… был занят. Потому она даже раз… — Она осеклась и замолчала.

— Она раз даже что, мадемуазель? — спросил следователь.

— О, это так глупо. Но однажды я подумала — отчего же она не ревнует немного и по отношению ко МНЕ! Я давала месье Ленорману уроки русского… он так страстно желал его выучить… и потому мы, естественно, проводили достаточно времени вместе. Мне даже казалось, что Сесиль могла… могла следить за нами… она выглядела так странно. Но прошу, не поймите меня превратно, я не намекаю на нечто, свидетельствующее против нее.

— Но мадемуазель права, — сказал Барнет серьезно. — У мадам Ленорман были в высшей степени необычные мысли касательно ее мужа и мадемуазель, — практически невероятные. Ей представлялось — я прошу вас! — что мадемуазель Сен-При фактически принудила месье Ленормана к урокам, в надежде, что таким образом она сможет добиться успеха в обучении его кое-чему помимо русского языка! У нее было нелепое заблуждение, что однажды она видела свое мужа, целующего вас, мадемуазель, в маленькой беседке в глубине сада. И все же, и это самое невероятное, она на самом деле никогда не сомневалась в своем муже — верила в то, что, как и столь многим мужчинам, ему позволительны поверхностные увлечения и о какой-либо измене и речи быть не может. Доверчивая женщина, одним словом. Но ее снисходительность едва ли распространялась на предполагаемую соперницу.

И вот, в воскресенье днем женщина телефонировала из Боврэ Луису Ленорману в квартиру его матери и сообщила нечто ужасное — по сути, настолько ужасное, что он помчался на машине домой, пытаясь предотвратить беду. Но он опоздал. Трагедия произошла. Только произошло нечто совершенно отличное от того, чего он страшился! Сегодня вы уже выслушали женщину, поведавшую неясную, бездоказательную историю о ее прогулке по саду в субботнюю ночь… о том, ВОЗМОЖНО, что она просила свою подругу прийти на чай к ней вместо того, чтобы отправиться в гости самой. И, с другой стороны, вы должны представить себе женщину, обезумевшую от ревности и гнева — женщину, говорящую в телефонную трубку с ледяной яростью: «Она больше не будет стоять между нами… она и только она одна служит преградой для нашей любви… потому что из-за нее ты стал глух к моим мольбам, но скоро, скоро преграда исчезнет!».