Мхотеп заглянул в потайное отделение своих доспехов и достал спасенный с «Убывающей луны» жезл. Убедившись, что артефакт не поврежден, он вполголоса вознес молитву своему примарху, после чего, усевшись на жесткую скамью, бывшую единственным предметом меблировки этого спартанского помещения, внимательно осмотрел жезл. В особенности его заинтересовал зеркальный глазок в торце, куда он и заглянул.

Не отрываясь от глазка, Мхотеп сосредоточился и погрузился в транс медитации. Перед его взором начали развертываться картины происходящего, которые он трактовал с проницательностью, прославившей легионеров Тысячи Сынов.

На мгновение мелькнула и тотчас пропала неощутимая и необычная преграда.

«Поле Геллера», — догадался Мхотеп.

Это было лишь мимолетное прикосновение ничем не сдерживаемого варпа, настолько слабое и быстротечное, что заметить его мог лишь один из потомков Магнуса, чье психическое восприятие было отточено за долгие годы тренировок.

«И что-то еще…»

Второе видение предстало перед мысленным взглядом Мхотепа длинными щупальцами, похожими на тонкие струйки дыма между пальцами.

Астартес мгновенно вышел из транса и спрятал жезл в потайное отделение своего бронекостюма. Затем он поспешно надел шлем и направился в главный док «Гневного».

Капитан Уларго, пристегнутый ремнями, сидел на своем командном троне, а варп уже просачивался сквозь герметичные двери бокового входа капитанской рубки. Вокруг воцарился хаос. Беспомощные члены экипажа, чьими мыслями завладела бездна, отчаянно метались и кричали от ужаса. Некоторые офицеры уже были мертвы, погибнув от разлетающихся обломков или ярости варпа. Спокойствие на лице Уларго, не нарушаемое ни летающими осколками металла, ни крушением капитанского мостика, производило жуткое впечатление. Все помещение заливал потусторонний свет, и странные беспорядочные вихри хлестали людей, не обходя и капитана.

— Это продолжается… Продолжается вечно, — заговорил Уларго, и в его голосе одновременно слышались страх и удивление. — Я вижу своего отца и братьев. Я слышу их… Они зовут меня к себе.

Согласно приказам Каминской они вошли в Эмпирей следом за «Гневным», но при крушении Третьей Транзитной Зоны непоправимо пострадало поле Геллера, и «Огненный клинок» остался беззащитным перед буйными эмоциями варп-пространства.

Весь корабль претерпел существенные изменения. Над капитанским мостиком поднялось мерцающее небо Ио, появились каньоны Мимаса, где Уларго рос и учился на пилота сатурнианского флота. Трупы навигационной команды, сваленные поверх корабельного секстанта, поглотили мангровые заросли, вросшие корнями в стальную палубу, но и она быстро покрылась речной травой. Водопады заслоняли реальность, косяки рыб влетали сквозь разбитый обзорный иллюминатор. Уларго очень хотелось оказаться там, вернуться в те места, что сохранились только в его воспоминаниях, туда, где он бегал мальчишкой, а Вселенная манила его своими бесконечными чудесами.

Он вытянул руки и почувствовал, как их обвили водоросли, растущие на Ио, в реке Скамандр. Земноводные птицы закружились в небе, которое он как-то умудрялся видеть сквозь разбитый потолок рубки, словно искореженный металл и петли оборванных проводов принадлежали другому измерению, а реальность истекала из его головы.

Он шагнул вперед. Все члены экипажа уже погибли, но это было не важно. Теперь уже не важно. Они тоже стали призраками.

Варп просочился сквозь герметичные двери и закружил Уларго в вихре неудержимых эмоций. Капитан преисполнился печалью, потом страхом, потом любовью, и каждое из этих чувств было настолько сильным, что он становился лишь их проводником. Опустошенный человек продолжал получать удары от варпа. Он увидел загоревшиеся гордостью глаза отца, когда молодой Уларго получил свое первое назначение. И увидел печаль в материнском взгляде: она знала, как много сыновей космос забирает навеки. Перед ним предстала ярость космоса, алчность вакуума, ненасытность бездны, которая, как он всегда знал, когда-нибудь его поглотит. Эти ощущения в варпе стали такими же реальными, как горные хребты Энцелада.

Стена рубки отвалилась. Воздух рванулся наружу и вынес с собой тела экипажа. В одном из них еще теплилась жизнь, и дальним уголком сознания Уларго отметил, что погиб еще один человек.

А потом он увидел варп за пределами «Огненного клинка».

Титанические массивы эмоций простирались повсюду, но видели их не глаза, а мысли: переливающиеся жаром горы страсти, океан печали, омывающий пещеры несчастий, истекавших ядовитыми слезами гнева.

Ненависть стала небом, повисшим над варпом, грозящим удушьем. Любовь стала солнцем. Ветры, уносящие остатки корпуса «Огненного клинка», были пальцами злости.

Это было удивительное зрелище. Нет, не зрелище, а переживание, поскольку варп состоял не из света, а из эмоций, и испытывать их означало позволить бездне проникнуть в самые потаенные глубины души.

Небо ненависти вдруг разверзлось, и над душой Уларго открылась ужасная пасть. Ее обрамляли зубы ярости. За пастью тянулась черная масса, извивающаяся, словно тело червя. Это был ужас.

Пасти открывались повсюду. Лишенные разума существа акулами злорадства шныряли между грозовыми тучами страсти. Они настигали огоньки душ погибших на «Огненном клинке» и острыми как бритвы клыками впивались в то малое, что осталось от их разума.

Против них обернулась даже любовь, наполнившая последние мгновения существования непереносимой тоской по тому, чего никогда уже не будет, и всепоглощающей грустью по тому, что они имели, но больше никогда не увидят.

Пасть над Уларго стала опускаться. Зубы вокруг него сомкнулись, стало невыносимо холодно, и он понял, что это очищение смерти.

Кипящая масса бурлила. Последние остатки его физического существа извивались, словно черви, заползающие в нос и рот, которых уже не было.

Варп потемнел, и Уларго утонул в страхе.

На капитанском мостике адмирала Каминску встретили смертельно побледневшие члены команды. Цест только что вошел и напряженно вслушивался в сигнал бедствия с «Огненного клинка», снова и снова повторявшийся на канале межкорабельной связи.

— Говорит… Уларго… «Клинок»… поврежден во время перехода… требуется… ремонт… в доке…

— Это невероятно! — воскликнула Каминска, чувствуя, как с ее лица сбегают все краски. Она слышала голос человека, которого считала погибшим. — Во время перехода через варп вокс-связь молчит.

— Адмирал, на «Огненном клинке» клянутся, что они на траверзе нашего правого борта, — доложил помощник рулевого Кант, продолжавший следить за связью.

Каминска инстинктивно взглянула в иллюминатор и сквозь мерцающую пелену поля Геллера смогла увидеть корабль Уларго, слегка потрепанный во время сражения против «Яростной бездны», но в остальном такой же, как всегда.

Здравый смысл боролся в ее сердце с чувствами. Уларго был ее товарищем по оружию. Каминска считала его погибшим, и вот ей представился шанс его спасти.

— Немедленно направьте его в док.

Хантсман преследовал ускользающего беглеца до тупика, завершающего сложный комплекс переходов третьей кормовой палубы «Гневного». Кажущиеся бесконечными коридоры прерывались только запертыми дверями жилых помещений и, временами, камер изоляции.

Увидев, что преследуемый уперся в стену, Хантсман осветил его фонарем и медленно приблизился. Он сумел рассмотреть и потрепанную одежду, прикрывающую тело беглеца. Это была униформа палубного рабочего с «Огненного клинка».

— Стой! — строго приказал он, не забыв убедиться, что его охранники все еще рядом.

Со спины беглец казался мужчиной, но выглядел он очень неряшливо, всклокоченные волосы торчали во все стороны, а исходивший от него запах говорил о том, что человек уже много дней не мылся.

Хантсман активировал вокс-передатчик.

— Рубка, говорит офицер Хантсман. На третьей кормовой обнаружен палубный рабочий, мужчина, — передал он. — Судя по форме, он с «Огненного клинка».