В следующий раз вызову кратковременный дождь, пусть существа привыкают к нему.

В конечном счете, задача Великого Посева – не только зеленые насаждения, но изменение с помощью их жизненных условий планеты».

Ахметхан велел начать работу сейчас же, не дожидаясь, пока наступит вечер и спадет жара.

Не было ни кирок, ни лопат, в ход пошли ножи и тесаки. Песок в хурджины насыпали руками. Его относили в сторону и высыпали в кучи те, кто послабее, – женщины и дети. Хурджинов не хватало, и для транспортировки песка пользовались наиболее широкими листьями, сшив их по несколько штук.

Кончился слой песка, пошла глина.

– Можно использовать глину для самана, – заметил Курбан, разрезая ножом жирный слой, глянцевито поблескивающий под лучами солнца.

– Копай, копай дальше, – буркнул угрюмо Ахметхан. – Наша цель – не глина.

Анартай как зачарованный приглядывался к ножу с орнаментом, которым орудовал Курбан. Ему очень хотелось стащить его, но старик не выпускал нож из рук.

Атагельды не принимал участия в общем труде. Бледный как смерть, он стоял близ ямы, словно к чему-то прислушиваясь, и смотрел вниз.

– Сынок, тебе дурно? – несмело спросила одна женщина из каравана. – У меня кусок лепешки есть…

Атагельды безучастно глянул на нее и ничего не ответил.

Слой глины кончился, теперь хурджины наполнялись влажной землей.

– Настоящая почва, – произнес задумчиво старик из каравана, разминая пальцами землю. Он ее разглядывал, обнюхивал, казалось, вот-вот сунет в рот, словно редкое лакомство. – Если будет влага, можно сделать грядки, поливные поля. Семена у нас в грузе, к счастью, имеются…

– Вот то-то: если будет влага, – оборвал его Ахметхан. – А воды нет как нет. Так что говори, да не заговаривайся.

Шло время – яма углублялась, но воды не было. Лица копающих, поначалу светившиеся надеждой, были угрюмы. Взгляды их ничего хорошего Атагельды не обещали.

Наконец, на какое-то время задержавшись над горизонтом, алый шар солнца скользнул вниз. Сразу, как это бывает в пустыне, наступила тьма. В небе появилась полная луна, и по песку зазмеились тени, черные, словно китайская тушь.

Курбан трудился исступленно. Он вонзал нож в почву, словно в злейшего врага, ничего вокруг не замечая. Сначала его лезвие резало слежавшийся песок, потом глину, далее – рыхлую темную почву, чуть влажноватую.

Но воды не было.

Вскоре из ямы стало трудно подавать нарытую почву. Тогда, по предложению Ахметхана, отрыли с одной стороны ступени, ведущие вниз, и работа пошла более споро.

Тень, отбрасываемая кучей вырытой породы, протянулась до самого оазиса.

Анартай подошел а Атагельды и толкнул его:

– Эй, что застыл как памятник? Атагельды промолчал.

– Эй, внук кузнеца! Может, у тебя уши заложило? – не отставал сорванец.

Снова не дождавшись ответа, он изо всей силы ущипнул мальчика повыше локтя, но тот, вместо того чтобы вскрикнуть от боли, неожиданно спросил:

– Как твоя щека?

– Что? – растерялся Анартай.

– Я спрашиваю, как язва на щеке: меньше болит? – пояснил Атагельды.

– Откуда ты знаешь? – поразился Анартай. – Я об этом никому не говорил, даже отцу.

– Мне так показалось, – ответил Атагельды и странно усмехнулся.

– Врешь ты все. Я даже повязку не снимал, чтобы язву не побеспокоить.

– А ты сними.

– Боюсь.

– Не бойся, – произнес Атагельды, и в его голосе прозвучала такая уверенность, что Анартай, поколебавшись, стал осторожно разматывать повязку, белевшую в лунном свете.

– Ну вот, все зарубцевалось, – сказал Атагельды и безбоязненно потрогал пальцем подсохший струп.

Анартай провел ладонью по щеке.

– Знаешь, – сказал он, – эта язва мучила меня с детства. Самые лучшие целители ничего не могли с ней поделать. Мы с отцом даже в святые места ходили… А один мулла сказал отцу, что это наказание за грехи, которые… Ну, не важно, – оборвал он себя, поняв, что сболтнул лишнее. – Так что, будет вода в колодце? – перевел он разговор.

– Будет.

– А когда?

Атагельды подумал, посмотрел на дно, где копошились люди, облитые серебристым лунным сиянием:

– Думаю, ближе к полночи.

– К полночи… – как зачарованный повторил Анартай и, приблизившись к Атагельды, жарко зашептал: – Послушай, научи меня колдовству!..

– Никогда не умел колдовать.

– Да ладно тебе! Я же не слепой, – настаивал Анартай. Брошенная повязка валялась у его ног.

Собеседник пожал плечами.

– Ладно тебе прикидываться, – продолжал Анартай, покосившись на старика, который тащил мимо хурджин с землей. – А корешок листа на волосинке – это не колдовство? Я же видел, как он наклонился, и ты велел копать в этом месте. Разве не так все было?

– Так, – согласился Атагельды.

– Ну, вот видишь! – оживился Анартай. – А почему наклонился корешок? Его подземная вода притягивает, да?

– Не знаю, – признался мальчик. – Мне только показалось, что в нужном месте какая-то сила должна поколебать мою легкую перекладинку.

– Ты решил мне голову морочить? – с угрозой в голосе произнес Анартай и наступил на повязку. – Предупреждаю: со мной шутки плохи. А может, ты вообще все это придумал, чтобы морочить всем голову? Может, просто хочешь оттянуть время, когда тебя повесят?

– Но ты же сам видел, Анартай, как черенок наклонился.

– Видел, – согласился Анартай. – Ну и что? Почем я знаю, может ты на него тихонько подул, чтобы никто не видел. Я сразу понял, как только вас увидел, что вы с дедом себе на уме. – С каждой фразой Анартай повышал голос. – Эй, отец! – вдруг закричал он. – Чего ты ждешь? Этот негодяй обманул нас всех, воды в яме нет и не будет. Пора его вешать.

– Замолчи, – рявкнул на него снизу караванбаши. – Обойдусь без твоих советов. – Он стоял на дне по щиколотку в грязи. Это была она, вожделенная влага.

…Только глубокой ночью на дне ямы захлюпала долгожданная вода.

Курбан тихонько провел ладонью по поблескивающей лужице и заплакал, не стыдясь слез.

Снизу передавали воду наверх в чем только можно: в разнокалиберных сосудах, в хурджинах и даже в плотно сомкнутых ладонях.

Люди пили, пили и не могли напиться. Старик поил коня, который шумно фыркал.

А вода все прибывала, и вскоре тем, кто был на дне, пришлось ретироваться, воспользовавшись предусмотрительно вырытыми ступенями.

Курбан нес в баклажке воду и не заметил, как обронил нож на предпоследней ступеньке. Тускло блеснув, тот упал на скользкую землю.

…Откуда людям было знать, что подчиняясь команде Зерена – сложнейшей кибернетической системы, смонтированной из органических молекул и способной воспроизводить себе подобных, – великое множество корней собирает влагу и передает в только что отрытую яму, попутно насыщая воду необходимыми органическими добавлениями.

Откуда было им знать, что капилляры трудятся с полной нагрузкой, подобно крохотным ручейкам насыщая более полноводные потоки.

Один только Атагельды, продолжавший неподвижно стоять на краю колодца, смутно видел перед мысленным взором удивительную картину: глубоко под ногами во все стороны ветвятся змеи. Они неподвижны, эти добрые змеи, и только внутри них, ни на мгновение не замедляя бег, спешит, бьется, струится куда-то животворная влага.

Подошел Курбан, протянул баклажку, на которой поблескивали темные капли:

– Попей, Ата.

Атагельды пил долго, делая судорожные глотки. Отдыхал и снова припадал к отверстию. Вода оказалась такой же сладковатой, как та, которую они брали в чашечках растений. Курбан поглядывал на внука с каким-то новым выражением, вроде начал слегка побаиваться. Шутка сказать, он неким таинственным образом вывел их к воде, спас весь народ от мучительной смерти. А теперь о нем как будто забыли, никто даже не подойдет.

Наконец Атагельды оторвался от сосуда, вытер губы и глубоко, словно проснувшись, вздохнул.

– А ты? – спросил он. Старик улыбнулся:

– Я напился.