- Что это ты так расписался? - удивился Карелла. - Закругляйся поскорее.

- Не торопи меня. А вдруг мне не так уж хочется на эту паршивую бар-мицву?

- Теперь ты будешь часто видеть Коттона, - сказал Карелла. - Надеюсь, вы сработаетесь.

* Инкриз Мэзер (1639-1723) - американский теолог, отец писателя, ученого и проповедника Коттона Мэзера (1663-1728). Инкриз - по-английски "увеличение", "рост", "прибавка"; Коттон - "хлопок".

- А то как же, - равнодушно отозвался Мейер и вернулся к своей пишущей машинке.

- Там, за перегородкой, коридор. Он ведет в раздевалку. Слева канцелярия, справа сортир... Ты в армии служил?

- Во флоте, - отозвался Хейвз.

- Понятно. Там вас учили дзюдо?

- Немножко.

- С нами работает великий дзюдоист, Хел Уиллис. Он творит чудеса. Тебе с ним будет интересно пообщаться. Главное - не здороваться с ним за руку. Сразу бросит тебя через плечо.

- Правда? - сухо произнес Хейвз.

- Хел - лихой малый... - Карелла снова откашлялся. - Дальше по коридору комната для допросов. Можешь ею пользоваться, если тебе понадобится уединение. Вообще-то мы допрашиваем в отделе. Шеф не любит грубого обращения.

- В тридцатом участке с задержанными грубо не обращались, - сказал Хейвз.

- У вас там приличный район, - заметил Карелла.

- Но преступления тоже случаются, - сказал Хейвз.

- Я и не сомневаюсь, что... - начал было Карелла, но не окончил фразы. - Справа, в конце коридора, раздевалка, вниз по ступенькам - дежурный пост, а с той стороны - гостиница "Уолдорф-Астория".

- Что? Камеры предварительного заключения.

А-а!

Пошли, познакомлю тебя с дежурным сержантом. Потом можно прогуляться по району, если есть охота.

Как скажешь.

- Буду счастлив составить компанию. - Впервые в голосе| Кареллы прозвучала ирония, но Хейвз пропустил это мимо ушей. В молчании они спустились по металлической лестнице на первый этаж.

ГЛАВА III

Женщине в маленькой гостиной было пятьдесят четыре года. Когда-то у неё были такие же огненно-рыжие волосы, её дочери, но теперь в них проступила седина, причем, казалось, что не рыжие волосы поседели, а в седине появилась ржавчина.

Женщина сидела с заплаканным лицом. Слезы портил макияж, краска текла по щекам, размазывая румяна. Женщина выглядела уродливо: горе сначала затопило глаза, а потом выплеснулось на лицо, смывая маску красоты, которую она носила на людях.

Напротив неё сидел детектив Берт Клинг и молчал. Он терпеть не мог допрашивать женщин, особенно плачущих. А когда дело касалось убийств и самоубийств, они всегда лили слезы. В присутствии плачущей женщины Клингу становилось не по себе. Он был молод и среди детективов считался новичком; выдержке и сноровке таких профессионалов, как Стив Карелла, он мог пока только завидовать. Слезы женщины смыли не только её макияж - они растворили непроницаемую маску на лице Берта Клинга, и он сидел теперь, как смущенный школьник, не в силах произнести ни слова.

Гостиная была обставлена удобно и со вкусом. Не особенно дорогая мебель радовала глаз простотой совершенных линий, что нечасто увидишь в небольших квартирах, где обстановка кажется порой слишком громоздкой. Обивка мебели выглядела очень весело, чего никак нельзя было сказать о хозяйке, сидевшей на тахте и промокавшей платочком глаза и щеки. На стене над тахтой висела огромная фотография улыбающейся рыжеволосой девушки. Она была снята на фоне поля с пшеницы, голова запрокинута, рыжие волосы рассыпаны по плечам. Ее лицо светилось таким безудержным ликованием, что детектив Клинг невольно вспомнил, как эта же девушка лежала на полу винного магазина, прижавшись к доскам щекой, и задумался о бренности земного существования, о скоротечной радости и неминуемой смерти.

- Это Анни, - произнесла женщина, поймав его взгляд.

- Понятно, - отозвался Клинг.

- Эта фотография сделана несколько лет назад. Во время их медового месяца. Они поехали в Индиану, на ферму его отца. Провели там месяц. Она была на седьмом небе от счастья.

- Ее бывшего мужа зовут, если не ошибаюсь, Тед Бун? - спросил Клинг.

- Да, Теодор Бун. Я всегда называла его Теодором. Симпатичный юноша. Фотограф. Это его работа. Увеличил маленький снимок. Талантливый парень.

- Вы знаете, почему они разошлись?

- Да.

- Почему же?

- Он перерос мою дочь. - Женщина сказала это просто, без надрыва, словно констатировала факт.

- Как вас понимать, миссис Травайл?

- Так, как я сказала. Анни не отличалась большим интеллектом. Она... да, она моя дочь, но надо признать, что умом она не блистала. Всегда веселая, жизнерадостная, задорная... Вы знаете такой тип девушек? Любила смеяться, танцевать... Теодору она сразу приглянулась. Она вообще нравилась молодым людям. Только потом вот...

Миссис Травайл замолчала, и хотя её лицо оставалось печальным, она, похоже, не думала уже о смерти. Она пыталась выразить то, о чем, возможно, никогда никому не говорила. О чем мать не говорит даже родной дочери, но потом вторгается смерть, и не остается больше ни секретов, ни чувств, которые боязно задеть, ни самолюбия, которое надо щадить.

- А Теодор рос, - продолжала она. - Не только в своей профессии. С профессией все было ясно с самого начала. Совершенствовался он вот здесь. Она постучала пальцем по виску. - Ему хотелось достичь большего, чем он имел. Новый опыт, знания, стимулы - вот чего он искал. Анни не могла дать ему всего этого. И он решил с ней развестись.

- Она согласилась на развод?

- Да. Хотя и не пришла от этого в восторг. К тому времени у них уже родилась Моника - дочь, моя внучка, - а в подобных ситуациях, мистер Клинг, женщине становится страшно. Она перестает понимать... как бы это сказать... правила игры. А новых правил, где каждый играет сам за себя, она не знает. - Миссис Травайл вздохнула. - И все же она отпустила его на все четыре стороны. Если ты синица, тебе не удержать орла, мистер Клинг. Как бы сильно этого не хотелось.

- Они расстались мирно?

- А разве бывает так, что расстаются мирно?

- Не знаю...

- Нет, нет, они, конечно, современные люди. Остались, как говорится, друзьями. Разумеется, он навещал Монику. Но, верьте, мистер Клинг, если два человека долгое время жили вместе, понимали друг друга с полуслова, каждый знал, что хочет другой и о чем мечтает, им не просто вот так взять и сделаться чужими. Вы... вы начинаете испытывать неприязнь к тому, кто так хорошо знал вас. Вы говорите: между нами все кончено, но вам не уйти от того, что когда-то этот человек знал о вас все.