Он еще раз взглянул в окно — на этот раз с отвращением, потом достал сотовый телефон и начал нажимать на кнопки. Перед ним, в неширокой щели между креслами, мелькнула рыжеволосая девичья голова в черном берете — девушка, склонившись, что-то искала в своей сумке. Алексей оценивающе прищурился. Симпатичная. Хорошо бы, блядь. С такими проще — долго не выкобениваются. Если ее не встречает какой-нибудь хахаль, можно попробовать состыковаться с ней по приезде. Вряд ли она будет против — бабы никогда не были против него — и внешность, и деньги на его стороне. Только бы не оказалась себе на уме. Мозги у женщины должны быть покороче, а ноги подлиннее. И вообще он предпочитал проституток — все делают на высшем уровне, и хочешь — слушаешь их трепотню, а хочешь — прикажешь заткнуться, и они заткнутся, потому что им за это платят.

— Ваш абонент временно недоступен, — ласково сообщила трубка.

Алексей негромко выругался и повторил вызов. Он ждал с фирмы важного звонка, но его все не было, поэтому он решил позвонить сам — и вот вам, здрассьте. Ничего удивительного — в дождь все у него идет наперекосяк.

Дожидаясь ответа, Алексей скучающе посмотрел налево. Соседа у него не было, а поговорить хотелось, кроме того, в дороге часто удавалось заводить полезные знакомства. В поле его зрения попал сидевший напротив в соседнем ряду и тоже в одиночестве худощавый черноволосый человек с тонкими, немного женственными чертами лица, смахивавший на какого-то актера, и разглядывал пластмассовые колечки. Ювелир что ли? «Ювелир, не ювелир, но то, что еврей — это точно!» — кисло подумал Алексей и отвернулся. Его пальцы начали вытанцовывать на подлокотнике кресла, выстукивая какой-то мотив, безотчетно попадая в такт разбивавшимся о стекло дождевым каплям.

Светлану Бережную разбудил голод, и она выпрямилась, сонно оглядываясь, — ладная, спортивная девушка с коротко постриженными пушистыми каштановыми волосами и такими же каштановыми глазами, в выражении которых сейчас была почти такая же взъерошенность, как и в прическе.

Автобусной тряски она не почувствовала — неприхотливая и в жизни, и во сне, она была невосприимчива к таким мелочам. А вот голод — это уже по-серьезней. Ее тело постоянно настоятельно требовало еды, и ела Света много и часто, при этом, на зависть подругам, без малейшего ущерба для фигуры. Возможно, потому, что регулярно занималась танцами, а, кроме того, редко сидела на месте. С принадлежавшими ей пекарней и пиццерией было много забот, а то время, которое им не доставалось, Светлана проводила в домашних хлопотах. Она была очень хозяйственная — определение именно с тем округлым, не редуцированным «о», придающим слову особую уютность и в чем-то очаровательную деловитость. Ее большая квартира сияла чистотой, вещи всегда лежали на своих местах, и на всем лежал отпечаток аккуратности, в чем-то даже педантичности. Единственное, в чем Светлана позволяла себе небрежность, — это готовка.

Кухня — огромная, совмещенная со столовой, была сердцем квартиры, а готовка — Светланиной страстью. Рецептам, умещавшимся в ее голове, не было числа, готовила она вкусно и умело, и наблюдать за ней на кухне было все равно, что смотреть, как художник в порыве вдохновения бросает на полотно мазок за мазком. Блюда были ее картинами и ее поэмами, они шли из самого сердца ее души, и она считала, что соблюдать при их приготовлении точность и аккуратность было недопустимо — все равно, что пытаться создать картину с помощью линейки. Светлана всегда все делала на глаз, руки ее порхали с небрежной быстротой и никогда не ошибались. Стол и плита были ее палитрой, а продукты красками — и нежная белизна муки и майонеза, и все оттенки красного — от ярких томатов до густого бордо очищенной свеклы, и умытая густая зелень огурцов и трав, а легкая — капусты, и желтизна сыра и яичных желтков, и янтарный мед, и оранжевая свежесть моркови. Никто не мог так быстро и ловко разделать рыбу или птицу, нарезать овощи и зелень или замесить тесто и уж точно никто не мог так изобретательно и празднично украсить даже самое простое блюдо, превратив его в маленький аппетитный шедевр — настолько прекрасный, что его даже было жаль съедать. Она никогда не пользовалась современными кухонными приспособлениями, облегчавшими работу хозяек, считая, что они только уродуют ингредиенты, которые, на самом деле, должны получать силу от приготовивших их рук, а не от всяких электризованных железок. С ножами Светлана управлялась не хуже, чем опытный хирург со скальпелем, из-под ложек никогда не летели брызги, ничто и ни разу не было не дожарено или пережарено. Она знала — то, что делаешь с любовью, никогда не может получаться плохо.

Почти каждый вечер в доме Бережной бывали гости, которые могли в полной мере оценить ее искусство. На все предположения друзей о том, что Света могла бы стать богом в любом элитном ресторане, она лишь презрительно приподнимала брови. Готовить за деньги? Никогда! Кроме того, в деньгах она не нуждалась, ей всего хватало.

Она посмотрела сквозь мокрое стекло на стремительно мчащиеся деревья. Мокрые пожелтевшие листья казались неряшливыми, неприглядными, и сами деревья, придавленные кислым пасмурным небом, выглядели мрачновато, хотя, наверное, в хорошую погоду осенний багрянец и золото этого густого леса были очень красивы. Светлана наклонилась, почти прижавшись к стеклу лбом, и несколько раз выдохнула, смешно выпячивая губы, потом указательным пальцем нарисовала на затуманившемся стекле сердечко. Оно получилось неровным и каким-то уж слишком одиноким. Сердитым взмахом ладони она стерла рисунок, потом расстегнула стоявшую рядом на сиденье большую сумку и достала из нее пакет чипсов. Отправляясь кудато, Бережная всегда брала с собой много еды, а в такой дальний путь — и подавно. Еще целый час — поскорей бы уже приехать. Светлана по-кошачьи зажмурилась, предвкушая предстоящий отдых с друзьями. Кажется, она не отдыхала уже целую вечность.

Разорвав упаковку, она вытащила одну хрустящую пластинку, потом другую, положила в рот и разжевала. Подтянула к себе лежавшую рядом книжку в мягкой обложке, на которой были изображены мужчина и женщина в старинной одежде, сжимавшие друг друга в страстных объятиях, открыла ее на том месте, где лежала закладка, и через несколько секунд ее лицо стало отрешенным — под ним было пусто — его обладательница улетела в далекий и волшебный мир романтики.

Кристина Логвинова перешла из сна в реальность, как это часто бывало, почти незаметно и еще долго отрешенно осматривала автобус из-под полуприкрытых век, прежде чем поняла, что уже не спит. Такое бывало очень часто, и ее личный психолог говорила, что у Кристины преобладает поверхностный сон, а глубокого почти и не бывает… она говорила и о причинах — говорила мудрено, научно — но этого Кристина уже не запомнила, впрочем, ей это и не было нужно. Главное — выполнять предписания, а в любом предписании, естественно, кроется и устранение причин какого-либо расстройства. А причины и так ясны — переутомление, постоянные стрессы, усиленное внимание «желтой» прессы к ее личной жизни, а также алкоголь и, возможно, то, что она по старой памяти бурной молодости периодически позволяла себе побаловаться сигаретками с особой начинкой, хотя от травки, вроде как, никакого вреда быть не может. Ничего удивительного — жизнь известной певицы всегда полна сложностей, а постоянные выступления и богемные тусовки отнимают много сил и здоровья.

Кристина выпрямилась и сморщила нос, потом надрывно закашлялась и испуганно схватилась за горло. Ничего удивительного, что она проснулась, — в автобусе жутко воняет, аж в глазах защипало. Пожар что ли? Она привстала и в панике огляделась — но нет, в салоне не было ни пламени, ни клубов дыма, пассажиры вели себя совершенно спокойно, не выражая ни малейшего стремления спешно спасаться бегством. Какая-то блондинка, неспешно расчесывавшая свои роскошные волосы, взглянула на нее с ленивым удивлени-ем, и Кристина поспешно опустилась на сиденье, продолжая успокаивающе массировать шею. Все понятно, просто старый автобус, но как бы с такой вонью ей не потерять голос — в горле уже першит, а у нее послезавтра запись с Басковым, а еще через два дня она должна ехать на гастроли в Германию.