А может, это и не КА? Я ведь не разобрал, как расположены кольца. Тогда может быть только АК. Лезу в дневник. Но тут новенький подлетает совсем близко. Делаю осторожный шаг в сторону и теперь хорошо вижу, что алюминиевое кольцо на левой ноге, а на правой ― красное ― АК! «Кто такой? Почему не знаю?» ― почему-то приходят на ум слова из очень популярного в нашем детстве фильма про Чапаева. Опять листаю дневник.

Итак, информация к размышлению: АК окольцован 25 мая на территории Ажика, через три дня попадал в сеть на территории Жака. Вот и всё. Поющим его не видели ни на участке, ни в окрестностях. Судя по всему, он прилетел со «второй волной» весничек, когда свободных мест уже не было. Если так, то это типичный представитель когорты, которую по-научному принято называть «популяционным резервом». Ну что же, можно за него порадоваться, повезло. С нашей, правда, помощью, через убийство. Но ведь никакого заговора не было, и АК не виновен.

Замена Кача на АК произошла за какой-то час, возможно, немного меньше или чуть побольше: мы успели пообедать. Как это было, я не видел. Я в это время лопал кашу и потягивал кофе. В общем, прозевал. Может быть, тут были драки, погони, может быть, я бы увидел кого-то ещё из популяционного резерва. А может быть, всё это происходило совсем мирно ― прилетел АК, поозирался по сторонам, послушал ― и запел. Вот и всё ― спокойно, как в бухгалтерии, занял вакансию, приступил к новым обязанностям, с характером работы знаком...

Где же все-таки скитался АК, пока был бездомным? Есть только две отправные точки ― пункты отловов с интервалом в три дня, потом вот эта встреча ― через восемь дней. За эти дни АК мог слетать за сотни километров, а мог вести подпольную жизнь молчаливого бомжа на участке и около. Всё это пустые версии. А ещё интереснее  было бы подсчитать, сколько их, таких бомжей, каково соотношение самцов, имеющих территорию, и не имеющих её, то есть оценить количественно этот самый популяционный резерв. Нет, далековато ещё до такой арифметики. Но подтверждается прежний вывод: все пригодные для весничек площади распределены, есть лишние самцы.

Всё-таки чертовски интересно, что будет, когда прилетят таловки? Куда им деваться? Ведь они, судя по результатам, полученным на Ямале, должны занять пустые места. А пустых мест нет! Будет новая волна жестоких драк и кого-то из весничек таловки выгонят с их территорий? Ведь таловки, хотя они тоже маленькие, всё-таки крупнее  весничек. Или таловки, встретив упорное сопротивление вида-конкурента, займут густые леса, которые веснички не заняли, потому что там им не нравится? Всё те же загадки.

Впрочем, на исходе пятое июня, а таловок всё нет. Кажется уже в который раз, что они вообще не прилетят. Нелепо, но вот так кажется...

Вечереет. Замолкают дневные певцы, в том числе и веснички. Дольше всех поёт наш новенький АК. Это вполне понятно. Да, а ведь пора дать ему имя. АК ― Аксен? Аким? Акакий? Акакий Акакиевич ― мелкий служащий... вакансия... Есть какие-то ассоциации, но очень уж хилые, да и громоздко. Пожалуй, лучше всего ― Аким.

Ужинаем под аккомпанемент песен дроздов. Ночь ясная, тихая, холодная. Как это ни странно, громкие песни дроздов и редкие фразы других птиц не нарушают ощущения глубокой тишины. Лес гасит шум реки, едва доносящийся снизу. Нет привычного звона комаров. От реки ползёт по берегам жидкий туман. Капли дождя так и остались висеть на траве и ветвях круглыми льдинками. Слушаем шорох углей в догорающем костре, курим, беседуем о чём-то отвлечённом. В такую ночь не хочется быть суетливым. Спать пора, но не хочется.

Вот тут и запевает таловка. Всего одна песня продолжительностью в секунду или чуть больше, монотонное и не очень громкое: «дзер-дзер-дзер-дзер-дзер». Для меня она прозвучала как автоматная очередь ― короткая и резкая.

― Вот она! ― вскрикнул я прямо в лицо Сергею. От неожиданности он даже отшатнулся.

― Кто ― она?

― Да таловка же!

― Не слыхал.

― Да как это не слыхал?! Она где-то здесь... Пела, как лошадь!

Не знаю, почему я приплёл сюда лошадь. Я был очень возбуждён, и даже возмущён: как это можно не заметить песню, которую мы давно ждём, такую заметную и непохожую больше ни на чью другую? Видимо, какая-то связь с лошадью тут всё-таки была.

Мы встали с чурбаков и пошли туда, где пела таловка, долго всматривались в зелёный сумрак, слушали. Но были только дрозды, да шум реки внизу. Потом пролетел, прохоркал вальдшнеп, и опять ― одни дрозды.

Когда мы снова уселись к костру, Сергей как бы между прочим заметил:

― Всё-таки мне тоже надо было играть на балалайке...

Ирония по поводу балалайки касалась моего далёкого детства. В разных вариантах эта тема возникала между нами уже не первый раз. Да, было такое, играл я на балалайке.

Когда мне было лет одиннадцать, я пришёл в районный дом культуры, нашёл дверь с табличкой «Музыкальный класс», с немалой робостью открыл её  и увидел в большой комнате симпатичного черноволосого мужчину с мягким взглядом. «Здравствуйте, я хочу научиться играть на гитаре.» ― «Поздно, набор в группу гитаристов закончен. ― Он немного отстранился от стола с рукописными нотами. ― Вот на балалайке могу научить».

Мне вовсе не хотелось играть на балалайке, но мужчина смотрел благожелательно, торопиться мне было некуда, и я, наверное, с очень постной физиономией, слушал его не очень настойчивые советы не быть столь категоричным, не спешить с выбором, и вообще ― остаться на часок. На специальном стеллаже-раме у стены висели и лежали разных размеров балалайки. Особенно меня удивила огромная балалайка-контрабас, что стоял отдельно, как статуя. И ещё были струнные инструменты, только не треугольной, как балалайки, формы, а круглой ― домры. А кроме них, ещё гусли, литавры, тарелки... В комнате было много стульев, расставленных почти беспорядочно.

При мне стали приходить люди. Они были очень разные, но более  всего меня поразили пожилые мужчины интеллигентного вида, которые с совершенно серьёзным видом брали эти самые домры и балалайки, садились, сразу было видно, на совершенно определённые места, настраивали инструменты, проигрывали что-то каждый своё. И скоро я был среди неприятной какофонии, похожей на ту, что я слышал когда-то из оркестровой ямы, когда меня водили в оперный театр. Была здесь и молодёжь, и даже школьники чуть постарше меня.

Потом началась репетиция. И играли вовсе не плясовые с частушками, как я ожидал, а какие-то классические произведения, большинство из которых я раньше никогда не слышал. Но было хорошо. Весь вечер я оцепенело просидел в углу с ощущением нереальности происходящего и с незнакомым блаженным теплом внутри. Это был хороший любительский оркестр народных инструментов.

В общем, остался я в этом оркестре, сначала учился в подготовительной группе, а потом играл на обычной русской балалайке в этом оркестре, пока не закончил школу и не уехал учиться в университет. Много раз потом я жалел, что не смог уйти из оркестра и научиться играть на гитаре. Для экспедиционника гитара ― предмет совершенно особый. А потом как-то было не до этого. С тех пор ни на чём не играю. Но музыку люблю. С благодарностью и лёгкой ностальгией вспоминаю тот оркестр и балалайку.

От музыкальных занятий была для меня и несомненная профессиональная польза. Музыка развивает слух совершенно по-особому. Я довольно легко запоминаю птичьи голоса и песни. У Сергея с голосами дела идут труднее, он их дольше «учит», и слышит похуже. Вот с таловкой ― свежий пример. Как-то в аналогичной ситуации я рассказал ему о своём музыкальном прошлом. И теперь, если бывает, что я его переигрываю с птичьими голосами, он ехидничает про балалайку.

Таловка в эту ночь больше не пела, хотя мы долго сидели молча, потом ещё и ещё раз обсуждали расстановку сил и наши действия, если таловки завтра нагрянут к нам на участок.

А почему, собственно, таловка пропела среди ночи? Конечно, здешняя ночь явление условное ― так, лёгкие сумерки. И всё же ночью дневные птицы молчат, ночуют. Их сон очень короток ― часа два-четыре. Всю ночь поют только дрозды, горихвостки, варакушки, которые в умеренных широтах более  всего любят петь рано утром и поздно вечером. Здесь их вечер и утро смыкаются. А пеночки ― дневные птицы. Так почему же таловка нам пропела в самую глухую ночь? Мы посидели, порассуждали и решили, что поскольку таловка только прилетела с востока, то она по инерции живёт ещё по восточному времени, а там ночь уже прошла. Каждый из нас сам такое испытал, когда перелетал на самолёте с востока на запад.